Дай лапу - Геннадий Абрамов

— Я не Петрова.

— Но — блоха? — спросил Кручинин.

— Выбирайте выражения, господин следователь. А то, знаете, за оскорбление личности вас самого можно привлечь.

— Спускайтесь, — приказал Кручинин. — Можете обуться и надеть парик.

— Зачем? Мне и так хорошо. Или я вам такая не нравлюсь?

— Потапыч от вас без ума… Хотя, по правде сказать, предпочитает девушек кудрявых. Во всяком случае, не бритоголовых.

— Извращенец, — хихикнула Марина. — А вы?

— Когда-то однажды я вас увидал, увидевши дважды, я вас… забирал.

— Вы приглашаете меня в кабак?

— Собирайтесь, — кивнул Кручинин. — И побыстрее.

Марина спрыгнула со стола.

— Лечу, — сказала она. — Слышали анекдот?… Две блохи выходят из ресторана, и одна другой говорит: «Ну, что, подруга. Такси возьмем или так поскачем»?

Кручинин улыбнулся. А Потапыч хмыкнул:

— Членовоз тоже сгодится.

Часть третья

СТАРЫЙ СОЛДАТ 

1

Агафонова похоронили на кладбище в Долгопрудном. Притулу кремировали в Митино. День в день, с разницей в два часа.

В Митино Кручинин послал помощников. В Долгопрудный отправился сам.

Проститься с Агафоновым приехали в основном родственники, в общей сложности человек двадцать.

Пока везли каталку по аллеям к участку, мать Агафонова плакала в голос, а когда опускали гроб в могилу, ей стало плохо.

Ни Мамонова, ни ребят из команды Гребцова на кладбище не было. Среди малочисленной группы студентов выделялись эффектная черноглазая девушка Катя, хозяйка украденного джипа, и курчавый инвалид в коляске, которого Катя называла уменьшительно-ласково — Яшенька. По-видимому, они приехали вдвоем, своим ходом. Каким образом, кто им помогал — предстояло выяснить.

Во время последней прогулки в лесу Кручинин сообщил сторожу о дне похорон.

Но он не приехал.

2

— Правоохранительным органам — пламенный привет.

— Здравствуйте, Гребцов, — сказал Кручинин. — Я вижу, иногда вы поступаете разумно.

— Очень редко, — улыбнулся Андрей.

На встречу со следователем молодой человек пришел одетым с иголочки. На нем был светлый дорогой костюм, начищенные ботинки, белая рубашка, розовый галстук. Причесан, чисто выбрит — ни дать ни взять, преуспевающий бизнесмен. Настроен игриво, легкомысленно. Причем намеренно легкомысленно, отметил Кручинин. Желает показать, что он чист. Вины на нем нет. Никого и ничего не боится. Что чувствует себя свободно, раскованно.

— Вот, — бодро начал Андрей, — тело вам притаранил. За душу не ручаюсь.

— Пешочком?

— Ноженьки мои. По колени оттоптал.

— Хотите присесть?

— Нет-нет, что вы, Виктор Петрович. Я скотинка подневольная. Как прикажете.

Они неторопливо прогуливались по Чистопрудному бульвару — от памятника Грибоедову в направлении Покровских ворот.

— Когда упрячете в каталажку? — с наигранной небрежностью поинтересовался Гребцов. — Сегодня?

— Погуляем, там видно будет, — уклончиво ответил Кручинин.

— А за что?… За то, что вашему напарнику шею намял?

— А у вас еще какие-нибудь грешки?

— Навалом, — рассмеялся Андрей. — Хотя бы Катькин джип. Думал, плевое дело, а без насилия — никак. С тупым народом — не получается.

— Об этом мы тоже побеседуем.

— Виктор Петрович, — Андрей старался изобразить раскаяние. — Перед толстяком я готов извиниться. Любая компенсация. Пусть он мне ребра переломает. Не пикну. Любая — кроме тюрьмы.

«Намерен играть под простачка», — решил Кручинин и вслух предложил:.

— Расскажите, пожалуйста, о Мамонове.

— Сикилявка.

— И всё?!

— Для него и этого — много.

— Где он сейчас?

— Виктор Петрович, извините. Меня он больше не интересует. Я падаль обхожу стороной.

— Джип у него?

— Плохо вы о нас думаете, — усмехнулся Андрей. — Возвращен законному владельцу.

— С выгодой для вас?

— Естественно. Себе в убыток только лохи работают.

Кручинин достал из кармана два шарика и покатал их в ладони.

— Марина дала мне сведения только на вас. А те двое, Иван и Всеволод, ваши дружки — они, как я понимаю, тоже в деле? Из вашей команды?

— Маринка правильно сделала, хотя и круглая дура. Севка и Иван ни при чем. С Потапычем вашим я нахулиганил. Один.

