Низверженное величие - Слав Караславов

Но об этом оба они предпочитают не вспоминать… Случилось это, когда Гитлер расчищал себе дорогу к абсолютной власти и нужно было нанести удар по новоявленным вождям-конкурентам, смести их с пути, а заодно и снести им головы с плеч… Было такое время. И Бекерле неукоснительно выполнял тогда все полученные им приказы.

Служба в Болгарии не доставляла ему особых хлопот. Она была бы еще приятнее, если бы не Драганов, новый министр иностранных дел. Он пытался проводить какую-то свою независимую внешнюю политику. В отличие от Шишманова новый министр не искал встреч с Бекерле, старался обходиться без его советов. Бекерле не мог спускать такие вольности кому бы то ни было. Тем более сейчас, когда Германия так нуждается в верных друзьях и настоящих союзниках…

Бекерле потянулся за пистолетом и медленно встал с земли. В это воскресенье он взял сюда с собой Цобеля, их знакомого, который увлекается фотокиносъемками. Он привез его в Чамкорию, чтобы показать красоту этого края, но гость был разочарован, не найдя для себя ничего интересного. Сейчас, обвешанный аппаратами, он ходил по каким-то дачам, и Бекерле мог наконец остаться наедине со своими мыслями. Солнце его расслабляло, отсутствие Бебеле успокаивало. Она с утра отправилась пить чай на дачу к Филовым. Он представлял себе, с какой энергией и страстностью она бичует там аристократов, посягнувших на жизнь фюрера, знал, что это событие долго еще будет держать ее в своей орбите. Фрау Бекерле глубоко переживала все, что в той или иной степени касалось Германии и ее кумира. С присущей ей артистичностью и увлеченностью она дарила свое время и внимание любому слушателю, если могла прочесть в его взгляде любопытство или преклонение перед ее красотой. Бекерле хорошо знал слабости своей жены, ее женское тщеславие, но, как человек уравновешенный, не винил ее за это… Вот и сегодня, вместо того чтобы остаться дома и приготовить хороший ужин по случаю пребывания гостя, она отправилась испытывать своим красноречием терпение слушателей. Хорошо, что мадам Филова любит больше слушать, чем говорить. Но кто знает, может быть, непрестанные монологи Бебеле и ее начали раздражать… Бекерле представил себе, как она сидит в тенистой беседке за чаем, и его потянуло к ним, но, дойдя до террасы, он присел на нагретый камень и стал чистить свой пистолет. Не хотелось надевать официальный костюм в столь чудесный день. Когда он еще сможет наслаждаться свободой и такой глубокой тишиной… Дни, подобные этому, будут в дальнейшем выпадать все реже и реже. Надо пользоваться солнцем, пока это возможно.

Он поднял голову, прищурил глаза и сидел так, пока во дворе не хлопнула калитка. Вернулся Цобель со своими аппаратами. Бекерле сделал вид, что не заметил его. Подождал, пока Цобель снимет его с прищуренными глазами лицом к солнцу, и только тогда пошел навстречу гостю…

Столичные заведения не пустовали. Посетители, однако, были сейчас другого сорта. Мелкие торговцы, ученые сомнительной репутации, тайные агенты, забулдыги, спекулянты с черной биржи, ломовые и другие извозчики… Заглядывала сюда и богема, в которой теперь прочное место занял художник Василий Развигоров. Об этой богеме Константин Развигоров услышал подробный рассказ совершенно случайно, неожиданно встретившись с дядей Гатю. Василий, сын Гатю, устраивал свою первую персональную выставку, и отец его очень этим гордился. Константин Развигоров вполне понимал гордость отца, хотя не ценил это искусство, в котором подвизались скучающие девицы и пройдохи, метившие в гении. Он попытался узнать о других, более серьезных занятиях своего двоюродного брата, но, встретив немой укор в глазах питателя, быстро поправился:

— Что он сейчас рисует? Что собирается выставлять?

Такие вопросы польстили отцовскому самолюбию Гатю. Он стал рассказывать о планах своего сына, о его друзьях, о ресторане, где собираются сливки болгарского артистического общества. Говорил он об этом в таких высокопарных выражениях, с такими эпитетами, что племянник еле сдерживал улыбку. Поглощенный своими делами и заботами, он не знал мира богемы, ресторанов и баров, где царила совсем иная жизнь, состоявшая из болтовни и безделья. Некогда, чтобы быть ближе к окружению царя, он посещал кафе «Болгария». Время от времени ему указывали на какую-нибудь знаменитость, рыцаря пера или кисти, но он не запомнил никого из них. Они на другом берегу жизни, там, где бушуют вихри красок и слов, а не строятся в аккуратные колонки цифры и параграфы.

