«Если», 2001 № 03 - Журнал «Если»

— Не напоказ он его носил, под одежду крест убежал, я и не видела…

И всхлипнула.

Поглядел на нее Пейре, поглядел — скучно ему сделалось, тягомотно. Что ж теперь, навек этот проклятый монах между ними черной тенью повиснет? Ошиблась баба — так на то она и баба, чтобы ошибаться. Положено ей. И потому буркнул Пейре:

— Брось скорее в очаг эту пакость, да и забудем обо всем.

Мартона огонь развела пожарче, дров подложила, а когда разгорелось, сунула в самое пекло пергамент, исписанный пришельцем. Сама же отвернулась и, выбросив неприятную историю из мыслей, взялась стряпать.

И снова был в их доме мир и покой. Потрескивали дрова, булькала на огне похлебка, пахло хлебом. Заваливаясь спать и обхватив Мартону — теплую, толстую, с пушистыми волосами — шепнул ей Пейре:

— А пса-то мы прогнали… хорошо как.

И впрямь — хорошо было. Давно уже скрылся за поворотом дороги пес Доминик, в старом рубище, с пятнами грязи по подолу и между лопаток, и горы сомкнулись за его спиной, так что навсегда исчез он для Монферье. А после настал новый день, и ночь легла между Домиником и Пейре с Мартоной, и ничто больше не тревожило размеренного течения их жизни.

Встав, как обычно, еще затемно, Мартона на ощупь нашла котел, бросила туда замоченные с вечера бобы, прошлепала босиком к очагу. Осторожно разворошила угли, сунула туда, где еще тлело, кусок коры, поправила, чтобы лучше занялось. И вдруг нащупала что-то странное. Холодное, будто не в очаге лежало. Гладкое. Подцепила двумя пальцами, вытащила, поднесла к открытой двери, чтобы разглядеть получше.

Тем временем солнце поднялось выше и неожиданно залило торжествующим утренним светом всю долину, заставив засверкать каждую каплю росы на листьях и траве.

— Пейре, Пейре! — закричала Мартона.

Ее муж сонно заворочался в темной духоте дома.

— Что блажишь? — недовольно спросил он.

— Ох, муж… — только и вымолвила Мартона, оседая на пороге и выронив в подол то, что нашла в очаге.

Это был клочок пергамента, на котором был написан Символ Веры.

Факты истории

Если нужное событие не произошло — его следовало выдумать. Нынешние дипломатики (как называют специалистов по старинным документам) слишком часто обнаруживают, что традиционная историческая картина на деле оказывается позднейшей подмалевкой.

Хорст Фурман, один из старейших немецких специалистов, печально констатировал, что средневековые скрипторы извращали факты, как «в Министерстве правды у Джорджа Оруэлла». Хуже всего обстоят дела с наследием Меровингов (481–751), после которых осталось всего 194 документа. Династия эта укреплялась на руинах Западной Римской империи, в темные века, при чудовищном регрессе культуры и массовой безграмотности.

Ее основателем был Хлодвиг (481–511), который, согласно первоисточникам, подчинил себе все племена франков и завоевал почти всю римскую Галлию. И вот героический облик первого Меровинга затуманился. Оказывается, три грамоты, подписанные именем Хлодвига, на самом деле состряпаны… лет через семьсот после его смерти! Что до остальных документов, то доля фальшивок среди них превышает 60 %. Простым росчерком пера можно было даровать привилегии монастырям, и перед этаким соблазном не устояли ни епископы, ни архиепископы, ни папы. Чаще всего псевдооригиналы датировали задним числом и подписывали именем давно почившего монарха. 10 % грамот за подписью Фридриха Барбароссы, 15 % документов, возводимых к имени Отгона I — позднейшие подделки. Но в особой чести у махинаторов был Карл Великий, почитаемый за благородство и справедливость: 35 % всех документов с его подписью подделаны благодарными потомками. Бывало, что авторы фальшивок вдохновлялись не корыстью, а тщеславием. В одной из них Бенцо, аббат Санкт-Максиминского монастыря в Трире, уверял, что «в любое время мог трапезничать за столом императора», а в другой назначил себя главным духовником императрицы. В XII–XIII веках феномен подделки документов стал массовым бедствием. Историкам известны имена «особо отличившихся» махинаторов… Так, Вибальд фон Штабло, аббат Корвейского монастыря в Саксонии, накопил целый набор императорских печатей, каковыми умело пользовался. Петр Дьякон, библиотекарь итальянского монастыря Монте-Кассино, подделывал много и вдохновенно, в том числе фиктивные жития святых, правила ордена бенедиктинцев и даже… псевдоантичное описание города Рима! В молодости не чурался сего занятия и Гвидо Вьеннский — будущий папа Каликст: подложными актами он вымостил себе дорогу в Ватикан. С помощью чернил творили даже… святые мощи! В 1164-м в Кельн прибыли останки библейских-волхвов, чья подлинность была «подтверждена документом». Появлялись и скрижали Моисея, и обломки Ноева Ковчега, и перья, выдранные из крыла архангела Гавриила.

Но самая знаменитая подделка — грамота VIII века, известная как «Константинов дар»: согласно ей, император Константин, перенеся столицу империи в Византий, даровал римскому папе все западные провинции, включая Италию… И теперь папа мог притязать на верховную власть во всем западном мире!

Подготовила Людмила ЩЕКОТОВА

Проза

Родриго Гарсия и Робертсон

Одноглазый валет и короли-самоубийцы

I. Накануне дня Святого Варфоломея

— Крысы! Крысы! — кричал одноглазый оборванный ловец крыс, проходя по пустой деревенской улице с котом под мышкой. — У кого сегодня есть для меня крысы?

«Не у меня», — подумал кавалер Рейнард де Мэй[14], восседавший с непокрытой головой на фризском боевом коне, закованном в железную конскую кольчугу. Могучего черного коня звали Купидон. Крысы меньше всего волновали Рейнарда, темноволосого, чисто выбритого, одетого в броню от шеи до пят. Его роскошную малиновую накидку украшала эмблема, изображавшая белого грифона. Конные оруженосцы несли его копье, великолепный шлем и щит с грифоном. За ними следовали остальные всадники, пятеро копейщиков из Королевского авангарда. Рейнард состроил гримасу, когда ловец медленно прошел мимо, продолжая громко напоминать о крысах и расхваливать своего кота.

Рейнарду де Мэю, сеньору де Фонтен и баннерету[15] Королевского авангарда было около тридцати — точно он не знал. Лишь немногие записывали дату своего рождения. Большинство, увидев собственное имя на бумаге, вряд ли узнали бы его. Впрочем, Рейнард умел читать — на латыни и французском — и даже писать, если возникала необходимость. На его лицо легли ранние морщины, отчего он казался старше. Да и несколько дней напряженной скачки сильно его утомили. Участие в военной кампании и ломота во всем теле живо напоминали о возрасте. Война — развлечение для молодых.