Три минуты с реальностью - Вольфрам Флейшгауэр

Часть III

Renaceré

Даже свалив все деревья, весну не остановить.

1

— Тебя вызывает Вивиана.

Джульетта обернулась. Позади нее стояла Тереза Слобода.

— Спишь на ходу, что ли? — спросила хореограф Театра немецкой оперы, высоко подняв брови.

Джульетта покачала головой.

— После репетиции поднимись в ее кабинет, поняла?

Она кивнула. Быстро огляделась, чтобы убедиться: никто ничего не слышал. Впрочем, остальные были заняты либо отработкой прыжков, либо таращились на Надю, солистку второго состава, которая никак не могла справиться с voleo164.

Джульетта остановилась в сторонке, глядя в окно. Над голыми верхушками деревьев висел грязный берлинский февральский вечер.

Двенадцатого января она пришла на просмотр в Театр немецкой оперы, и ее взяли. Четыре недели назад. С ней подписали контракт на участие в той самой «Танго-сюите» Бекманна, пусть и во втором составе. Постепенно стало казаться, что ее даже возьмут в первый. Джульетта понятия не имела, чего хочет от нее главный балетмейстер театра. В любом случае вызов к Вивиане Дерби не сулил ничего хорошего. Либо она в чем-то провинилась, либо у нее что-то не получается, по крайней мере с точки зрения Вивианы, и тогда придется выслушивать критику. Или же речь пойдет о переводе в основной состав. И единственное, что можно будет сказать наверняка в этом случае, это то, что по крайней мере одна из танцовщиц основного состава Театра немецкой оперы после этого станет ненавидеть ее еще сильнее, чем до сих пор. В чем причина этой антипатии, Джульетта не знала. Но чувствовала ее с самого первого дня. Энска Хакунен, финка, испытывала к ней чувство, очень похожее на ненависть. Впрочем, неприязнь была обоюдной, несмотря на то что Энска имела явное преимущество: уже два года была в основном составе балетной труппы.

Хеерт ван Дрисшен, режиссер-постановщик из Нидерландов, специально приглашенный для этого спектакля, был не слишком хорошо знаком с основным балетным составом театра и поэтому все решения по поводу участия того или иного артиста в постановке принимал очень медленно. Судя по его репутации, он распределял роли, руководствуясь исключительно тем, как получается у того или иного танцора данная роль, независимо от сложившейся в театре иерархии. Но не было ничего удивительного в том, что Марина Фрэнсис, лучшая камерная танцовщица, получила соло во второй части сюиты — в «Либертанго». Хотя отдельные перестановки в группе по-прежнему происходили.

Неприятнее всего было то, что об очередном изменении Хеерт сообщал в присутствии всей труппы. Сегодня Джульетта испытала это на собственной шкуре. Ван Дрисшен внезапно подозвал ее. Рядом с ним стояли Мэгги Коулер, репетитор Лондонского городского театра балета, и хореограф Тереза Слобода, вносившая синей ручкой изменения в свои «партитуры».

— Почему ты делаешь не то, что я говорю? — резко спросил он Джульетту.

Она покраснела.

Тереза удивленно на него посмотрела. Мэгги молчала, скрестив руки на груди.

— Разве я неправильно исполняю шаги? — пролепетала она.

— Правильно. Но это единственное, что ты делаешь правильно.

Потом он улыбнулся.

— Я вовсе не ругаю тебя. Откуда ты взяла это движение? Из вращения в четвертую позицию?

Оказывается, он на нее не сердится. Он просто нервничает, потому что не может понять, почему у нее получается не так, как у других.

— Повтори-ка начало второй части.

Джульетта отступила назад, выполнила последовательно chassй, dйgagй, ronde de jambe, adagio… piruette165 и перешла в четвертую позицию. Ей было неловко. На нее с любопытством смотрели другие танцовщицы. «Почему он заставил именно ее повторять эти шаги? — казалось, вопрошали их взгляды. — Почему ее, эту новенькую? Почему не меня?»

— Вот это. Остановись! — Ван Дрисшен подошел к ней. — Тереза, у тебя это записано?

— Да. Именно так, как она делает. Только ты, пожалуй, слишком монотонна, Джульетта. Будто у тебя на голове поднос.

— Точно! — закричал ван Дрисшен. — Именно так. Интересно, почему так лучше смотрится?

Мэгги поморщилась.

— Как это лучше? Это же неправильно.

— В примечаниях говорится… — начала было Тереза. Но ван Дрисшен ее перебил:

— Никаких примечаний. Джульетта, покажи-ка еще разок. Там… дара-там-там… там… да, видите?

