Идите и убивайте! - Александр Афанасьев

— место отдыха, злачное место с кафешками, с мангалами и нетрезвыми компаниями, это место имеет свое имя — Левбердон, его так и называют. А еще в Ростове есть Богатяновка — Богатый спуск, раньше это было место знатное, но при Советском союзе жизнь там захирела, и Богатяновка превратилась в криминальную трущобу наподобие Гарлема. Но недавно — земля стала пользоваться спросом, и случился большой пожар, и все поняли, что старой Богатяновке — осталось совсем недолго. Скоро тут будут стоять как в Сочах стеклянные свечки, и лихое прошлое забудется как страшный сон…

Белый Mercedes GL последней модели, с мордой похожей на S-класс и номерами Краснодарского края, явно сочинскими — медленно, словно ощупывая разбитый асфальт, перед тем как ступить — спускался по Богатому спуску к воде…

Где-то трущобы еще стояли, а где-то их уже сносили, и китайские красные самосвалы, весело ревя моторами, уносили рухлядь куда-то подальше, и первые молоты уже вбивали сваи будущих бетонных свечек, и работяги — хохлы привычно делали свою работу, а их бригадиры — почти все армяне — договаривались с работодателями. По всей границе — есть приграничные рынки рабочей силы и у редкого армянина — строителя нет подержанного, но ходкого бусика — маршрутки, на которой он набирает рабсилу и развозит по объектам. Через пятьдесят лет, даже раньше — все и забудут, кто и как это строил — как забыли, кто и как строил Бруклинский мост…

Мерседес мигнул фарами и остановился. Стоящая впереди Ауди — мигнула в ответ…

Тогда из Мерса выбрался человек, где-то между сорока и пятьюдесятью, начальственного вида, и явно, что с военной косточкой. Пошел по направлению к Ауди, из которой выбрался мужик постарше, за шестьдесят. Этот был совсем не похож на военного, скорее на главу какого-нибудь провинциального городка, переизбиравшегося раз за разом из-за отсутствия альтернативы. Но это был человек, который работал в правительстве России с девяносто третьего года, его назначал еще Виктор Черномырдин. И с тех пор — он ни разу не оказывался вне системы — ни при Путине, ни при Медведеве. Пожалуй, своим политическим долголетием он уже мог конкурировать с Анастасом Микояном — тот вошел во власть при Ленине, а вышел при Брежневе…

Мужик этот — был одет в костюм, явно сшитый в России. Не в Великобритании, и не в Италии. Это тоже сейчас особый шик — хотя к бывшему ателье ЦК КПСС сейчас открыт свободный доступ, и даже дядя Вася слесарь может там пошить себе костюм, если деньги есть — только не каждому позволено. Правила есть и сейчас, только тайные. Кому и что позволено. Тот, кто шагнет за флажки — может пенять лишь сам на себя.

Как там у Крапивина…

— Если нет правительств, то кто же управляет людьми на всей… Планете?

— А зачем ими управлять? — опять удивилась Данка. — Маленькие, что ли? Каждый и так знает, что ему делать.

— А кто же охраняет порядок?

— Где? — не поняла Данка.

— Ну, везде…

Она пожала плечами:

— В школе — учителя. Дома — родители… или вообще старшие. На работе — начальство…

Крапивин ведь о страшных вещах пишет. О системе, которой не нужна внешняя атрибутика власти. О системе, которой подчиняются просто потому что так заведено и никто не задает простой вопрос — почему? О людях, которые подчиняются правилам даже несмотря на то что их уже никто не охраняет. Где, в какой же еще стране может быть такой уникальный способ правления: Те, Которые Велят?

И мужик этот смотрел с откровенным… недовольством на своего более молодого визави. Не с гневом — а просто с недовольством.

А молодой не спешил, и в разговор первым не вступал. Правило в таких случаях — не лезь на рожон сам, если не тебе надо что-то от твоего визави — то и молчи. Слушай, что говорит он. Не пытайся предупредить, предугадать, облегчить его положение. Пусть он сам думает, что сказать, да как да какими словами. А ты слушай. Молодой был сильным переговорщиком, очень сильным, учеником самого Тарасова[38]. Да и служба в спецназе — отучила его бояться. Хотя — в неофициальной табели о рангах он стоял много ниже пожилого, при том, что официально он был даже повыше. Просто неофициальная табель — сохранилась еще со времен СССР и негласно учитывала возраст и стаж работы, то есть старшему хамить было не принято, и это табу неофициально поддерживалось всеми. Хотя…

— Что молчишь — не выдержал пожилой. Он явно злился — потому что понимал, какая идет игра

— Давайте поговорим — согласился молодой — только о чем не знаю. Вы ведь все рычаги включили, чтобы меня сюда вытащить.

— Так ты ж сам уклонялся от встречи

— А зачем мне с вами встречаться?

Пожилой покачал головой

— Наглец…

— Лев Викторович… если есть что сказать — говорите. Если нет — я сейчас сяду в машину и уеду. О чем говорить то будем? Долю мне в портовых делах предлагаете что ли?

Пожилой рассмеялся — каким-то кудахтающим смехом

— Ну, наглец. Ты пальца о палец не ударил в порту, а долю требуешь.

— Так я не требую. Всё?

— Нет, не все. Ты что творишь, с. нок? А?

— А вот это уже хамство, Лев Викторович. Я вам не подчиненный, вы мне не начальник. И повода я не давал, так?

Пожилой помолчал, потом немного сбавил тон.

— Ты что творишь? В Донецке — а теперь и в Грецию полез.

— Что-то я не понимаю

— Хорош! Все ты прекрасно понимаешь! Ты ломаешь схемы, которые строились годами. И в которых заинтересованы конкретные люди

— Я навожу порядок. Вы об этом хотели поговорить?

— Ты наводишь бардак! Хотя сам это не понимаешь!

— Я бы предпочел этот разговор прекратить

Пожилой усмехнулся

— Мил человек. Ты хоть представляешь, сколько людей на тебя зуб точат. Как на той стороне, так и на этой. Если бы не я…

— Старая песня. Здесь все против тебя и только я один тебя защищаю. Ну банально же.

— Слушай сюда. Есть негласное правило в этой всей истории — русских и при должности не трогать. Как ты думаешь, почему хохлы за все время, пока все это идет, не взорвали ни одного автобуса. Почему не похитили Яныка, даже не попытались. Почему не пытаются замочить кого-то из нашего командования — думаешь, так уж сложно? Потому что до них довели, что будет, если они попытаются. Один начал там бузить — его свои же и кончили.

…