Череп под кожей - Филлис Джеймс

Саймон поднялся и схватил Мунтера за другую руку. Как только он дотронулся до него, вся воинственность Мунтера улетучилась. Ноги его подкосились, и Эмброуз с Саймоном подошли ближе, поддерживая оседающее тело. Он попытался сфокусировать взгляд на юноше, потом выплюнул прямо из горла несколько слов, нечетких, едва походивших на английскую речь, однако его последняя реплика прозвучала достаточно разборчиво:

– Бедняга. Боже, но какая же она была сука!

Больше никто ничего не сказал. Эмброуз и Саймон вместе оттащили его к двери. Теперь он не сопротивлялся, а вел себя как послушный ребенок.

После их ухода двое мужчин и Корделия минуту просидели в тишине. Потом сэр Джордж встал и закрыл окна. Шум моря затих, а дико пляшущее пламя свечей успокоилось и стало ровным. Вернувшись к столу, сэр Джордж взял яблоко и сказал:

– Удивительный человек! В военном училище Сандхерст у нас был парень, который пил примерно так же. Он мог месяцами оставаться трезвым, а потом неделю ходить как помешанный. Его зацепило торпедой в Средиземном море зимой сорок второго. Погода тогда выдалась ужасная. Его подобрали с плота через три дня. Он выжил один из всего экипажа. И объяснил это тем, что замариновался в виски. Думаете, Горриндж дает Мунтеру ключ от винного погреба?

– Полагаю, что нет. – Похоже, Айво развеселился.

Сэр Джордж заметил:

– Исключительно удобно: дворецкий, которому нельзя доверить ключи. И все же, наверное, какую-то пользу он приносит. Он явно предан Горринджу.

Айво спросил:

– Что с ним случилось? Я имею в виду вашего друга.

– Он умер, упав в свой собственный бассейн. Туда, где было неглубоко. Разумеется, в тот момент он был пьян.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вернулись Эмброуз и Саймон. Корделия удивилась бледности юноши. Только лишь участие в обезвреживании пьяного мужчины не могло настолько его ужаснуть. Эмброуз сказал:

– Мы уложили его спать. Надеюсь, он успокоился. Приношу свои извинения за этот выпад. Я и не представлял, что Мунтер способен на столь зрелищное представление. Кто-нибудь может передать мне корзину с фруктами?

После ужина все собрались в гостиной. Миссис Мунтер так и не появилась, и они сами наливали кофе из стеклянного кофейника, стоявшего на буфете. На небе сияла полная луна, и весь горизонт заволокло серебристой дымкой, а несколько звезд в вышине пронзили черно-синее полотно ночного неба. На море бушевал шторм. Было слышно, как буруны разбиваются о каменную пристань, а вдалеке шепчут волны, с шипением лаская галечный пляж. Единственным лишним звуком были приглушенные шаги. Здесь, в тишине, подумала Корделия, легко поверить в то, что ничто не имеет значения: ни жизнь, ни смерть, ни насилие, ни боль. Вид месива из плоти и запекшейся крови, которое когда-то было лицом Клариссы, казалось, вечно будет стоять у нее перед глазами. Но теперь этот образ стал нереальным, словно из другого измерения. Это ощущение было настолько сильным, что ей приходилось вновь и вновь повторять себе, зачем она здесь и что ей предстоит сделать. Выйдя из транса, она услышала голос Эмброуза. Он обращался к Саймону:

– Можете поиграть на фортепиано, если хотите. Думаю, полчаса музыки не оскорбят чьих-либо чувств. Только выберите нечто среднее между попурри для мюзик-холла и «Похоронным маршем» из «Саула».

Не ответив, Саймон направился к инструменту. Корделия последовала за ним, наблюдая, как он садится, склонив голову, и молча разглядывает клавиши. Потом он вдруг ссутулился, опустил руки и принялся играть тихо, но уверенно, и она узнала медленные ритмы Бетховена из концерта «Император».

Эмброуз крикнул с террасы:

– Банально, зато подходит.

Он играл хорошо. Звуки, казалось, заполняли все пространство. Корделия подумала: любопытно, что он играет намного лучше теперь, когда Кларисса мертва. Когда он закончил пассаж, она поинтересовалась:

– Что теперь будет с вашим занятием музыкой?

– Сэр Джордж сказал, чтобы я не беспокоился. Я могу остаться в Мелхерсте и окончить школу, а потом пойти в Королевский колледж или академию, если поступлю.

– И когда он это сказал?

– Когда пришел ко мне в комнату, после того как нашли Клариссу.

Удивительно быстрое решение, подумала Корделия, при таких обстоятельствах. Она полагала, сэр Джордж будет переживать о другом, а не о карьере Саймона. Должно быть, юноша разгадал ее мысли. Он поднял глаза и быстро сказал:

– Я спросил его, что теперь со мной будет, а он ответил: волноваться не стоит. Ничего не изменится, и я смогу вернуться в школу, а потом поступить в Королевский колледж. Я был напуган и шокирован. Думаю, он пытался ободрить меня.

