Рандеву - Верхуф Эстер

Он закрыл за собой дверь.

— Ребятам нужна вода.

Я кивнула на холодильник. Мишель взял с полки на дверце две двухлитровые бутылки, поставил их на стол и остался стоять около него.

— Симона… я… Я очень по тебе скучал.

Я едва не ответила: «Я тоже», но каким-то чудом смогла сдержаться. Повисшее молчание прервал крик со двора. Мишеля кто-то звал. Требовательно.

Он метнул быстрый взгляд на улицу, мрачно посмотрел на меня, почесал руку.

— Симона… Тогда, когда я тебе звонил… Что ты имела в виду, когда сказала: «Прекрати»? Прекрати звонить? Или ты говорила о том, что между нами все кончено?

Я понятия не имела, о чем это он. Но тем не менее кивнула. И только потом мне смутно припомнились обрывки короткого разговора в тот вечер, когда мы поругались с Эриком. Я хотела сказать: «Говори не так быстро», но фраза осталась незаконченной, потому что в комнату вот-вот должен был войти мой муж, и я в панике бросила трубку. Мишель расценил это как отказ с ним разговаривать.

Его позвали еще раз. Мишель словно не слышал этот крик. Он продолжал пристально смотреть на меня. После молчания, которое мы оба ощущали как физическую боль, он тихо спросил:

— Из-за детей?

С трудом совладав с эмоциями, которые захлестывали меня, я ответила:

— Из-за них тоже.

— И из-за Эрика?

— Да.

Он тяжело вздохнул. Потом посмотрел через окно во двор.

Шум там не прекращался. Мишель часто заморгал, прикусил губу и пробормотал:

— Ясно, ясно.

Провел рукой по волосам и выдохнул:

— Putain.

Недавно я узнала от Луи одно французское выражение, перевод которого не могла найти в обычных словарях.

Одно из значений слова «putain» — шлюха, но во Франции это еще и сильное ругательство. Если что-то раздражает, если, к примеру, попадаешь молотком по пальцу, если не знаешь, что делать… Putain.

— Мишель!

Он посмотрел мне в глаза. Взял со стола бутылки с водой и пошел к выходу. В дверях он остановился.

— Ты уверена?

Я кивнула и опустила глаза. Смотреть на него я не могла.

— Прости.

45

Сегодня Мишеля не было. За обедом я поняла, почему.

Брюно лопал мои макароны со шкварками так, что за ушами трещало, и, жестикулируя, в красках, рассказывал, что вчера вечером Мишель был совершенно не в себе.

После работы они решили зайти в кафе пропустить по стаканчику. Мишель напился и начал нарываться на скандалы со всеми подряд. В конце концов его забрали в полицию. Петер заерзал.

— На него подали жалобу?

— Нет, — ответил Брюно, — тот парень, с которым Мишель сцепился, тоже сильно набрался…

Эрик, сидя на другом конце стола, пытался поймать мой взгляд.

— Он сейчас дома? — спросил Петер.

— Да. Он позвонил мне в семь часов, сказал, что его выпустили. Я поехал и забрал его, а потом отвез домой и уложил в постель.

В голосе Петера послышались начальственные нотки.

— Будем считать, что он заболел.

— Да пожалуйста!

Петер вытащил из кармана мобильный телефон. Набрал номер, приложил аппарат к уху и вышел.

— Как он себя чувствует? — спросил Эрик, когда Петер вернулся за стол.

— Лучше. Завтра будет на работе.

— Возможно, у него что-то случилось? Какие-то проблемы?

— Проблемы… У кого их нет? — свернул разговор Петер.

Обед закончился в молчании.

Бастиан и Изабелла сидели на заднем сиденье машины. Они наперебой рассказывали о том, что было сегодня в школе. Я изо всех сил старалась слушать внимательно, но к тому времени, как мы приехали домой, не могла вспомнить ни слова.

Мишеля забрали в полицию, и он провел в камере всю ночь. Из-за меня? Или он и раньше напивался и лез на рожон? Этого я не знала. Впрочем, Петер ведь рассказывал, что до того, как Мишель начал у него работать, он вел веселую жизнь.

Кому верить? Петеру или же смутному ощущению, которое не желало воспринимать о Мишеле ни одного плохого слова? Наверное, истина, как всегда, находилась где-то посередине.

