Черный дом - Юрий Леж

— Отчего нельзя? — удивилась Жанетка. — Общайтесь, если хочется, вот только…

Она чуток замялась, обдумывая, как выразить свою мысль, но Голицын опередил девку:

— Но только без особых откровений, в пределах разумного. Я правильно понимаю?

— Ну, да, — согласилась мулатка. — Зачем всем знать, как вы сюда попали? Да и вообще, сами знаете, на иногородних у нас без особой симпатии смотрят…

…Дядя и Бражелина уже поднялись из-за столика, собираясь пройти в подвальное помещение, в сауну, как к ним немного робко, но решительно подошла одна из официанток с маленьким подносиком в руках.

— Вот, просили передать, — набравшись решимости, сказала девка, заглядывая в глаза Дяди.

— Мне просили? — усмехнулся он.

— Сказали: "Сама знаешь кому"…

— И кто же так сказал?

— Да пузырь совсем, — официантка показала ладонью расстояние от пола чуть больше полуметра. — Подскочил к дверям, сунул вот посылочку, а сам — бежать, такого разве догонишь, чтоб расспросить? На ходу только и крикнул, сама, мол, знаешь, кому это…. Я вот подумала — а кому ж еще?

— Тут все такие сообразительные? — риторически поинтересовался Дядя у приостановившейся рядом с ним Бражелины и снова обратился к девке: — И чего ты с таким умом-то тут в официантках крутишься…

— Да я ж не только на стол подаю, — серьезно пояснила девка. — Когда надо, то и по-всякому могу, только скажите…

— И нравится так-то? — спросил Дядя довольно глубокомысленно, хотя в глазах его уже забегали веселые, озорные искорки.

— Если человек хороший, то и приятно бывает, — откровенно ответила девка. — А если что, то и потерпеть можно… только тут, у нас, редко какие придурки бывают, это ж не на улице, когда в подворотне всем конгломератом пользуют…

— Далеко пойдешь, девка, ой, далеко… — высказал, будто самому себе, Дядя, подхватывая с подноса небольшую пластиковую фигурку Буратино.

Кукла, видимо, долго пролежала на улице, и краска с коротеньких штанишек, курточки и колпачка слезла совсем, превратив фигурку в этакого голыша, правда, с четко обозначенной одеждой. И длинный нос игрушки затупился, стал больше похожим на сигаретный окурок, тем более, что был измазан чем-то тускло-серым.

— Ну, и что это такое? — с брезгливой осторожностью потыкала пальцев в лежащую на ладони Дяди куклу Бражелина, когда тот легким, игривым шлепком отправил официантку исполнять её не только официантские обязанности.

— Это, Желька, талисман… хотя, нет, талисман — это то, что при себе носят, вроде бы, на счастье, а это, наверное, просто знак, — чуть задумчиво сказал Вечный. — Знак согласия… значит, есть кому моих гостей до "Черного дома" проводить… нам-то с тобой не с руки как-то за городом шляться… понимаешь?

— Вот ведь правду, получается, говорят, что ты очередную нечисть приручил, — с укоризной сказала Бражелина. — И охота тебе со всякой нежитью якшаться, будто людей в городе мало…

— Эх, Желька, с такой вот нежитью пообщаться — только на пользу себе, да и кому другому выходит…

Дядя по-дружески прихватил женщину за талию и слегка подтолкнул по направлению на выход из зальчика…

В этот последний в городе вечер Ворону в очередной раз, примерно так же, как в вертепе, показалось, что он присутствует при театральной, ну, или кинематографической постановке. После почти суточного безделья в заведении, принадлежащем то ли Бражелине, то ли самому Дяде на паях с Бражелиной, то ли вообще третьему лицу с первыми двумя крепко-накрепко связанному, четверка невольно попавших в этот странный город взрослых людей в шумной компании подростков, которую здесь почему-то именовали заумным словом "конгломерат", прошла на территорию железнодорожной станции. Миниатюрные Нина и Сова, да и некрупный габаритами Алексей Воронцов прекрасно маскировались этой группой, выпадал из общей массы, пожалуй, один лишь подполковник, но он всю дорогу старательно сутулился, шел, чаще всего склонив голову, и тоже не очень-то бросался в глаза возможным случайным наблюдателям.

