На вулканах - Гарун Тазиев

По своему личному опыту в данной области, а опыт этот в настоящее время является, увы, едва ли не самым долгим в мире, мне известно, что в нынешнем состоянии вулканологической науки вся информация, полученная путем измерения всевозможных переменных параметров эруптивного феномена - сейсмичности, инфляции и дефляции вулканического аппарата, минерального состава лав, химизма газов, разницы температур, потоков вещества и энергии, химического состава аэрозолей и осадков, геомагнитных полей, поля силы тяжести, изменения с глубиной удельной проводимости, теллурических токов, звуковых волн, давлений и т. д., - вся эта информация должна пристально изучаться опытными специалистами, и только после этого она может служить основой для заключения. Вопрос о вулканологическом заключении - ключевой. Я уже писал о том, как в случае с Суфриером на основе одних и тех же данных были сделаны как правильные, так и ошибочные выводы.

По опыту я знаю также, что во многих случаях к правильному заключению можно прийти на основании непосредственного наблюдения внешних проявлений, без всяких сложных инструментальных методов, но при условии, что специалист обладает высокой квалификацией и хладнокровием. Без хладнокровия в нашей профессии не обойтись. Таким образом, тем немногим французским вулканологам, которые обладают определенными навыками в подготовке заключений, следует дать возможность еще более упрочить свои навыки путем систематического изучения извержений. И вновь мы возвращаемся к Этне!

Ибо где, как не на Этне, можно освоить ремесло вулканолога? Я уже сто раз говорил все это, но тем не менее повторю: нигде в мире нет такого вулкана, как наша Монджибелло, наша Этна, наша Гадюка, исключительно активный и столь же исключительно переменчивый вулкан, действующий постоянно, подобно еще двум дюжинам вулканов в разных точках земного шара, но не в пример многообразнее, чем Мерапи или Эрта-Але, Сантьяго или Сантьягито, Семеру или Эребус, Суванозе или Стромболи. Ведь именно эта переменчивость - самое важное для вулканолога. Кроме того, из всех постоянно или почти постоянно действующих вулканов Этна наиболее доступна. Ни один другой вулкан не имеет у своего подножия большого города с университетом. Ни на одном другом вулкане нет столь хорошо оборудованной и столь удачно размещенной обсерватории. При условии, разумеется, что она, наконец, полностью вступит в строй.

Конечно, есть на Земле вулкан Килауэа на Гавайях. Однако его непрерывная активная деятельность закончилась в 1924 г. одновременно с исчезновением озера Халемаумау, и если два-три, от силы четыре извержения, которые он выдает за десять лет, являются манной небесной для сотрудников самой известной в мире вулканологической станции, то это мало утешает других вулканологов мира, приезжающих на Гавайи на десяток дней, недель или даже месяцев и вынужденных глядеть на уснувший вулкан. Между тем как на Этне...

Глава шестнадцатая,

в которой Пьер Бише, художник и старый товарищ автора - его Санчо Панса, по выражению самого Пьера, рассказывает о "своей" Этне и о том, как он вместе с сыном Лораном и еще четырьмя друзьями первыми спустились на крыльях с вершины Этны.

Всю жизнь я любил и по сей час люблю в одиночестве карабкаться по горам, в одиночестве шагать по ледникам, в одиночестве бродить по Этне. В то же время, как ни странно, я люблю бывать в подобных местах с друзьями и делить с ними чудесные ощущения (о которых мы, кстати, никогда не говорим друг с другом). Вот и на наш вулкан, на нашу несравненную Этну я брал с собой множество друзей. Некоторые со временем стали вулканологами Эльскенс, Тонани, Лабайри, Легерн, Сабру, Алляр, Даниель Дажлевич, Роз-Мари Шеврие, Робаш, Фэвр-Пьерре, Халбвакс. Многие стали вулканофилами - это слово придумал самый опытный из них, Пьер Бише.

Впервые Пьеро поднялся на Этну в 1956 г.; тогда она стала отправной точкой головокружительного кругосветного путешествия по вулканам - в течение десяти месяцев мы пережили с ним длинную цепь чудесных и забавных приключений, по крайней мере потом мы вспоминали о них именно так. Бише обожает рассказывать об этих приключениях в форме анекдотов, сидя у огня будь то у камина у себя дома или у костра на склоне вулкана, - причем делает это с неподражаемым юмором. Многие эпизоды я слышал уже десятки раз, например о его поездке по железной дороге из Мехико в Гватемалу (он ехал один, поскольку я, дабы выиграть время, полетел на самолете), о том, как был обставлен переезд границы, но всякий раз испытываю неописуемое удовольствие.

