Путь Моргана - Колин Маккалоу

В глостерской тюрьме всех заключенных держат вместе – и мужчин, и женщин, и детей. Впрочем, здесь совокупляются чаще, чем нянчат детей. Несчастные малыши умирают вскоре после рождения. А их матери напрасно вынашивают и рожают все новых детей. Поначалу присутствие женщин в камере вызывало у меня отвращение, но со временем я понял, что именно благодаря им пребывание в глостерской тюрьме становится терпимым. Без женщин мы одичали бы до безобразия.

Моя женщина, Лиззи Лок, сидит в тюрьме с тысяча семьсот восемьдесят третьего года за кражу шляп. Стоит ей увидеть красивую шляпку, она теряет способность рассуждать здраво. Между нами установились платонические отношения, мы ни разу не предавались любви и не совокуплялись. Я защищаю Лиззи от других мужчин, а она сторожит мой сундук, пока я работаю. Джимми, ты не мог бы купить роскошную шляпу для Лиззи, если позволят средства? Красную или красную с черным, желательно с перьями. Лиззи обезумела бы от радости.

Пора заканчивать письмо. Несмотря на свое прочное положение, я не вправе занимать стол на весь воскресный день. И это самое удивительное, Джимми: по какой-то причине (возможно, потому, что меня считают сумасшедшим), я заметил, меня – за неимением лучшего слова назовем это так – уважают. Пиши мне хоть изредка, пожалуйста».

Кузен Джеймс-аптекарь прибыл в Глостер в августе, нагруженный новыми фильтрами, тряпками и одеждой, лекарствами и книгами.

– Можешь и впредь пользоваться старым фильтром, Ричард, он еще не засорился. Чем больше фильтров у тебя будет, тем лучше, а я привез тебе прочный мешок для вещей. В Глостере вода гораздо чище, чем в Бристоле, даже в Джейкобз-Уэлл. – Джеймс явно нервничал, болтал без умолку и избегал смотреть Ричарду в глаза.

– Ты не отправился бы в путь в такую жару, не будь тому весомых причин, Джеймс, – наконец заметил Ричард. – Начни прямо с дурных вестей.

– Мы наконец-то получили письмо от мистера Хайда с Ченсери-лейн. Сэр Джеймс Эйр рассмотрел твое прошение о помиловании девятого числа прошлого месяца – по крайней мере этим числом датировано его письмо к лорду Сиднею. Тебе отказано в помиловании, Ричард, притом весьма решительно. Судья не сомневается в том, что ты сговорился с этой женщиной с целью ограбить Сили Тревильяна. Несмотря на то что ее так и не нашли.

– Проклятая отсутствующая свидетельница! – пробормотал Ричард. – Ее не было в суде, однако ей поверили.

– Вот именно, бедный мой Ричард. Мы исчерпали все свои возможности. Но вознаграждение ты все равно получишь. Тебя не лишат его, поскольку оно не связано с обвинением. Знаю, у тебя осталось несколько гиней. В следующий раз я привезу тебе новый сундук с потайным отделением в боковой стенке – мне объяснили, что дно и крышки сундуков осматривают чаще, чем боковые стенки. В потайное отделение мы спрячем золотые монеты, завернутые в корпию, чтобы они не звенели и их не удалось обнаружить. При простукивании стенки сундука будут издавать обычный глухой звук.

Ричард взял кузена за обе руки и крепко пожал их.

– Я уже не раз повторяю это, но я и вправду не знаю, как тебя благодарить, кузен Джеймс. Что бы я делал без тебя?

– Был бы гораздо грязнее, милый Ричард, – усмехнулась Лиззи Лок, когда кузен Джеймс-аптекарь ушел. – А по-моему, аптекарь зря привозит тебе фильтры, мыло, деготь и прочие вещи для твоих нелепых обрядов. Ты словно священник на церковной службе.

– Что верно, то верно, – с улыбкой подтвердил Билл Уайтинг. – Зачем так изводить себя, милый Ричард? Бери пример с остальных.