Остановившись на углу одного из мрачноватого вида пакгаузов, совсем рядом с прибывшим и теперь интенсивно разгружаемым эшелоном, конгломерат вел себя шумно, бесцеремонно, задорно и весело. Мальчишки хватали своих подруг, которых, на удивление, было едва ли не вдвое меньше, за недозрелые еще грудки, с откровенной наглостью лапали между ног, изображали малопристойные телодвижения, имитируя спаривание чуть ли не на ходу. Кто-то хлебал из горлышка захваченной с собой бутылки неестественно бордовое и пахучее вино, практически все курили одна за другой сигаретки, явно выданные им из запасов главного режиссера этого спектакля. И, конечно же, буйство и шум конгломерата, вместо привлечения к себе внимания, оставался совершенно незаметным для грузчиков и других станционных тружеников. Ведь такая картинка была привычной для них, подростки частенько наведывались на станцию просто от скуки и вели себя сегодня так же, как всегда. Самым главным для станционных работяг было то, что пришедший конгломерат не мешал работать, не лез нахально в вагоны, не суетился под ногами во время переноски грузов, не выклянчивал сигаретки у занятых учетом бухгалтеров.

А девки и парни, и без того особо не обращающие внимания на своих сопровождаемых, постепенно, по мере увеличения выпитого, расслаблялись и непотребствовали все больше и больше. Вот уже кто-то натуральным образом согнул подругу буквой "зю", а приятель помогал ему, стаскивая с девки штаны, пятеро самых догадливых, усадив в центр своего тесного кружка кого-то из девок, деловито, с шутками и глупыми прибаутками расстегивали ширинки…

— Как-то уж слишком все откровенно… — брезгливо оглядываясь, проговорила рыжая репортерша.

— А ты не туда смотришь, — негромко засмеялся Ворон. — Вон, где самое интересное…

Нина глянула в указанном направлении, ожидая увидеть что-то и вовсе сногсшибательное в своей непристойности, но… по-прежнему возле вагонов суетились грузчики, выгребая остатки привезенных товаров, экспедиторы с военной выправкой и с какими-то неизменными в любом мире накладными осаждали пятерку местных бухгалтеров совершенно не конторского, разбойничьего вида…

— Видишь, от пакгаузов идет…

Ворон одним из первых приметил этого приезжего, деловым, но очень уж беспокойным шагом направляющегося к месту скопления экспедиторов с бухгалтерами.

— Когда он уходил, мы не приметили. Видно, еще в самом начале разгрузки, как только эшелон остановился, — заметил Голицын, также с интересом, но искоса вглядываясь в приближающегося иногороднего. — С кем-то из городских, наверное, встречался?

— …и узнал такое, что заставило его забыть о правилах и манерах поведения экспедиторов, — поддакнул Алексей.

А подошедший к своим коллегам-подчиненным Горвич коротко скомандовал: "Двадцать минут — окончить разгрузку, оформить документы, встать под отправку обратно!" Немного расхлябанные, расслабившиеся далеко от дома и начальства экспедиторы попытались возразить, мол, никогда так быстро не разгружались, да и, вообще, спешка нужна при ловле блох… но тут Горвич рявкнул по-настоящему, пусть и вполголоса, пытаясь не привлечь к себе лишнего внимания местных.

За шумом и гамом конгломерата слова подлинного главного экспедитора услышали только те, кому они непосредственно предназначались. Но реакция на них видна была, что называется, невооруженным глазом. Приезжие засуетились, подсовывая свои бумаги бухгалтерам, на любое возражение махали руками, да ладно, мол, потом разберемся, и щедро сыпали из своих карманов в чужие соблазнительно позвякивающие серебряные монетки.

Запланированная первоначально работа едва ли не на полночи и в самом деле была полностью завершена в ближайшие полчаса, и грузчики, удивленные и слегка ошалевшие от такой интенсивности, нехотя стали разбредаться кто куда по территории станции. Экспедиторы, старательно позакрывав двери разгруженных вагонов, собрались возле единственного пассажирского в эшелоне, изначально предназначено для их удобств в пути, а один из приезжих, высокий и крепкий, прошел по направлению к уже перегнанному в голову состава тепловозу, видимо, экстренные меры, объявленные Горвичем, предусматривали дополнительный контроль за локомотивной бригадой.

Будто по неслышимой команде невидимого режиссера, конгломерат вместе с жандармским подполковником, ссутулившимся еще сильнее, рыженькой репортершей, штурмовиком и Кассандрой-Совой живенько так переместился к дальнему вагону, туда, где освещение грузового перрона было совсем слабеньким, и многочисленные тени от людских фигур искажали пространство, сильно затрудняя наблюдение. Вагон, обыкновенная теплушка без малого полувековой давности все еще нещадно эксплуатируемая, был, разумеется заперт на очень приличных размеров висячий замок. Такой и ударом приклада сбить было бы непросто, но удар не понадобился. Один из мальчишек, грубовато оттолкнув буквально висевшую на нем подружку, извлек из кармана явно отцовского по размеру бушлата небольшой кусок гибкой проволоки и, ухмыляясь и гримасничая, за полминуты открыл вагон, оставив замок висеть в петлях так, чтобы с первого взгляда не бросалась в глаза его декоративная отныне функция.