Слушая Пьеро, я погружаюсь в атмосферу прежних памятных дней, но смотрю на наши былые приключения уже как бы со стороны, и они становятся "объемными", украшенными блестками неподражаемого юмора рассказчика. Со временем память слабеет, начинает работать воображение, главное достоинство художника, и рассказы Бише чуточку меняются. А наш Бише - именно художник, обладающий не только общепризнанным, но и подлинным талантом (а это не всегда одно и то же), и повествование, которое он ведет, меняется в зависимости от реакции слушателей... Наверно, именно так создавались все значительные памятники устного творчества, все древние саги, илиады, одиссеи.

Я предложил Пьеру Бише написать главу для моей книги в надежде, что она добавит ей юмора, которого здесь не хватает. Он согласился, но если говорить вслух для него не составляет никакого труда, то с писанием дело обстоит как раз наоборот: это для него истинная мука. Вообще-то он вовсе не ленив занимается альпинизмом, ходит на лыжах, летает на дельтаплане, обследует пещеры, режет гравюры, пишет картины. Но сесть и начать писать - это выше его сил. Прошло два года, а он так и не притронулся к бумаге, если не считать множества восхитительных гравюр и уморительных карикатур. Известие о том, что моя книга анонсирована в печати, прозвучало как гром средь ясного неба, и тут уж я, что называется, просто насел на моего друга. Он прислал обещанное, но, к моему изумлению, это оказалось отнюдь не записью на бумаге сверкающих юмором устных рассказов. Перо в руках Бише становится академически тяжеловесным. Тем не менее я надеюсь, что благодаря ему наши совместные приключения приобретут в глазах читателя своеобразную объемность, подобно тому как, рассматривая в стереоскоп два фотоснимка одной и той же местности, сделанные под разным углом, ощущаешь глубину перспективы. Вот что прислал мне Бише:

"Я так часто ходил на Этну, что самый первый раз вполне мог стереться на фоне последующих восхождений и экспедиций. Однако я и сейчас во всех подробностях помню, как впервые познакомился с нашей Монте-Джибелло. Канатной дороги еще не существовало, и переход от приюта Сапьенца до обсерватории, с отметки 1800 до отметки 3000 м, занимал уйму времени. Особенно если учесть вес поклажи: одежда, снаряжение, провизия на несколько дней. Миновав Монтаньолу, начинаешь различать где-то на пределе видимости обсерваторию, притулившуюся там, вверху, на склоне центрального кратера, подобно огромному, претенциозному, нелепому загородному дому Эмпедокла, обладающему, однако, несокрушимой прочностью, судя по толстым стенам и железным дверям, ледяной и тем не менее гостеприимный приют с двумя выходами - один на уровне земли, другой пятью метрами выше, используемый зимой, когда из снега торчит только верхушка здания. Медленное восхождение по пепельным склонам под небом, усеянным мириадами звезд, в тот вечер было еще украшено и яркой кометой, висевшей над горизонтом подобно звезде волхвов, если взглянуть вниз, увидишь полыхающую тысячами огней Катанию, окруженную мерцающими пятнами городков и селений. Таково ночное убранство вулкана. Первая ночь наверху, в полусне, в попытках услышать ворчание ближних кратеров. Нетерпеливое ожидание утра, высматривание первых солнечных лучей через двойные стекла окон, покрытые слоем вулканической пыли.

Вокруг стоит неистребимый запах вулкана, характерный для всех вулканов Земли. Он насквозь пропитал обсерваторию, и вскоре пропитает и нас самих, нашу одежду и поклажу. Спустя десяток лет сунешь нос в старый рюкзак и мгновенно все вспомнишь, ощутив знакомый въедливый запах, а если встряхнешь, из него так и посыплется вулканический пепел, забившийся во все уголки, во все швы. Более того, мне случалось чиркнуть старинной серной спичкой, и в тот же миг, закрыв глаза, я погружался в забытые ощущения и яркие воспоминания о днях, проведенных на Этне.

Протоптанной тропинки тогда еще не было. Шли прямо вверх по крутому южному склону центрального кратера. До сих пор перед глазами стоит неверная, предательская почва, похожая на почву других вулканов, покрытая беловатой или желтоватой коркой либо темным покрывалом пепла, под которым на вершине Этны нередко прячется толстый слой затверделого снега, защищенного пеплом от солнца и таяния, а старыми потоками лавы от тепла, идущего снизу. Огонь, снег, вода.