Она снова повторила движение и остановилась. Ситуация была ей неприятна. Она оказалась недостаточно внимательна. Конечно, она могла разрешить пируэт в четвертую позицию, не изменяя высоты. Но это уже не балетная позиция. Это танго. А то, что они танцуют, никакое не танго, а тангобалет. Она просто недостаточно собралась. Что часто случается с ней в последнее время. Все вокруг растворилось вдруг в музыке, в ее воспоминаниях.

— Нет, не так, — закричал режиссер. — Как раньше. Она снова начала последовательность, ощущая известное удовлетворение. Вся хореография какая-то разорванная. Она кое-что изменила всего лишь в двух тактах, следуя за мечтательной самоуглубленностью музыки, и эффект сразу же был замечен.

— Как ты до этого додумалась? — спросил Хеерт. — Откуда ты это взяла?

Джульетта пожала плечами.

Мэгги Коулер казалась недовольной.

— Хеерт, ты отклоняешься от оригинала, — сказала она.

— Оригинал, оригинал… Мне нравится это движение. Позови остальных. Хочу посмотреть в группе. Ребятки!..

Ван Дрисшен велел станцевать оба варианта. Первоначальное покачивание голов между позициями придавало движению глубину, явно противоречившую музыке. Изменение тут же все исправило. Сдержанное спокойствие движения в сторону сообщало всей картине определенную напряженность. Но сам эпизод моментально пробудил в коллегах неприязнь. Заметнее всего она проявлялась у Энски, которая стояла в углу, отчаянно кусая ногти.

— Это невозможно, — сказала Мэгги.

— Почему?

— Потому что неправильно. То, что танцует эта девушка, не имеет отношения к балету. Тереза, что там в записях?

— Она права, Хеерт.

Тот резко прервал их:

— Поговорим об этом позже.

2

Дни. Недели. Месяцы.

Время не остановилось тогда, пятого декабря. Просто Джульетта перестала его замечать. Она без труда могла вызвать в памяти последовавшие за тем днем события, но, вспоминая их, ничего не чувствовала. Несколько часов она пролежала в комнате у Линдсей. Потом там словно по волшебству появился ее отец. Похоже, он сходил с ума от беспокойства и, обнаружив ее целой и невредимой, испытал столь сильное облегчение, что даже не стал ни в чем упрекать. Она, правда, понятия не имела, как он ее нашел. Может, Джульетта сама сказала Линдсей, в каком отеле нужно его искать? Обратный перелет. Мать, встречавшая их в аэропорту. День, вечер и ночь в Целендорфе, в ее бывшем доме, в бывшей детской с фотографией Нуриева и Марго Фонтейн 166 на стене. Родители суетились вокруг нее, но не протестовали, когда на следующий день она настояла на том, чтобы вернуться в свою квартиру. Ей хотелось побыть одной.

Каким-то образом время все-таки шло, миновали многочисленные праздники. Она занималась в студии в Шарлоттенбурге, заглушая тренировками мрачные мысли. Вставала в шесть утра и двадцать раз проплывала дорожку в Шпреевальдском бассейне, уходя оттуда еще до того, как в душевой появлялись первые студенты. В день рождения подруги — Ария и Ксения — пригласили ее в новый, только что открывшийся французский ресторан на Лаузитцерплац. Вокруг сиял новый Берлин. Раздавался южнонемецкий говор, обсуждались акции, биржевые сделки. Джульетта не рассказала подругам о том, что произошло в Буэнос-Айресе, да они и не расспрашивали. Ее взаимоотношения с мужчинами до сих пор никогда не были достойной обсуждения темой. Позже подруги пробежались еше по нескольким клубам и разошлись только в три утра. Все происходящее Джульетта видела словно сквозь плотную пелену тумана. Когда перед ее глазами появлялись высокие, хорошо одетые мужчины, болтавшие с элегантными молодыми женщинами, мысли невольно возвращались в интерьеры «Альмагро» и кафе «Идеал». Она вдруг поймала себя на том, что разговаривает с одним из этих мужчин. Его звали Арне, родом он оказался из Дюссельдорфа и в течение получаса подробно объяснял ей, почему Берлин превратился в один из мировых центров интернет-дизайна. Потом предложил потанцевать, а когда она отказалась, принес бокал шампанского, из которого она отпила половину. Потом спросил, не хочет ли она пойти к нему. Она покачала головой, попрощалась с подружками и попросила вызвать такси.

А позже, лежа в кровати, кусала до крови косточки пальцев.

3

Задним числом все, что делал отец, стало казаться логичным и понятным. Да, он вел себя как ревнивый любовник. Но больше ни в чем упрекнуть его было нельзя. Он беспокоился о ней и потому заранее, не уехав еще из Берлина, связался с родителями Дамиана.