Черный дом - Юрий Леж

— Завтра, до обеда еще, отнесешь Баллонщику в вертепе тысячу золотом, любыми монетками, скажешь, что это от меня, он знает, что с ними дальше делать, — Дядя замолчал на секунду, и Велька, старательно сдерживая тошноту, истово закивал, готовый расстаться не только с золотыми монетами, но и со всем своим имуществом и даже с некоторыми частями тела, лишь бы сохранить жизнь.

Дядя, чуть задумавшись, или же просто держа паузу в разговоре, сделал пару шагов к двери и обратно, опираясь на карабин, как на костыль. Велька следил за его перемещениями, как загипнотизированный кролик следит за удавом. И хотя ни разу в жизни Велька не видел удава, да и кролика знал только в виде тушенки, но это где-то вычитанное или от кого-то слышанное сравнение было в данный момент абсолютно адекватным.

— Да, — насупившись, сказал Дядя, будто вспомнив о чем-то малозначительном, но необходимом в разговоре. — А девку свою — на Луну… И давай прямо сейчас, при мне…

"Так вот, что Дядя имел ввиду, когда говорил, что дышать ей меньше, чем мне осталось", — всплыло в затуманенной страхом голове Вельки. Никакой жалости к съежившейся в углу женщине у него не было, но желания убивать её, несмотря на категорическое равнодушное указание Дяди, тоже. За свою долгую по городским меркам жизнь Велька никого еще не убивал вот так, палачески, не в драке, не защищая себя, а просто потому, что несдержанная на язык девица разнесет по всему кварталу, да что там кварталу, по всему центру, а следом и городу, что приходил к ним таинственный Вечный и имел долгую беседу с ее мужчиной. О содержании беседы, может и не вспомнит даже, да и не со зла — по глупости разнесет, по слабому женскому умишку, но…

С трудом, придерживаясь за стенку, Велька поднялся на ноги и, нащупав у пояса рукоятку, как-то автоматически, неверным, ребяческим движением вытянул из ножен клинок, шагнул к Альке. Ту трясло мелкой дрожью, и тупая, безвольная обреченность ощущалась в ее застывшей в углу, скорченной фигурке. Ни криков, ни визгов, ни мольбы о пощаде уже не будет, понял Велька, она умерла раньше, чем он подошел к ней, может быть, даже и сразу после слов Дяди о том, что дышать ей осталось недолго.

Не сумев быстро сообразить, что же теперь надо делать, и как следует убивать несчастную девку, Велька, неловко прихватив ее за волосы, попытался рывком задрать голову, но получалось плохо, уже умершее, но все-таки еще живое тело не слушалось, и он, не глядя, наугад ткнул лезвием туда, где должно было находиться ее горло, попал во что-то мягкое, с отвращением и страхом отдернул нож и еще раз ударил, а потом еще, и еще, и еще…

Сильная рука Дяди взяла за его плечо, обжигая пальцами сквозь ткань куртки и рубашки, отшвырнула от стонущей и булькающей кровью Альки обратно, к стене, от которой он едва отлип несколько минут назад.

— Вот ведь шваль, — обдал его Дядя холодным, запредельным презрением с ног до головы. — Убить-то по-человечески не может…

Из-под полы черного пальто в его левую руку скользнул длинный и тонкий нож, почти стилет с замысловатой фигурной рукояткой. Шагнув в угол, Дядя коротким ударом в глаз оборвал муки девицы, мгновенно отправив ее на Луну…

И последнее, что успел запомнить от этого жутковатого визита Велька, было странное, хрипловатое покашливание так и не тронувшегося с места во время всего разговора чужака и глубокий вздох сидящей на тумбочке рыжей девки…

…Далекий звук тормозов, скрежет металла о металл и громкий мат грузчиков, подтягивающихся со всех сторон станции к прибывающему эшелону оторвал Вельку от тоскливых и неприятных воспоминаний. Судорожно передернув плечами, он опасливо огляделся. Не хватало еще, что бы кто-то застал его за такими вот неподобающими моменту мыслями.

