Они вернутся - Андрей Вдовин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот уже пламя костра совсем близко — какие-то три десятка метров. Возле него темнеют две сидящие фигуры, а сбоку чуть ближе — черный угловатый силуэт. Палатка!..
Сергей ступал осторожно, стараясь не выдать себя ни одним звуком, и в то же время напряженно вслушивался: не донесется ли до него приглушенный разговор. Однако расслышать ничего не мог: то ли сидевшие говорили очень тихо, то ли вообще молчали.
Пройдя еще немного, он вдруг вздрогнул и замер, словно прирос к земле. В висках застучала кровь.
Одна из фигур на миг повернула голову, и пламя костра блеснуло на стеклах очков. Юлька!
Не то чтобы он этого не ожидал, но все-таки его бросило в пот, а в горле сухо запершило. Он уже догадывался, кто был тот, второй, что сидел к нему спиной...
Не без труда оторвал ногу от земли, сделал шаг, другой... Осторожно приближаясь к парочке у костра, он одновременно заходил немного правее, чтобы удостовериться в своем предположении. Но через четверть минуты не осталось и малейших сомнений: Сергей разобрал слова. Сначала это был едва слышный шепот, но потом Юлька встрепенулась, и до старпома донеслось:
— Да ты что?! Ему же лежать надо…
Из последовавшего ответа он расслышал лишь отдельные фразы, но, поскольку уже узнал собственный голос, то без труда восстановил смысл. Он прекрасно помнил, как говорил сестре, что Леха может лежать в лодке, а они вдвоем будут брести против течения и тянуть ее за собой.
Юлька замотала головой, и он опять довольно четко разобрал:
— Нет-нет, пусть отлежится хотя бы дня два. Тут костер всегда под рукой — можно в любой момент чая свежего заварить. Ему ведь пить надо...
Затем последовало молчание.
Какое-то время старпом был не в силах сдвинуться с места — остолбенело пялился на собственную фигуру, сгорбившуюся у костра с поникшей головой. Внутри колыхалась и пухла причудливая палитра чувств: от изумления и недоверия до отчуждения и протеста. Несмотря на всю очевидность факта, Сергею было трудно воспринимать Юлькиного собеседника как самого себя: душа сопротивлялась доводам рассудка...
А самое главное — непонятно было, что делать дальше. Ну да, он в очередной раз убедился, что здесь наблюдается какое-то непостижимое искривление пространства и времени. Одно и то же место словно бы раздвоилось и теперь существует в двух ипостасях, разделенное, с одной стороны, всего-навсего сотней метров, а с другой — парой суток. И между обеими точками можно перемещаться, словно они находятся в одной плоскости. Отправившись от лагеря на север, вернешься туда же, откуда вышел, как будто незаметно повернул обратно на юг. Сергей представил, как это выглядит с высоты птичьего полета: словно взяли два одинаковых плана местности и склеили их верхними краями, так что одна половина — это перевернутая копия другой. Похоже на игральную карту. Интересно, сколько еще таких карт в этой сюрреалистической колоде? И кто ими играет, хотелось бы знать?
Он обернулся, всматриваясь туда, где находился покинутый им лагерь. Ничего не видно, только луна проглядывает сквозь листву чуть левее. Пожалуй, надо возвращаться, пока не поздно. А то, чего доброго, «переход» между двумя половинками «карты» закроется — и придется оставаться здесь...
Стоп!.. Он еще раз глянул на луну, и его прошибло дрожью. Вновь повернулся, посмотрел на костер, на сидевших возле него собеседников...
Всё время, пока он сюда шел, луна светила сзади. И до сих пор продолжает светить. Это та же самая луна, которая провожала его, когда он покидал лагерь. Она взошла над лесом за Бобровкой незадолго до начала вылазки.
Но здесь-то лагерь повернут в обратную сторону: Сергей стоит на его северной стороне, лицом к югу. Речка — впереди. А вот луна — по-прежнему сзади! Если бы сидевшие у костра обратили на это внимание, они бы очень удивились. Потому что здесь, в их пространстве, ночное светило должно плыть по небу, где ему и положено, — над южным берегом Бобровки!
С другой стороны, Сергей прекрасно помнил: вот сейчас они с Юлькой посидят еще немного у костра и пойдут спать. А потом у него разболится глаз, он вылезет из палатки, увидит в лесу отсвет костра — и пойдет в ту сторону. И к тому времени луна уже точно будет на другой стороне неба: он ведь ориентировался по ней, когда возвращался. Что же это получается? В один прекрасный момент она просто перескочит с севера на юг? Хотел бы он на это посмотреть...
А еще получается, что через некоторое время сзади опять должен появиться едва заметный оранжевый огонек!.. Но сейчас в той стороне темно, что и понятно: костер ведь потух еще полчаса назад. Но откуда же он возьмется в таком случае? Может, это откроется новый проход, по которому можно попасть в какой-то другой день с каким-то другим костром?
Но тогда надо срочно возвращаться, пока прежний проход не закрылся! Всё равно здесь делать больше нечего.
И Сергей уже совсем было повернул в обратном направлении, как вдруг его словно кто-то в темечко тюкнул: секундочку, ведь он где сейчас находится? Это же самый первый день их вынужденной стоянки, правильно? Но в таком случае лодка-то еще на месте, никуда не пропала? Надо срочно проверить! И если так, то...
Он едва не вскрикнул от нахлынувшей радости. Вот оно, ради чего стоило сюда попасть! Он же может забрать лодку до того, как она исчезнет! Только надо спешить, если он хочет успеть вернуться в свой день...
И он стал осторожно пробираться в обход лагеря к речке.
Тем временем фигуры у костра пришли в движение — Сергей понял, что двойники допили чай и сейчас будут готовиться ко сну. Можно, конечно, подождать, когда они затушат костер и скроются в палатке, — тогда уж точно не придется опасаться, что его заметят. Но ждать — опасно: неизвестно, сколько у него в запасе времени. Лучше все-таки поспешить...
Лодка преспокойно лежала там, где ее и оставили, — неподалеку от спуска к воде. Сердце в груди ликующе забилось. Пожалуй, уже завтра можно будет продолжить сплав по речке, ведь Леха-то пошел на поправку!
Сергей взялся за сиденья, приподнял лодку одним бортом вверх — и осторожно, стараясь не выдать себя шумом, начал пробираться вдоль берега, чтобы удалиться подальше от лагеря.
Преодолев таким макаром метров пятьдесят, он бросил ношу на траву,