Увидев горы песка посреди нашего двора, Бастиан вытаращил глаза. Собственно, сам двор напоминал поле боя. Трава была примята. Маленький экскаватор рыл канаву. Луи с папироской в зубах сидел в кабине. Остальные стояли рядом, вооружившись лопатами и кирками. Был апрель, но солнце припекало, и парни разделись.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ого! — закричал Бастиан. — Мама, можно я сяду рядом с Луи?

— Нет, это опасно. Лучше поиграйте дома.

Сын пожал плечами.

— Тебе все кажется опасным. Я уже не маленький, понятно?

— Я просто прошу вас поиграть дома.

Изабелла встала на сторону брата:

— Ну ма-ма… Такая классная погода. Мы и так целый день просидели в школе.

— Я дам вам фрукты. Можешь съесть желе. Посмотрите телевизор. Скоро рабочие уйдут, и тогда поиграете на улице.

Изабелла закатила глаза и простонала.

— Так долго ждать…

Она была абсолютно права.

Как же я буду счастлива, когда ремонт закончится! Дети смогут спокойно играть во дворе. Осенью я была вынуждена держать их как можно дальше от дома, а теперь вот нельзя играть на улице. Я их понимала. Дисциплина в школе. Дома тоже.

— Знаете, чем мы займемся в выходные? — спросила я наигранно весело, беря Изабеллу за руку и направляя обоих детей через кучи песка к входной двери.

— Будем смотреть печки… Искать шторы… — тут же ответил Бастиан. — Поедем в дурацкие магазины.

В его голосе послышалась насмешка. Он не был рассержен, просто устал. Две последние недели выдались тяжелыми не только для меня и для Эрика.

— Нет, мы отправимся кататься на каноэ.

— Каноэ? А что это?

— Такая маленькая лодка, какие были у индейцев. На них краснокожие сплавлялись по быстрым рекам вдоль скал.

— Здорово!

46

Мишель даже не смотрел в мою сторону.

Он не поздоровался.

Полностью меня игнорировал.

Над левой бровью виднелся опухший лиловый синяк, из-за которого глаз казался полуприкрытым. Правая рука и нос припухли. Он машинально заталкивал в себя пищу. На вопросы парней о драке и его пребывании за решеткой отвечал «да» или «нет». Мишель не стремился быть социальным. Он здесь для того, чтобы работать. И точка.

В его глазах затаилась боль. Не физическая. Мое сердце стремилось к нему, но я мобилизовала всю свою волю. Пыталась не выдать себя. Было совершенно очевидно — болезненно очевидно, — что Мишель зол на меня. Или это знала только я? Или я и Петер?

Зол, разочарован. Все из-за меня.

Почему Петер не сказал мне правду, когда грубо упомянул о том, что Мишель «не может держать штаны застегнутыми»? Ведь теперь ясно, что чувство Мишеля ко мне было серьезным. А может, дело все-таки в уязвленном отказом мужском самолюбии?

За столом у него об этом не спросишь. Поговорить наедине вряд ли удастся. Но в пятницу вечером после поездки за покупками я могла бы заехать к нему домой. Да, это возможно.

А сейчас? Мое тело жило отдельно от головы — оно стремилось к Мишелю. Оно было готово прильнуть к нему, слиться с ним. Если бы я могла залечить его раны, смягчить боль!

Возобновить связь с ним значило искушать судьбу.

Я посмотрела на Эрика, на Изабеллу и Бастиана — они, как обычно в среду днем, были дома и обедали вместе с нами. Потом перевела взгляд на Петера, который казался встревоженным и с опаской следил за Мишелем.

Единственное, что мне оставалось делать, — терпеть. Еще немного, и я больше никогда его не увижу.

— Эрик, — подал голос Петер, — какие у тебя планы на вечер?

— Ничего конкретного. А что?

— Ко мне должны заехать по делам знакомые. Нужно поговорить о тех дачных домиках. В деле вырисовывается кое-что конкретное. Я подумал, может быть, тебе это тоже интересно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я пристально посмотрела на Эрика. Он молчал. Пил кофе. Наконец разомкнул уста, но сказал совсем не то, что мне хотелось бы услышать.