Молодой Бояркин - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
пить, материться. Тогда тебе будет легче. Пить начну прямо сейчас.
Бояркин надернул куртку и побежал в магазин. Его гнала не столько злость, сколько
желание хоть как-то пробить Наденьку – этот способ воздействия на нее показался даже
оригинальным. В магазине было только дешевое красное вино. Николай, кстати, вспомнил,
что в доме кончился хлеб, и купил одну теплую, хрустящую булку. По дороге назад он попал
в толпу людей, выходящих из кинотеатра. Смотрели, видимо, кинокомедию – все были
веселы и взбудоражены. Николаю показалось, что на улице бурлила концентрированная,
яркая жизнь, а их квартирка, так называемое семейное гнездо, было тупиком-аппендиксом.
Возвращаться туда не хотелось. Николай вспомнил недавнюю встречу с Лидией. Они гостили
у Никиты Артемьевича (Бояркину хотелось как-то оправдаться перед дядей за нелепую
свадьбу), и Лидия зашла под каким-то незначительным прозрачным предлогом. Понаблюдав
за Наденькой и перемолвившись с ней, она стала смотреть на Бояркина с такой насмешкой,
которая ей даже как будто не подходила.
– От всей души поздравляю, – улучив момент, сказала она.
– Я знаю, что делаю, – как можно уверенней ответил ей Николай.
Вспомнив сейчас эту улыбку Лидии, Бояркин ускорил шаг. Дома он сел за стол и
выпил сразу полный стакан вина.
– Теперь ты можешь завести дневник наблюдений за процессом деградации, –
сообщил он жене. – С этого момента я не читаю газет и книг, не слушаю радио, не смотрю
телевизор. Телевизор я в перспективе пропью…
Наденька смеялась, повернувшись к нему спиной. Бояркин редко видел, чтобы она
смеялась. Ему даже захотелось, воспользовавшись моментом, почудить немного, посмешить
ее, да жалко было портить такой план. От слабого кислого вина на языке оставался какой-то
деревянный, шероховатый осадок. Слегка захмелев, Николай вообразил, что от этой
жидкости его желудок превращается в красный пузырь, и рассмеялся.
– Жаль, что организм здоровый пока, – сказал он. – Его не просто угробить. Эта
марганцовка не берет.
Наденька вытерла слезы, сдерживая смех, налила Николаю тарелку супа, сделала
бутерброды с колбасой. Суп был вкусный, с поджаренным луком, как любил Николай.
Однако теперь Бояркин решил, что его не купишь. Он с сопением опростал бутылку, но не
столько опьянел, сколько попросту отяжелел и обессилел.
– Сейчас я буду материться, – поднимаясь из-за стола, предупредил он.
Для удобства Николай прилег на диван, помолчал, сосредотачиваясь, и уснул.
Наденька долго сидела перед ним на полу и гладила по голове. Так она делала иногда по
ночам, когда он крепко спал. Наденька не знала, любит или нет Бояркина. "Я его жена", –
сказала она когда-то, и это все определило. "Его не изменишь, – сказала она теперь, и это
значило, что ни пить, ни драться, ни материться он не сможет. Но и ласковым, заботливым
тоже не станет. Наденька готова была принять его таким, какой он есть, но за это он должен
был без претензий принять ее.
Проснувшись в два часа, Николай поехал на работу. Там он, продолжая думать о своих
преобразовательных методах, попытался более объективно взглянуть на себя и на жену.
Конечно, измениться должны они оба. Так, видимо, бывает во всех молодых семьях. В том-то
и беда, что, создавая семью, никто не может вовремя перестроиться. Поначалу, хотя бы
подсознательно, каждый пытается жить так, как жили его родители. Умение создать семью
заключается в умении отказываться даже от чего-то принятого, от глубоко свойственного
тебе. Пока этого не поймешь, до тех пор и дружная семья невозможна. Он же, ни в чем не
уступая сам, просто подавил жену невозможными для нее требованиями. Так что это он сам
же внушил ей мысль о безысходности, бесцельности жизни или, по крайней мере, очень
помог в этом. В читальный зал, видимо, надо ходить все-таки пореже и побольше времени
проводить с ней. А если куда-то уходить, то обязательно оставлять ее в хорошем настроении,
чтобы она, не дай бог, ничего не наделала с собой. Придя к этой мысли, Бояркин вспомнил,
что как раз сегодня он оставил ее дома в очень плохом настроении, и едва дождался конца
вахты.
Домой он приехал в полпервого и увидел, что света в домике нет, хотя Наденька
обычно поджидала его. Николай осторожно, как не домой постучал и прислушался. Из окна
на грязный, притоптанный снег упал квадрат света.
– Кто там? – равнодушно, зная, что это он, спросила Наденька, приоткрыв дверь из
комнаты в сенцы.
– Это я. Открой, – сказал он тихо, с облегчением.
Наденька молча отбросила крючок и, когда Николай вошел следом в комнату, уже
снова скрылась под одеялом. Бояркин налил стакан холодного чая и, добиваясь, чтобы
растворился сахар, целую минуту звенел ложечкой. Потом, устраиваясь поудобней за столом,
сбил ногой бутылку, выпитую сегодня, и грустно усмехнулся. Весь прошедший день
показался ему длинным, с множеством событий, и теперь этот день, слава богу, закончился.
Теперь можно, наконец, спокойно заснуть. Чем ближе подходила минута долгожданного
покоя, тем больше тяжелела голова и слипались глаза. Почти бессознательно Николай
разделся, выключил свет, лег и сказал себе: "Все". И тут услышал, что Наденька,
отвернувшаяся к стенке, тихо плачет. Николай немного подождал, не перестанет ли она,
потом тронул за плечо.
– Я беременна, – тут же прошептала Наденька еле слышно. Но Бояркин сразу все
расслышал, все понял, всему поверил и сразу забыл про сон. В первую минуту возникло все-
таки недоумение – откуда она, эта беременность? Чтобы у них вот так, ни с того ни с сего
появились дети? Разве они могут появляться от такой разобщенной жизни? Ничего не
ответив жене, он стал думать о том, что теперь это может для них значить.
А Наденька между тем ждала ответа так мучительно, как ничего еще от него не ждала.
От его ответа зависела вся их жизнь. Если он не хочет ребенка, значит, не собирается с ней
жить, если захочет, значит не уйдет. Наденька давно уже думала, как и когда ей это сообщить.
Можно было сказать между двумя их свадьбами, если бы в нем появилось серьезное
сомнение, хотя она и не была уверена, пошло ли бы это на пользу. А когда миновала
официальная свадьба, она оставила это известие на крайний случай. Сегодня Наденька
почувствовала себя особенно жалкой. Николай же показался ей слишком злым, и она решила,
что он собирается ее бросить. Крайний случай, кроме того, наступал уже сам собой – молчать
дальше было нельзя; будет хуже, если он все заметит сам. Сказать же она решила обязательно