Разговор оказался для Развигорова достаточно интересным, так как наряду с похвалами сыну Гатю упомянул и об Отечественном фронте. Об этом Отечественном фронте Константин Развигоров слышал теперь все чаще и чаще. В свое время Буров сделал ему намек на эту тему, но до сей поры он не сумел постичь сущности нового для него понятия. Что это значит? Новая партия? Объединение партий? Какое? На какой почве? И вот всеведущий дядя Гатю объяснил ему наконец, что такое Отечественный фронт. Это объединение здоровых демократических сил для спасения государства от нынешних правителей и их политики. Гатю Развигоров даже удивился, что его племянник, который своим отказом участвовать в правительстве заслужил право быть членом нового общенационального объединения, остался в стороне от его деятельности. Дядя обещал включить племянника в состав одного из комитетов, уже существующих в столице. Даже упомянул имя одного политического деятеля, который, как слышал Константин Развигоров, был связан с Отечественным фронтом. Имя этого ловкого политика не вызывало у Константина Развигорова неприязни. Напротив, будило любопытство, ибо человек этот обладал удивительной способностью улавливать направление политических ветров. Он перенес много испытаний, ухитрившись не угодить в тюрьму и даже остаться среди власть имущих. Он напоминал Развигорову циркового артиста, который с одинаковой уверенностью шагает по натянутой над ареной проволоке и по желтым плиткам площади перед Народным собранием.

Предложение дяди застигло Константина Развигорова врасплох. Впрочем, он ничего не потеряет, если согласится войти в один из комитетов Отечественного фронта. Когда это предлагает Гатю, ветер наверняка будет благоприятным. Эта лиса никогда не подойдет к капкану, если не знает, как через него перепрыгнуть. Константин Развигоров дал свое согласие и этим порадовал писателя. Тот долго жал ему руку, словно благодарил от чьего-то имени. Потом предложил выпить по рюмке вина. Пошли в ресторанчик «Дикие петухи», и по тому, что для них сразу нашелся столик, Константин понял — дядя здесь свой человек. А появление самого хозяина полностью подтвердило догадку Развигорова. И вино, и жареная печенка были отменного качества — такое сейчас не всюду найдешь. Так уверял и писатель. Выпили за здоровье своих детей, за их успехи, решили, что надо чаще встречаться, стали укорять себя за взаимное отчуждение, искать причины. Но в разговоре легком и приятном оба все же ощущали некоторую неискренность. Они не знали подробностей жизни друг друга и остерегались допустить какую-нибудь бестактность. Жена писателя давно умерла, и племянник не пришел на похороны, хотя был вовремя извещен о них, а дядя забыл имя младшей дочери Косю и поэтому не мог спросить, где и как она сейчас учится.

Но так было только вначале. Вино смыло нелепые барьеры, и оба вдруг почувствовали себя так, как и полагается чувствовать себя близким родственникам. И впервые за много лет Константин Развигоров понял, что мир состоит не только из параграфов и цифр, что есть в нем и свои исключения из правил, и одно из них — философ Гатю Развигоров, который блуждал в лабиринтах множества религий, пока наконец не дошел до полного отрицания бога. Сейчас писатель Гатю Развигоров — сам себе пророк, мыслитель и теоретик. На мизинце он носит кольцо с изображением Будды, учение йогов не сходит у него с языка, Магомета он считает сексуальным маньяком, цитирует Коран и строки о женщине, которая должна перенести мужчину через пустыню жизни, высмеивает солнценосного Дынова с его устаревшими учительскими сентенциями. Незаконнорожденного Христа считает творением индийских факиров и убежден, что лишь творческий дух человека может породить абсолютную истину. Константин Развигоров слушал своего вновь обретенного родственника, смотрел на его морщинистое лицо и только теперь вдруг понял, что объединяло разнородную публику, которую он встретил на свадьбе художника, — Братство Каменщиков[30]. Оно проявило такую солидарность, что он уже не сомневался в принадлежности своего дяди к этому братству. Наверное, и сын недалеко уйдет от отца. Подозрительный взгляд, суровое лицо, исполненное какой-то мрачной ненависти, — таким он запомнил художника на свадьбе в Самокове. Художник! Какой может получиться художник из человеконенавистника? Константин Развигоров всегда старался быть подальше от литературы и искусства, потому что считал их бегством от реальности, чем-то несерьезным, пестроцветным, вытесняющим заботы и тревоги из души человека. По его убеждению, люди искусства должны жить для других, но, когда он вспоминал взгляд Василия Развигорова, вобравший в себя презрение ко всему одушевленному, ему хотелось крикнуть, что не может, не может этот человек быть художником, творцом… Кого он ненавидел, кому угрожал, о ком думал? Будь он неудачник, преследуемый нищетой, — тогда его еще можно было бы понять. Или какой-нибудь идеалист — тоже понятно. А он женился на деньгах, сдавал квартиры внаем, располагал доходами жены, отцовские деньги тоже, считай, у него в кармане. В чем же дело?.. Развигоров взял рюмку, чтобы прервать поток своих мыслей, спросил: