Побег аферистки - Любовь Овсянникова

— Пойми, им будет неудобно принимать от абсолютно чужих людей такое внимание, или подарок, не знаю, как сказать. Их надо подготовить.

— Но мы скоро уезжаем, — напомнил Григорий.

— Поговорим с ними завтра, — сказала Татьяна. — Все, я пошла, здесь километров пять топать.

— Я утром наведаюсь, — пообещал Григорий.

4

На землю спускалась непроглядная ночь. Небо, как изношенное аспидное покрывало, пропускало в свои неисчислимые прорехи блеск звезд, тем не менее без луны их бесшабашного старания было мало для освещения земных пространств. И здесь, помаленьку бултыхаясь в купели мрака, смывая с себя усталость дня, все засыпало: замолкали щебетать птицы, травы клонили вниз свои гордые головки, унимались животные, и только благоухание, вырвавшись из раскаленных, растревоженных солнцем цветочных сердцевин, густо нависало над миром, проникало в сны людей и навевало им прекрасные чары.

Татьяна вышла из машины, сошла с дороги и пошла назад вдоль поросшего травой пологого склона, пробираясь к усадьбе Огневых напрямик. Она очень волновалась и торопилась оказаться там как можно быстрее. Вполне конкретное тревожное ощущение подгоняло вперед — к сожалению, для него были основания. Она теперь знала, что за Андреем и девушкой, которая осталась для нее безымянной, никакая иная сила не стоит. Просто один из многочисленных бандитов недавно вышел на волю, как водится, нашел себе подходящую «дурынду с хатой» и теперь старался взять под контроль деятельность бабки-целительницы — устроиться с постоянным доходом.

— И он, — рассказывала девушка в день ее задержанная Татьяной, — не отступит от своих намерений, хотя ты его убей.

— Только что ты обещала, что постараешься отвадить его от них, — напомнила тогда Татьяна.

— Постараюсь, но за успех не ручаюсь, у него нет другого выхода, — сказала она, будто под большим секретом.

— А пойти работать он не пробовал? — так же заговорщицки прошептала Татьяна.

— Он болен туберкулезом, и работать или как-то проникнуть в солидный бизнес не может.

— Подозреваю, что он будет переть напролом, — вслух сказала Татьяна, раздумывая, что ее может ждать в будущем.

— Да, — подтвердила задержанная. — Он никогда не смирится с поражением от какой-то шалавы. Как дурной.

— А как он вышел на бабку-целительницу? — спросила Татьяна.

— Через свою мать, — ответила девушка. — Она возила его к этой бабке лечиться. Из-за того, что бабка сразу узнала бы его, он и послал для начала меня. Ну, так сказать на разведку и заодно вынуть кубышку, которую он подметило во время визитов к бабке, — добыть деньжат на первое время.

— А как он дальше собирался действовать?

— Я должна была постоянно изводить бабку мелкими кражами, а потом появился бы он и предложил свою защиту, ну, на определенных условиях, конечно. И надавил бы на нее, если бы она начала сопротивляться. Сначала взял бы на испуг, что разрушит бизнес, а потом дожал бы тюрьмой за то, что она лечит людей незаконно.

— Приятный мужик, — сказала Татьяна. — Правда?

Девушка пожала плечом:

— Гнида, конечно. Но и самой не лучше на свете жить.

Монотонно одолевая расстояние, Татьяна устало вздохнула — долго и тяжело ей придется воевать. Правильно, что она за искренний рассказ отпустила девушку домой. Во-первых, та еще не совсем потерянная и ей рано идти за решетку. А во-вторых, теперь ей, Татьяне, известно, что для спокойной жизни Огневых надо сломать хребет одному чахоточному Андрею. А для этого достаточно набраться терпения и подождать — время играет на ее стороне. Пока она будет отбивать «наезды» рецидивиста на бабку, его болезнь сделает свое дело. Вот и придет сказочке конец. Ну сколько он еще протянет? Пусть год, пусть два. Да он и не будет трогать Любовь Петровну, если та переберется в Славгород и прекратит свой бизнес на траволечении. Но чем они будут жить тогда? Идти работать Любови Петровне уже поздно, да и нельзя оставлять на целый день без надзора слепого Игоря Свиридовича. А получать пенсию им еще рано. А может, они ее и не заработали. Неизвестно. Ой… Татьяна еще раз тяжело вздохнула, сознавая, что такое охваченный идеей-фикс бандит, — девушке, принявшей его к себе, не удастся отвернуть покушения на Огневых.

Сейчас ничто не отвлекало Татьяну от взятой на себя миссии: ни безлунная ночь, жутью окутывающая мир; ни тихая красота степи; ни разлитая вокруг суспензия мудрости, которая в такой час всегда погружает человека в размышления и побуждает обнаруживать там особенно глубокие истины, делать заключения или что-то планировать — все ее мысли работали на то, чтобы правильно поговорить с гостеприимными хозяевами и выстроить линию их защиты с наименьшими потерями.

Она взглянула на изрядно посеревшие в наступающей ночи холмы на противоположной стороне небольшого оврага: некоторые из них укрывала густая лесистая поросль. Слева виднелась разрушенная ферма, а рядом торчал остов бывшей ветряной мельницы — говорят, этот ветряк здесь стоит еще с тридцатых годов. Люди его берегли как реликвию, воспоминание о дедах-прадедах. А теперь «счастливым и свободным» потомкам не до того, как говорится, им: не до жиру — быть бы живу. Так вот он, замечательный пункт наблюдения! Если смотреть с ветряка, то все село лежит, как на ладони, особенно крайняя на противоположном склоне улица и дом Огневых на ней.

Татьяна взяла вправо, нырнула под защиту посадки, которая черной массой сопровождала тропу, пошла, не озираясь, чтобы не нагонять на себя страха. Она понимала, что ее ждет трудная ночь, она это ощущала нервами, и потому готовилась к ней, как внутренне, психологически, так и на физическом, материальном уровне: смотря под ноги, где валялись сбитые бурей ветки деревьев, подыскивала себе подходящую, сучковатую дубину. Такую чтобы килограммов пять-шесть весила и была удобной для замахивания. Ага, хорошо было пользоваться подобным оружием в Гришином дворе, где и места для хорошего размаха достаточно, и свидетелей не было. А здесь? Здесь что в комнате не развернешься, что хозяйку испугаешь до безумного крика — все не то. Нет. Но не бегать же перед ней с пистолетом в руках — бедная женщина потеряет представление о реальности, подумает, что на ее глазах воюют два мафии.

Супруги Огневы еще гуляли на дворе, когда Татьяна, тенью пройдя под стенами, нырнула к ним в дом.

— Я вас в доме подожду, — только и промолвила. — А вы еще погуляйте.

Не включая свет и не раздеваясь, зашла в свою комнату и села на кровать. Минут через несколько зашли и хозяева, покончив со всеми делами по хозяйству.

— Ой, — вдруг вспомнила Любовь Петровна, — забыла собачку отпустить, пусть побегает на воле, — и она выскочила из дома.

— Дочка, — позвал Татьяну Игорь Свиридович, включая телевизора. — Дитя мое, подойди быстро, пока мы одни.

Татьяна, скоро опамятовавшись от непривычной нежности, — никак не удавалось привыкнуть, что сельские люди часто так обращаются к младшим в доказательство своего доверия или приязненного отношения к ним — зашла в гостиную и села возле хозяина.

— Я рядом, — рассеянно предупредила она, все еще примеряясь к беседе с Огневыми, так как без них никак не находила решения задачи.

— Чувствую, что у нас назревают военные действия, — сказал Игорь Свиридович, положив руку на ее плечо. — Подожди, — остановил Татьяну, которая хотела на этих словах перебить его. — Некогда нам. Так вот, я, к сожалению, ненадежный помощник, скорее бремя. А ты знай вот что: там за печкой лежит сверток, в нем пистолет, кстати, военного образца и стреляет с сильным звуком, поэтому используй его в крайнем случае. Патроны тоже там лежат. И не бойся, в случае надобности я перед законом все возьму на себя. А под кроватью лежат пятикилограммовые гантели. Это тоже хорошее оружие, не пренебрегай им. Ты их сейчас забери оттуда и положи туда, где они могут тебе потребоваться. Так, что еще?

Видно было, что мужчина волновался, но искренне старался быть полезным. Даже в беспомощном состоянии он не перестал ощущать свою ответственность за безопасность женщин.

— Надо установить дежурство, — предложила Татьяна, понимая, что проницательного мужчину нельзя обмануть, ей не удастся усыпить его бдительность. Поэтому надо говорить откровенно, ну может, чуточку что-то смягчить.

В это время в дом вернулась Любовь Петровна. Озабоченность не сходила с ее миловидного лица, оставляя и снопик вертикальных морщин на переносице, и складки вокруг опущенных вниз уголков губ.

— Собаку я отпустила. Что еще делать? — спросила она, обращаясь к обоим, сидящим в доме. — Таня, дочка, ты же ничего не говоришь. Разве мы с мужем какие-то детективы? Сидим с ним, думаем, что случилось, чего ты переполошилась, что оно дальше будет. Прямо руки опускаются, ни к чему душа не лежит. В чем дело? Что происходит?