Рандеву - Верхуф Эстер

Жизнь после Мишеля.

Мне хотелось большего, большего, чем это, я хотела чувствовать его. Баловать… Слышать его стоны, видеть закрытые от наслаждения глаза… Не отпуская рук от его груди, я опустилась на колени, скользнула губами вниз, медленно, — по животу… Он задержал дыхание… С открытым ртом — ниже, пока не почувствовала его член.

Мишель встал на колени, одной рукой схватил меня за волосы, другой гладил лицо, губы. Продолжая двигать руками, он шептал что-то неразборчивое, но я отлично понимала, о чем этот шепот. Я продолжала, посмотрела на него, потом снова вниз, используя руки, язык, выгнула спину, ища его взгляд, но Мишель был где-то далеко. Он дышал с открытым ртом, глаза были закрыты. А вокруг нас — ночь.

— Осторожно, — прошептал Мишель.

Предупреждение. Вежливо.

Я не выпустила его, продолжая двигаться.

И вдруг краешком глаза заметила в долине луч света, который то появлялся, то исчезал. Потом услышала, как замер размеренный шум мотора.

Мишель тоже видел свет и слышал звук. Он выпрямился и посмотрел на вершину холма, все еще с полуоткрытым ртом и помутившимся взглядом.

— Эрик, — прошептала я с замиранием сердца. — Эрик вернулся. Боже мой, который час?

Мишель глянул на часы.

— Половина двенадцатого.

Я вскочила и принялась быстро собирать разбросанную одежду. Трусов нигде не было, потом Мишель подал их мне. Натянула юбку, застегнула блузку, поправила спутанные волосы.

Я застыла, как парализованная, и смотрела на вершину холма. Услышала, как вдали лает Пират. Если Эрик не увидит меня в доме, то начнет искать. И в конце концов придет сюда.

Как я смогу объяснить, почему в половине двенадцатого ночи нахожусь у озера?

Нужно домой. Быстро.

Мишель подошел ко мне сзади, прижался щекой к виску. Поцеловал меня.

— Удачи, — шепнул он. — Во всем.

Он не имел в виду ситуацию, в которой мне, возможно, придется оказаться, когда я вернусь к семейному очагу.

Это было прощание.

— И тебе, — прошептала я в ответ.

А потом пошла домой.

48

Эрик быстро шел мне навстречу. Его опередил Пират. Я опасалась, что собака выдаст присутствие Мишеля и, когда мой муж приблизился, взяла пса за ошейник. Честно говоря, сейчас мне хотелось только одного — оказаться в своей постели. Заснуть или по крайней мере попытаться сделать это.

Выплакаться и начать жить сначала. Я была абсолютно разбита. Морально и физически. Не помню, чтобы когда-либо я чувствовала себя такой опустошенной. Наверное, так чувствует себя пустой кувшин. Или чашка.

Эрик смотрел на меня, вытаращив глаза. Воротник рубашки расстегнут… По его движениям я поняла, что мой муж слишком много выпил. Напился, а потом сел за руль и повел машину по здешним опасным для жизни крутым дорогам. Прелестно.

Петер пил так, как будто каждый стакан был последний, а мир ежесекундно грозил исчезнуть, и заражал всех, кто находился с ним рядом. Я стиснула зубы.

Никаких ссор. Пожалуйста, не сейчас.

— Господи, Симона, что ты здесь делаешь? Входная дверь открыта… Я не нашел тебя в спальне, обыскал весь дом…

Я продолжала идти быстро, не замедляя шаг. Нужно увести и Эрика, и Пирата как можно дальше от озера. Муж с удивлением посмотрел, как я прошла мимо него, а потом, пошатываясь, двинулся следом.

— Симона! В чем дело?

— Похоже, ты много выпил, — отрезала я.

— Что ты, черт возьми, делаешь на улице?

Я не собиралась отвечать на этот вопрос. Мы втроем зашли в дом. Я закрыла дверь и повернулась к Эрику. Он молча глядел на меня, и в глазах его застыло изумление.

— Я иду спать, — сказала я. — Мне нужно побыть одной.

Ни сказав больше ни слова, я пошла к винтовой лестнице. Поднялась наверх. Зашла в комнату Бастиана. Он спал. Я отдернула занавеску и посмотрела на дорожку. Мишеля не было.

Я проснулась в шесть утра, причем еле открыла глаза. Веки отекли. Потом я вспомнила, что вечером много плакала. Да. На озере. И не раз.