Не настолько шокирован, судя по всему, раз в первую очередь забеспокоился о собственной персоне. Тут она напомнила себе, что критика – удел недостойных, и попыталась выкинуть эти мысли из головы. В конце концов, это была естественная детская реакция на трагедию. «Что будет со мной? Как это повлияет на мою жизнь?» Разве не это волновало каждого? Он по крайней мере честно в этом признался.

– Я рада, если вы действительно этого хотите, – сказала Корделия.

– Хочу. Думаю, что и она этого хотела. Я не стал бы заниматься тем, чего она не одобряла.

– Нельзя жить, руководствуясь такими принципами. Вам придется принимать собственные решения. Она не стала бы делать это за вас, будь она жива. Глупо рассчитывать, что она поможет вам теперь, когда умерла.

– Но это ее деньги.

– Наверное, теперь это будут деньги сэра Джорджа. Но если его это не волнует, не вижу причин, по которым это должно волновать вас.

Глядя, как он жадно всматривается в ее глаза, Корделия почувствовала, что разочаровала его: он ждал от нее сочувствия, одобрения его намерения брать от жизни то, что хочет, не испытывая чувства вины. Но разве не этого жаждал каждый? Отчасти ей хотелось удовлетворить эту его потребность, но в то же время она испытывала соблазн сказать: «Вы уже и так взяли слишком много. Почему же теперь сомневаетесь, взять ли еще?» – но вместо этого она произнесла:

– Полагаю, если желание успокоить свою совесть в вопросе о деньгах для вас важнее, чем мечта стать профессиональным пианистом, лучше бросить все прямо сейчас.

Вдруг его лицо приняло покорное выражение.

– Я не настолько хорош, вы же знаете. И ей это было известно. Она не была музыкантом, но все понимала. Кларисса издали могла распознать неудачника.

– О, это уже совсем другой вопрос, достаточно ли вы хороши. Думаю, вы играете очень хорошо, но я не могу судить как профессионал. И, полагаю, Кларисса тоже не могла. А вот те, кто работает в музыкальных колледжах, могут. Если они сочтут вас достойным и примут в учебное заведение, значит, полагают, что у вас по крайней мере есть шанс сделать карьеру на музыкальном поприще. В конце концов, они знают, что такое конкуренция.

Он быстро оглядел комнату, а потом очень тихо спросил:

– Вы не возражаете, если мы поговорим? Я должен задать вам три вопроса.

– Мы и так разговариваем.

– Только не здесь. Где-нибудь вдали от посторонних.

– Мы и так вдали от посторонних. Вряд ли сюда кто-то войдет. Нам предстоит долгий разговор?

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что с ней произошло, как она выглядела, когда вы ее нашли. Я не видел тело, и я не могу сомкнуть глаз, все думаю об этом. Если бы я знал, это было бы не так ужасно. Ничто не может быть ужаснее того, что я себе представляю.

– Разве полиция не рассказала вам? Или сэр Джордж?

– Никто мне не рассказал. Я спрашивал Эмброуза, но он не признался.

У полиции, разумеется, были свои собственные причины хранить подробности убийства в тайне. Но к настоящему моменту они уже допросили его, и Корделия не видела смысла скрывать от него что бы то ни было. Кроме того, она могла понять весь ужас его ночных фантазий, однако не представляла, каким образом может смягчить жестокую правду.

– Ее лицо превратили в месиво, – сказала она.

Саймон молчал, не спрашивая, как или при помощи чего это было сделано.

– Она лежала на кровати вполне умиротворенно, как будто спала, – добавила Корделия. – Уверена, что она не страдала. Если это сделал кто-то, кого она знала и кому доверяла, вероятно, она даже не успела испугаться.

– Ее лицо было узнаваемо?

– Нет.

– В полиции меня спросили, не брал ли я ничего из витрины, в частности мраморную руку. Это означает, что, по их мнению, именно она послужила орудием убийства?

– Да. – Было слишком поздно сожалеть об этих словах, и Корделия продолжила: – Ее нашли рядом с кроватью. Она… выглядела так, как будто ее использовали…

– Спасибо! – прошептал он так тихо, что она едва расслышала.

– Вы сказали, у вас три вопроса, – заметила она через секунду.

Он тут же вскинул голову, словно обрадовался, что его отвлекли от мрачных мыслей.

– Да. Это касается Толли. В пятницу, когда я ходил плавать, пока все остальные осматривали замок, она ждала меня на берегу. Она пыталась убедить меня уехать от Клариссы и поселиться у нее. Она сказала, что я могу уехать тотчас и что у нее в квартире есть свободная комната, в которой я смогу жить до тех пор, пока не найду работу. Еще она сказала, что Кларисса может умереть.