Замена - Сергей Цикавый

Я знала, что мой ответ не найдется в зеркале: он не в глазах, не в форме лица, не в сочетании черт. Он здесь – я попыталась коснуться лба своего отражения, но палец встретился с пальцем. ELA послушно отозвалась покалыванием в висках.

Шуршала вода, я смотрела на себя, все еще надеясь на другой ответ.

А вдруг?

Дверь распахнулась, и я от неожиданности крепко стиснула навершие трости. На пороге стояла Карин Яничек. Я смотрела на нее в зеркало и видела, как ужас сменяется на ее лице смятением, смятение – облегчением. «Я вас искала», – сказала я за нее. Карин дрожала. Она стискивала кулаки, пытаясь унять дрожь, – маленькая, неловкая, неправильная. «Неправильная?» – удивилась я своим мыслям и только теперь поняла, что все еще смотрю на ее отражение.

– Мисс Витглиц…

– Да, Карин?

Она шумно вдохнула и решилась:

– Я бы хотела с вами поговорить.

«Мы уже говорим». Я почувствовала раздражение и страх, ее и мои чувства сливались воедино, и я уже знала окончание нашего разговора. Диалог завершится рапортом, потому что Карин – готовый медиум, который не понимает, что чувствует. Мы – мы все – списывали ее способности на серый страх, на то неназываемое, что остается с нашими выпускниками.

Мы ошибались. Мы были правы.

– Мисс Витглиц, я чувствую себя неправильно. Это… Это все не должно быть так!

…Она знала, кто следующий уедет из лицея, кто исчезнет, чувствовала, когда приходит беда. Ее семья жила в маленьком городке, где осело много переселенцев из Кейптауна. Много выживших в Ядерном приливе, но еще больше тех, кто ушел вглубь континента еще до Первого сдвига. Тех, кто почувствовал, что грядет что-то странное. Странное и страшное.

Карин любила горы и ненавидела лицей, где видела Ангелов, которые всегда исчезали.

– Почему ты пришла ко мне?

– Вы же всегда остаетесь, – сказал она. – Все, кто отмечен синей дымкой, уходят. А вы – остаетесь.

«Я остаюсь. Всегда».

– …Вы тоже чувствуете, что скоро случится что-то плохое, правда, мисс Витглиц?

Мы сидели под умывальниками, и я рассматривала трость: зажала ее коленями. Не могла заставить себя смотреть на Карин Яничек, в глаза ей – хотя бы потому, что не могла ответить. Страх ее я разделяла, ощущения – тоже, но ответа я не знала.

Никто не входил в туалет, пульсировала в трубах вода, и в длинное окно под потолком заглядывал вечер. Карин принимала мое молчание как ответ, ей стало легче просто оттого, что она выговорилась. И это меня устраивало: на фоне кровавых призраков в глазах, щекотной боли в мышцах ног и ощущения, что я предательница.

Когда открылась дверь, я встала.

– Карин, здравствуй, – неуверенно сказала Николь. – Здравствуйте, мисс Витглиц.

Я кивнула ей, уже снова глядя в зеркало, и увидела, что за дверью в полутемном коридоре стоит инспектор Старк. Он держал мобильный и читал – или делал вид, что читал. Запорный механизм протянул низкую ноту, захлопывая дверь.

– Зд-дравствуйте, – ответила Карин и тоже поднялась.

Она хотела остаться со мной наедине, но Николь уже справилась со смущением:

– А я за тобой, карин. Девочки сказали, что ты здесь. Пойдем, тебя хочет видеть доктор Мовчан.

– Что-то случилось?

– Говорит, это насчет последнего анализа крови, – пожала плечами Николь. – Какая-то ерунда получилась. Ты не волнуйся, там почти наверняка ошибка.

Карин снова смотрела на меня. Я увидела просьбу совета в ее взгляде, и снова стало неуютно. «Ты убивала учеников, Соня, – сказала я себе. – А Карин Яничек просто уедет ненадолго от своих кошмаров. Будет учиться иначе, и однажды вы снова встретитесь, и тогда она тебя поймет. Наверное».

Было что-то странное в этой мизансцене: в громе воды по трубам, в обмене взглядами, в ссутулившемся садовнике за дверью женского туалета. Что-то странное – и угрожающее. «Нам не дали договорить», – поняла я. СБ передала наш разговор слишком быстро по всем инстанциям, они не стали ждать моего рапорта: пришла Николь – почти и не прячась. Пришел лично Матиас Старк, и… Я прислушалась: в коридоре были еще люди, и острый запах оружия тоже был там, и непременная термохимическая смерть.

Я вглядывалась в Карин. Она боится, она видит много больше, и у нее неправильный микрокосм, но я не видела ни следов раскрытия, ни терпкой синевы. Кровавый призрак прошел сквозь поле зрения и исчез в стене.

– Мисс Витглиц? – тихо позвала ученица. – Я пойду?

Я кивнула ее отражению.

– До свидания, Соня, – сказала Николь и открыла дверь. – Пойдем, Карин?

– Да, конечно. До свидания.

– До свидания.

Снова запела пружина, где-то наверху спустили воду, и трубы загремели еще громче. Я прикрыла ладонью горящие глаза. «За Карин Яничек пришли. Она – Ангел». Я не могла понять, что происходит, почему выпускница вопреки всем тестам оказалась врагом. Почему ослепла я, ослеп Куарэ, заменявший меня в этом классе. Почему оплошали медиумы-кураторы.

Сердцу было тесно за ребрами.

«Не было никакой ошибки, – поняла я, распахивая дверь. – Не было – до сегодняшнего дня, и еще не поздно остановить все».

Карин уже почти дошла с Николь до лестницы, а меня взяли за локоть.

– Не спешите, Витглиц, – сказал Старк. – Вам не стоит торопиться.

Я оглянулась. Коридор был пуст, сотрудники СБ исчезли, но садовник стоял, поправляя сложное устройство связи на ухе, а другой рукой все еще придерживая меня.

– Это ошибка, мистер Старк. Она…

Бум. Бум. Бум. Пульс мешал говорить, и темнота коридора окрашивалась в оттенки багрянца. С каждым ударом сердца перед глазами вспыхивало облако яркого света.

– Никакой ошибки, Витглиц. Яничек опознана как Ангел. Главное, не волнуйтесь. Вам вредно, вы бледнеете от этого.

Я обернулась. Кристиан небрежно отшвырнул Николь в сторону и прямо у лестничной клетки набросился на Карин. Теплая волна прокатилась коридором, и я увидела бойню. Келсо не дал ей и шанса раскрыться – «А она могла?» – он опрокинул ее, смял и рассек на куски. Фрагмент коридора вокруг них разросся огромным залом, брызнул густой дым, скрывший финал – поглощение микрокосма.

Отдача ударила мне по глазам, и это было уже слишком.

Лицей горел.

Я распахивала двери, ища выход, но его не было: из каждого проема мне в лицо бросался ослепительный жар. Кричали дети, и их крики врывались в пламя сиреневыми молниями. Я видела скрип перекрытий, в которых ворочалось пламя, я видела, как бьется пожарная сирена.

На пути к единственной лестнице стоял Кристиан.

За ним был холл и, возможно, – выход.