Дай лапу - Геннадий Абрамов

Они бросились в сени.

— Дверь! — крикнул Севка. — Наружную! Вышибай!

Веранду и сени заволокло дымом.

— Не видно ни фига!

— Открой окно!

Севка, согнувшись, разгребая руками дым, пробрался к наружной двери и бабахнул ее ногой, сорвав с крючка.

На полу, привязанная к лавке, суматошно ворочалась Тужилина. Она пыталась отползти от разбитой лампы и сбить огонь на горящей одежде.

Иван на четвереньках подполз к ней и, обжигаясь, нащупал и выдернул у нее изо рта тряпку. Она долго и глухо кашляла, потом заорала всполошно: «Аааа!» — и он, сдернув с себя куртку, стал лупить ее по бокам и спине.

— Где ведра? Воды!

— Старик! — крикнул Севка. — Выноси старика!

Изместьев метнулся назад, в комнату, быстро наполнявшуюся дымом. Растворил окно и выбросил магнитофон в сад.

Хопров, вскинув руки, испуганно ворочал скрюченными пальцами. Дым ел ему глаза, он часто моргал, гневно мычал и шевелил губами.

Изместьев сгреб его в охапку, снял с постели и бегом понес из дому.

На веранде Севка сражался с огнем. Срывал горящие занавески, швырял их на пол и затаптывал. Выдергивал шпингалеты, распахивал окна.

Иван волоком вытащил на улицу надрывавшуюся криком Тужилину.

Огонь за спиной у него пожирал оконные рамы, стойки. Жар, дым, треск.

— Без толку, — сказал Севка. — Сгорели.

Он догнал во дворе Ивана, и вдвоем они перенесли хозяйку через дорогу.

— Живая? — волновался Севка, оглядываясь на горящий дом. — Дышит?

— Вроде, — сказал Иван, приложив ухо к ее груди.

— А дед?

— Цел.

Обернувшись, Севка увидел, что в высокой сохлой траве навзничь лежит Хопров, и сторож что-то подкладывает ему под голову.

— Звонить надо, — сказал Иван. — Пожарникам. Вызывать скорую помощь.

Пламя с треском прорвалось сквозь крышу. Столб света длинно высветил деревню и пустое шоссе.

Защелкали калитки в близлежащих домах.

— Допрыгались, — сказал Севка.

Иван сел в траву, рядом с охающей и постанывающей Тужилиной и обхватил руками голову.

— Ты чего? — тронул за плечо его Севка. — Кончай. Ты чего?

Иван повалился ничком в траву и зло, отчаянно, с рыком стал рвать с корнем придорожный сорняк.

— Едут, — рукой показал Изместьев.

Справа, слепя фарами, на большой скорости приближалась черная «Волга». Водитель сердито и часто сигналил, поджимая к обочине деревенских жителей, сбегавшихся на огонь.

Метрах в двадцати от горящего дома машина остановилась.

Первым на дорогу выскочил Кручинин. За ним Гребцов и еще двое сотрудников, помощников Кручинина, в штатском.

— Видал? — ткнул Севка Ивана. — Андрюху привезли.

— Виктор Петрович! — позвал Изместьев.

Кручинин немедленно к нему подошел.

— Что с ними? Живы? — быстро спросил он, заметив лежащих в траве Тужилину и Хопрова.

— Успели вынести, — ответил Изместьев. И добавил: — Поджог совершил я. По неосторожности.

— Пожарников вызывали? Скорую?

— Нет еще. Времени не было.

— Васин! — обернувшись к машине, крикнул Кручинин. — Возьми Гребцова. Стариков надо в больницу! Быстро! Остальные — ко мне! Носилки есть?

— Откуда, Виктор Петрович?

— Давай на руках! Тут двое!

— Виноват один я, — снова сказал Изместьев.

— Разберемся, — отрывисто бросил Кручинин. — Куда вы дели бороду? Тоже сожгли?

— Поможем? — предложил Иван.

— К машине! Все! Быстро! И ни с места без моей команды!

Кончилось бабье лето.

Похолодало.

Небо стало тяжелым и низким. Изредка сеял дождь.

Он стоял у осевшей могилы под кленом, низко склонив голову. Глаза его были мутны. Зеленая шляпа, лежащая у ног исподом вверх, мокла в сырой траве. Изможденный, заросший грязной щетиной, он отрешенно и пусто смотрел на следователя, двух милиционеров со штыковыми лопатами и хмурил припухлые брови, как будто припоминая, где их мог видеть.

Кручинин поднял с земли его шляпу, не спеша расправил поля, сделал в ней выемку и небрежно повесил на сучок.

— Приступаем, Алексей Лукич.

Изместьев кивнул и равнодушно повел плечом.

Два милиционера воткнули лопаты в овершье аккуратно выложенного могильного холмика.

Работали они медленно, с предосторожностью, вводя штык не более чем на треть, рассматривая, развеивая рыхлую землю.

— Внимательнее, — изредка говорил Кручинин. — Внимательнее.

Вобрав голову в плечи, Изместьев неотрывно смотрел, как исчезает холм, как он низится, убывает, как увеличивается провал, как милиционеры руками счищают крошево с крышки маленького гроба, как, расшатав, выпрастывают его, вынимают.

— Вскрывайте.

— Не надо, — хрипло сказал Изместьев. — Это лишнее, — и показал: — Там, под ним.

Кручинин сам шагнул в яму.

Снял горсть земли и, приподняв и ощупав дно, вынул волглый, испятнанный глинистой слизью плащ, в который было завернуто что-то тяжелое.

— Тот самый топор? — обернувшись, спросил он.

Изместьев кивнул.

— Что ж, будем заканчивать.

Изместьев устало поднял руку.

— У меня к вам… просьба, Виктор Петрович, — он говорил тусклым, ослабшим голосом, медленно подбирая слова. — Нельзя ли… как было?… У меня совершенно нет сил.

— Конечно, — сказал Кручинин. — Мы не варвары.

— Спасибо.

Изместьев опустился на колени и низко, до самой земли, склонил голову.

— Прости меня, девочка, — произнес едва слышно. — Прости.

— Приступайте, товарищи, — сказал Кручинин. — Сделайте для убийцы доброе дело.

Милиционеры переглянулись.

— Так надо.

Они аккуратно поставили на прежнее место самодельный деревянный ящик. И взялись за лопаты.

Комья земли гулко застучали о крышку гроба.