Кручинин внимательно посмотрел на Гребцова и неожиданно подмигнул.

— А в деревне, в Привольном, на месте убийства вы тоже были один?

— А! Вот это уже теплее, — пальцами прищелкнул Андрей. — Валяйте — разоблачайте.

— Сами рассказать не хотите? Будет и короче, и — лучше для вас.

— Не. Будет длиннее. То, что вам нужно, скажу.

— А вы знаете, что нам нужно?

— Примерно…

«Влип, зараза», — мелькнуло у Андрея, но волнение свое он старался не выдавать. Почесав в затылке, продолжил:

— Мои личные дела вас не касаются. Закладок не будет. И никаких фамилий. Вам посадить невинного — раз чихнуть. А у меня… остров невезения в океане есть. Вся харя в вате. Жутко неохота, но — придется. Я понимаю. Придется на вашу контору поработать. Заметьте, бесплатно. А это всегда унизительно. Даже во имя истины, как любят у вас выражаться.

— Что ж, и на том спасибо.

— Да. Сыграем в открытую. Но, Виктор Петрович, — никакого благородства. Забыл уже, когда даром работал. Помню только — всегда унизительно.

— Консультировались?

— Не имеет значения, — Андрей нахмурился, помрачнел. — Мне как вас теперь называть? Гражданин следователь?

— Если можно, по имени-отчеству.

— Конечно, Виктор Петрович. Конечно, советовался. Мы не их тех, у кого руки вися отболтались. И не из тех психов, которые считают себя умнее других. Умнее всех на свете. Перед вами — примерный ученик, — весело улыбнулся Андрей. — В прошлом — солдат, рядовой, босомыга, а теперь — ученик. И хотел бы остаться им как можно дольше.

— У вас неплохой учитель.

— Учителя, Виктор Петрович. Между прочим, и вы тоже.

— Вот как? — удивленно вскинул брови Кручинин. — Я успел вас чему-то научить?

— А как же?

— Надеюсь, не врать?

— Ой, Виктор Петрович, — поморщился Андрей, — врать. Взаимность вранья — как там? Ну у классиков? Первое условие этой жизни.

— Искажаете, милый мой, — вежливо поправил молодого человека Кручинин. — Не первое, а почти первое. И не просто взаимность, а деликатная взаимность вранья. И не нашей с вами жизни, а — жизни русского общества прошлого века.

— А мы не русские что ли?

— Того общества давно не существует, Андрей… Вы не проходили этого в школе?

— Почти, — отмахнулся Андрей. — В общем, как мать моя говорит: чего не видишь, про то и не врешь.

— Хваткая у вас память.

— Вы не согласны?

— А что еще ваша мама говорит?

— Она у меня прибауточница. Это дело любит.

— Ну, что-нибудь? Что запомнили?

— Зачем? — насторожился Андрей.

— Не хотите — не говорите.

— Ну — всякое, — пожал он плечами. — Неправдою жить — не хочется, правдою жить — не можется.

— «Дамы, драмы, храмы, рамы. Муравьи, гиппопотамы. Соловьи и сундуки. Пустяки всё, пустяки».

Андрей удивленно взглянул на следователя.

— Я что-то не до конца понял старшего товарища… Смеетесь над юношей, попавшим впросак?

— Давайте по делу, — устало сказал Кручинин. — Чем вы занимались в понедельник, 8 сентября? Вспомните. Подробно, с утра и до вечера.

— Алиби? В том-то и закавыка… Измазался по уши ни за что ни про что… Одна надежда на вас, потому и прискакал. А если бы чисто…

— Ищи ветра в поле?

— В бега? Ни в коем случае. Умаслил бы дедка вашего, снял грешок. И с вами — бесконтактным способом.

— Я повторяю вопрос. Что вы делали в понедельник, 8 сентября?

— А ни шиша не делал. Дурака валял. Загорал. Читал. Трепался по телефону. Пилось да елось, да работа на ум не шла. Понедельник. Тяжелый день.

— Значит, в городе? В своей фирме?

— Про фирму Маринка вам трепанулась? — вяло спросил Андрей.

— Нет, она не болтлива. У нас есть источники кроме нее.

— Да уж.

— Кстати, адресок не подскажете? Где вы прячетесь?

— Тут рядышком, за забором, — усмехнулся Андрей. — Петровку знаете? А Лубянку? Ну вот — примерно между ними.

— Гребцов, — Кручинин неодобрительно покачал головой.

— У вас не шутят? Учту.

— Оформляли по всем правилам?

— Аренда. На неопределенный срок.

— Квартира?

— Дворец… Не теряйте время, Виктор Петрович, — сухо посоветовал Андрей. — Фирма лопнула. Нет ее больше. С сегодняшнего дня — нет. И не было никогда. Фьють!