– Кстати, Билл, ты что-то слишком часто вертишься вокруг моих овец, – вмешалась Бетти Мейсон, которая пасла скот матушки Хаббард. – Оставь их в покое!

– А к кому еще мне приставать, если не к овцам, не к Джимми или милому Ричарду? Впрочем, Джимми и Ричард не охотники до таких развлечений. Кстати, я слышал, что мы зря таскаем каменные глыбы – матушка Хаббард говорит, что новую тюрьму скоро перестанут строить.

– И я слышал об этом, – подтвердил Ричард, заедая последнюю ложку супа куском черствого хлеба.

Джимми Прайс вздохнул:

– Мы похожи на того бедолагу, который втаскивал камень на гору только затем, чтобы в очередной раз увидеть, как он катится вниз. А как приятно было бы узреть плоды своих трудов! – Он перевел взгляд на Айка Роджерса – ссутулившись, тот сидел за столом, на своем месте в дальнем конце, которое никто не смел занять. – Айк, поешь, иначе милый Ричард слопает и твой суп – он у нас прожорливый. У остальных пятерых, которых приговорили к виселице, аппетит от этого не пропал. Ешь, Айк, ешь! Уверяю, тебя не повесят.

Айк не удостоил его ответом, он утратил прежний задиристый нрав. Те, кто разбойничал на больших дорогах, считались аристократами в среде преступников. Айк с самого начала знал, что его ждет, но так и не сумел примириться с судьбой и вести себя, как остальные пятеро приговоренных к виселице.

Ричард придвинулся к Роджерсу и обнял его за плечи.

– Поешь, Айк, – мягко попросил он.

– Я не голоден.

– Джимми прав: тебя не повесят. В последний раз смертный приговор в Глостере привели в исполнение два года назад, хотя в тюрьме полно приговоренных. Матушке Хаббард нужны работники, на каждого из которых начальник тюрьмы получает по тридцать пенсов в неделю. Если бы мы не работали, ему платили бы всего четырнадцать пенсов.

– Я не хочу умирать! Я хочу жить!

– И ты будешь жить, Айк. А теперь доешь суп.

– Грязный тип этот Айк! Повсюду расхаживает в своих сапогах. Должно быть, от его ног воняет так, что задохнешься! Он даже спит в сапогах, – сказал Билл Уайтинг на следующий день, таская каменные глыбы. – Если его ждет виселица, то и меня тоже. Несправедливо, верно? Он украл пять тысяч фунтов, а я – барана, за которого не дадут и десяти шиллингов. – Обычно он держался невозмутимо, но теперь вдруг задрожал от страха. – Господи, я уже одной ногой стою в могиле! – И он нервозно засмеялся.

– Нам еще жить да жить, Билл.

Восемь узников стали друзьями: четыре женщины, Билл, Ричард, Джимми и жалкий простодушный Джо Лонг, к которому относились, как к ребенку. Погруженный в раздумья, Ричард тоже поежился. Четверо из его семерых друзей могли не дожить до тысяча семьсот восемьдесят шестого года.

Через три дня после Рождества всех шестерых приговоренных к смерти помиловали, заменив казнь четырнадцатью годами каторги в Африке. Больше везти их было некуда. В камере воцарилось ликование, хотя Айк Роджерс сохранял угрюмый вид.

Весь тысяча семьсот восемьдесят пятый год Ричард провел в тюрьме. В последний день года он получил письмо от Джеймса Тислтуэйта.

«В Вестминстере что-то назревает, Ричард. По городу ходят всевозможные слухи. Самые упорные из них, касающиеся и тебя, гласят: приговоренных к высылке в Африку будут перевозить в Лондон, размещать на судах, стоящих на Темзе, и готовить к отправке в другие страны, но не через излюбленное владение короля, Западный океан, который на картах называется Атлантическим. Поскольку этот океан перестал принадлежать английскому монарху, с каждым днем горожане все чаще твердят, что каторжников повезут через Восточный океан – на картах он обозначен как Тихий.