Роялистская заговорщица - Жюль Лермина

Все окружили счастливого победителя с расспросами о последних действиях.

Он прямо из Сен-Клу. Все обстояло благополучно, за исключением одной стычки ночью. Французы нарушили капитуляцию, и дело будет разбираться военным судом. Говорили тут о каком-то недоразумении, о депеше, не полученной вовремя. Конечно, это не может быть принято во внимание. Он ожидает адъютанта с отчетом о результате суда.

Регина не слушала, она упорно смотрела на дверь. Она ожидала кого-то. Аббат Блаш все ей сообщит. Почем знать – может быть, ненависть того человека к Лорису будет изобретательнее их симпатии в деле его поисков?

Наконец, появилась ее горничная и сделала ей знак.

Она извинилась и вышла под предлогом неотложного дела.

В будуаре ее ожидал Лавердьер.

Она умоляюще взглянула на него, не решаясь спросить.

Он сказал только одно слово:

– Жив!

Бедная женщина схватилась за сердце, пошатнулась, прислонилась к спинке кресла и таким образом удержалась на ногах.

Перед этим человеком ей не хотелось выдать себя.

– Благодарю вас, – сказала она только, как будто это одно слово не заключало в себе всех ее мыслей.

Он тихонько пожал протянутую руку по всем правилам людей света.

– Маркиза, – заметил он, – я сделал все, что мог, чтобы достойно выполнить возложенное на меня аббатом Блашем поручение: я был настолько счастлив, что мне удалось подучить верные сведения… Месье виконт Лорис жив!

Он повторил это с аффектацией. Если до этих пор у него было некоторое сомнение насчет чувства Регины к его врагу, то в настоящую минуту все эти сомнения рушились.

Она любила его. Если она желала знать, что с ним сталось, то совсем не для того, чтобы иметь уверенность в полученной обратно свободе, но только для того, чтобы ожидать его, чтобы встретить радостно этого счастливца ее первой любви.

Все это выяснится. Маларвик не имеет права быть неблагодарным, он еще не расквитался за оказанную ему услугу.

Маркиза думала, что к ней уже вернулось ее спокойствие, и голосом, который казался ей вполне естественным, она спросила:

– Где он?

– Очень близко отсюда. Он служит в корпусе генерала Пире, который еще вчера вечером занимал Севр и Сен-Клу.

– Вы уверены в ваших справках?

– Вполне: если маркизе угодно, я могу дать ей более подробные сведения.

И смотря на Регину более пристально, чем то позволяло приличие, он начал:

– Месье виконт де Лорис снова носит чин поручика; он состоит под командой отъявленного революционера, имени которого маркиза, вероятно, не забыла.

– Это имя?

– Капитан Жан Шен.

Регина вздрогнула; это не могло ускользнуть от Кейраза.

– Жан Шен, – пробормотала она, – действительно, я его помню.

Кейраз выждал минуту, затем, отчеканивая по слогам, прибавил:

– Отец некой якобинки по имени Марсель.

– Я знаю, что же дальше?

Это имя, случайно названное, пронзило ее сердце. Тем не менее Регина овладела собою.

– Продолжайте, – сказала она.

– Дело в том, что это предмет довольно щекотливый, и я боялся бы…

У людей закваски Лавердьера своя собственная психология, грубая, без анализа, для всех одинаковая. По его мнению, Регина была влюблена в Лориса. Надо было ее убедить, что она на ложном пути. Большего не требовалось.

Он, по своей грубости вояки, не сознавал даже, что клавикорды, которых он касался своими тяжелыми лапами, были из таких чутких, впечатлительных струн, что при малейшем грубом прикосновении к ним они звучали диссонансами, полными страданья. Он думал, что сердит ее, тогда как он убивал ее. Она неподвижно стояла, невозмутимая на вид, дрожа внутренней, невидимой дрожью.

– Я вам сказала, чтобы вы продолжали, – заметила она.

– Так как я знал, где находится Жан Шен, задача моя становилась не трудной.

– Отчего?

– Оттого, что зная, где один, я был убежден, что найду и другого.

– То есть?

– Маркиза, скажу вам прямо – я солдат и не умею вилять. Я выслеживал его довольно давно, со встречи – это было в последних днях мая – месье Лориса с этой подозрительной барышней, с этой Марселью, которую он защищал по поводу, могу вас уверить, самой вздорной невежливости, – эту дочь якобинца Жана Шена.

Он остановился, наслаждаясь биением сердца Регины, от которого она вся трепетала.

Она сделала ему знак рукой, чтобы он продолжал.

– Я встретился в другой раз с этой девчонкой, вы знаете, при каких обстоятельствах, в улице Эперон; оба они были тогда арестованы и отведены в Консьержери.

Регина не знала этого обстоятельства: убеждение, которое ей хотел навязать Кейраз, начинало уже влиять. И снова в этой душе, в которой любовь расцвела впервые, появилась ревность с своим медленным, острым ядом.

– Арестованы оба вместе, – вы убеждены в этом?

– Я сам имел честь их провожать до дверей тюрьмы. Признаться, я никогда не думал, что месье Лорис до такой степени проникнут якобинством. Он себя слишком компрометировал, протежируя этой девушке, и я убежден, что политика тут играла весьма второстепенную роль.

У нее стало духу улыбнуться.

– Дальше, – заметила она.

– Быть может, маркизе достаточно этих сведений.

Она почувствовала в себе проблеск гордости:

– Мне кажется, месье Кейраз, я вам приказала рассказать мне все, что вам известно.

– В таком случае – к вашим услугам. Лорис и Марсель провели всю ночь в Консьержери. О, будьте спокойны, не в тюремном заключении. На другой день, в семь часов утра, их освободили. Затем месье Лорис отправился на Шан-де-Мэ, где Общество дю Ги третировали его как товарища и поверенного, затем он отправился в армию, тогда как эта девица, связанная не знаю какими узами со стариком Картамом, бывшим членом Конвента, другом Робеспьера, покинула Париж под предлогом следования за интендантством. Правда, что виконту, состоявшему в штате Бурмона, было бы не особенно легко попасть к ней, не случись одного обстоятельства…

Так вот оно настоящее объяснение того порыва патриотической чести! Вот отчего Лорис изменил своим взглядам, вот отчего в то время, когда она имела глупость признаться ему в своей любви, в то время, когда она старалась его всячески удержать, он так торопился, он спешил к этой девчонке!

Душе ли, телу ли бывает нанесена первая рана, но ощущение первого удара ужасно. В Регине соединились два страдания – физическое и нравственное, оба они точно тонким лезвием проникали ей в сердце, в ноги, заставляли ее выносить страшную пытку, доводящую до безумия. Она вся была полна стыда, гнева, презрения, от которых у нее ссыхались уста, сжималось горло.

– И что ж, они встретились? – спросила она.

– Не так скоро, как он бы желал того. Маркизе не безызвестно, какая жалкая участь постигла армию Бонапарта. Картам был убит, но благодаря случайности,