В животе кололо, были легкие спазмы, совсем несильные. Эрика рядом не было. Очень странно. Он никогда не был жаворонком. По утрам мне всегда приходилось вытаскивать его из постели. Я села на кровати и потерла лицо. Закрыла глаза, снова открыла. Мозг тоже проснулся. Я вспомнила все, что было вчера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эрик сидел за кухонным столом. В трусах и футболке. Волосы всклокочены. Перед ним лежали копии строительных чертежей. Рядом блокнот с расчетами. Калькулятор. Чашка кофе.

Он услышал мои шаги и поднял голову.

— Симона, тебе лучше?

Я промолчала. Подошла к холодильнику, достала пакет с апельсиновым соком, сполоснула чашку, одну из тех, что стояли в раковине. Налила в нее сок и выпила все до дна, в два глотка. И только после этого посмотрела на своего мужа. И на чертежи.

— Нет. Мне не лучше.

Эрик смущенно махнул рукой на бумаги, лежащие на столе.

— Симона, я не могу оставить все это без внимания. План на самом деле блестящий. Один раз вложимся и следующие десять лет будем получать стабильный доход. К тому же сможем обеспечить свою старость. Я уже сто раз пересчитал. Все сходится. Даже если исходить из половины доходов от аренды и не принимать во внимание рост цен на дома, мы все равно в шоколаде.

Я стояла, как изваяние. Я этого не допущу. Не позволю поставить на карту будущее своих детей.

Но у меня не осталось сил, чтобы сопротивляться, чтобы в который раз ссориться и мириться.

Я была опустошена. Полностью.

— Эрик, — сказала я очень тихо, — тот день, когда ты вложишь наши деньги в проект Петера Вандама, станет днем моего отъезда.

Я говорила то, что думала. Это были не пустые слова. Может быть, поэтому они прозвучали решительно и спокойно. Каждое слово.

Эрик в ярости вскочил со стула:

— Что?

Я развернулась и пошла в спальню. Упала на кровать и беззвучно заплакала.

49

Двор выглядел замечательно. Террасы соединены лестницами из известняка. Фонтан готов. Эрик посадил деревца в массивные керамические горшки голубого цвета. Парни заканчивали выравнивать гравий, который был бежевым, но на ярком солнце казался чуть ли не белым. Одним словом, красота!

Стоя в комнате Бастиана, я смотрела во двор.

Пятница. Последний рабочий день.

Я облокотилась на подоконник и наблюдала, как Мишель убирал электрические кабели, как лопатой сгребал мусор и сваливал его в кучу на траве рядом с аркой. Я впитывала каждое его движение. Малейшее изменение выражения лица. Его улыбку, которая появлялась, когда кто-то шутил. Не могла отвести взгляд от его плеча, которое он, сам того не замечая, время от времени слегка приподнимал.

Бесконечный поток сменяющих друг друга картин: переезд во Францию, Петер, Мишель, деньги… Казалось, этому не будет конца. У меня больше не было сил.

Во всяком случае, от одной заботы Эрик меня освободил. Вчера вечером он поехал к Петеру и вернулся домой около десяти часов. Я смотрела телевизор и, когда он вошел, даже не повернулась.

В последние дни я старалась по возможности избегать его.

Эрик остановился рядом, неуверенно взялся руками за спинку стула.

— Я никогда не пойму, чем ты руководствуешься в своих поступках, — сказал он. — Но ты и дети для меня дороже всего на свете. Я сказал Петеру, что не буду участвовать. Ни сейчас, ни в другом его проекте.

Я встала и обняла Эрика. Так мы простояли очень долго.

Можно было начинать новую жизнь. Вчера Петер был здесь в последний раз. Для парней последний рабочий день — сегодня. Завтра начинается отдых. Эрик заявил, что в ближайшее время не собирается ничего делать, только читать и, возможно, разбить небольшой огород.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мы решили, что отдых может продлиться несколько недель или даже месяцев. Ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы из наших пор улетучились строительная пыль и цемент.

Мне нужно залечить раны. Но не те, что снаружи. В реконструкции этого дома участвовал Мишель. Он прикасался к камням, держал в руках инструменты. Все наводило на мысли о нем. Но, наверное, это не так уж плохо. Мне не хотелось бы забыть о нем. Просто этим воспоминаниям должно найтись свое место в моей жизни. Тогда они перестанут отдаваться такой болью.