Собравшись с силами и еще разок оглядевшись для профилактики, Велька затрусил в противоположном направлении, к самому, пожалуй, дальнему от места разгрузки, забитому всякой никому не нужной ерундой пакгаузу, изредка используемому станционными рабочими и окрестными подростками для интимных утех с непритязательными девками. Этот пакгауз выбрал осторожный и внимательный к мелочам Грович, как место их постоянных встреч. Дальше общение могло протекать и возле вагонов, и в бордельчике или кабаке, но сначала было это почему-то овеянное ореолом таинственности местечко. И хотя до окончательной остановки эшелона, отметки прибытия у встречающих, начала разгрузки, при которой должен присутствовать, как штатный экспедитор, сам Грович, времени было еще очень много, Велька заблаговременно забился в дальний угол пакгауза за груду давным-давно проржавевших насквозь механизмов непонятного предназначения, на небольшую горку специально натасканных сюда матрасов и одеял с армейских складов, покрытых вездесущей пылью и следами пользования девками. Устроившись поудобнее и успокаивая себя перед предстоящей встречей, Велька закурил дорогую, из привозимых специально для него, сигаретку с фильтром.

Главное теперь было собраться с мыслями и не дать себе расслабиться в разговоре, что бы наблюдательный и хитрый экспедитор не почувствовал, как Велька говорит чужие слова, выдавая их за свои, иначе тут, может, и прямо во время встречи, быть беде. Бывший бухгалтер никогда не воспринимал денежный ручеек от чужаков, как благотворительный, и был уверен, что рука Гровича не дрогнет, когда придет время запускать на Луну самого Вельку.

Уже заслышав скрипучие на мелком мусоре, далеко слышимые в сумеречной тишине, по-военному четкие шаги ожидаемого визави, Велька не выдержал, выхватил из внутреннего кармана бушлата плоскую фляжку с заводской водкой, которую таскал с собой всегда, куда бы ни шел, судорожно скрутил пробку и сделал два больших глотка, одновременно борясь с тошнотой и ощущая, как теплая, обжигающая гортань жидкость, упав желудок, быстро поднимается по крови вверх, в голову.

Через минуту в нешироком, подсвеченном снаружи электрическими огнями станции, дверном проеме входа в пакгауз показалась знакомая невысокая, но крепкая фигура Гровича в чистеньком и аккуратном, хотя и изрядно заношенном комбинезоне и неизменной кепке в черно-серую клетку, прикрывающей небольшую лысину. Экспедитор, отложив текущие дела по разгрузке, заметно поспешил на эту встречу. И, увидев его, Велька прикрыл глаза и чуть слышно, жалобно застонал, покачивая головой…

Устроившись в уютном, маленьком дворике заброшенного дома, Маха отдыхала. Вернее, так мог бы сказать любой, увидевший её человек. А как же иначе, если сидит себе девка на старинной отлично сохранившейся лавочке, полузакрыв глаза, не двигаясь, не обращая, казалось бы, никакого внимания на окружающий её город. Впрочем, любая попытка незаметно приблизиться к ней была бы пресечена без долгих разговоров и достаточно жестко, чтобы в следующий раз такого желания не возникало.

А Маха тем временем запустила просчет вариантов развития событий и, тщательно взвешивая, обдумывая каждый пунктик, составляла реестр факторов влияющих на изменение обстановки в этом мире и городе в случае её перемещения в загадочный и пока еще не познанный самой Махой "Черный дом". Если удастся максимально достоверно учесть все возможные условия в прогнозируемом развитии событий, то, наверное, стоит попробовать узнать, как же можно вот так просто, с помощью, казалось бы, обыкновенных зеркал перемещаться между мирами.

Одновременно с работой над реестром Маха решила посмотреть, освежая собственные впечатления, небольшой эпизодик из не так давно окончившегося рейда. Сейчас ей казалось, что в том эпизоде заключена…. Нет, не загадка и не разгадка, а нечто такое, что поможет ей сделать правильный выбор.

Достаточно давно нелюдь научилась вызывать перед внутренним своим зрением содержимое долгосрочной памяти так, как это бывает обычно у людей во сне, при этом не отключая основных сторожевых функций и продолжая работать над текущими проблемами. Наверное, кто-то умный назвал бы этот процесс мультипрограммным режимом, но таких вот умников ни в городе, ни поблизости от него не было и в помине…

…утром — это который уже был день в пути? да как бы третий получается — Хромой не торопился подымать подельников.

Весь прошлый день они шли по унылому, засыпанному черной пылью пустырю, на котором ни раньше, ни сейчас не росло ни былинки. Только бесконечная серо-черная земля под ногами, да изредка встречающиеся привычные уже обломки бетона и кирпича, раскиданные по полю без всякой системы и значения, да едва различимая цепочка полуразвалившихся домов почти у самого горизонта.

Идти здесь было, понятное дело, легче, чем по пустому району, все-таки, место ровное, но душу до самых краев заполняло жутковатое, непонятное ощущение странности, ирреальности окружающего мира. В самом деле, откуда здесь, посреди города, взялась эта огромная пустынная плешь?