Сумрачная дама - Морелли Лаура

Эдит пробежала глазами по последним вещам, оставшимся в личном поместье Франка: несколько ценных ковров и других декоративных предметов, несколько важных картин. Она провела пальцем по первому пункту списка: «Дама с горностаем» да Винчи. Эдит испытывала некоторое облегчение от того факта, что по крайней мере эта картина оставалась у нее под присмотром.

Тем временем Эдит страдала от безделья. Старое семейное поместье Франков не нуждалась в украшении. Бригитта укатила в машине, окруженная вооруженной охраной, вместе с младшими детьми навестить родственников где-то еще в Баварии. Остались только Норман и его отец. Норман, который говорил по-английски почти так же хорошо, как Эдит, отверг ее предложение помочь ему с уроками.

Чем было заняться «даме-реставратору»? Эдит выжидала, пытаясь казаться в поместье невидимкой, в надежде, что Франк оставит ее в покое.

Только что Эдит несколько раз проверила, что дверь спальни заперта, и лишь после этого позволила себе вытащить из скрипящих пружин матраса свои списки.

Но теперь донесшиеся до ее открытого окна из какого-то другого места в доме непривычные звуки голоса диктора, говорящего по-английски, выманили Эдит из кровати. Тихо ступая босиком по полу, она пошла на звук. Подошла к балкону, пошире открыла высокие двери и выглянула на широкие, покрытые весенней зеленью просторы, спускающиеся к озеру с блестящей в вечернем солнце водой.

Эдит напряглась, чтобы разобрать слова. Она облокотилась на перила балкона и посмотрела на окна внизу. Комната Нормана, прямо под ее спальней. Она знала, что, как и большинство мальчиков-подростков, он любит проводить время в одиночестве там, где никто его не побеспокоит. Но теперь он, настежь распахнув окно, на полную громкость слушал радио. Он знал, что семья в отъезде и, не считая его отца, охраны и слуг, в доме осталась только она. Неужели он сделал это нарочно, чтобы она услышала, что передают?

Она внимательнее вслушалась в слова. Говорили, скорее всего, на британском английском. Переполненная дурным предчувствием, Эдит подняла глаза к небесам.

Гитлер. Застрелился.

Она не ослышалась?

Диктор говорил очень быстро, но она услышала слово «Мюнхен» и стала вслушиваться еще отчаяннее.

Мюнхен. Союзники уже вошли в Мюнхен. По улицам ее родного города шли американские и британские войска.

Сердце Эдит тяжело ударилось о грудную клетку. Папа. Войска, наверное, бомбят все направо и налево, а солдаты идут через город, оставляя на своем пути горы трупов. Если американцы хоть чем-то похожи на немецких солдат, будет пролито много крови.

Услышав, что Норман закрывает окно, она ушла с балкона. Неужели он правда открыл окно, чтобы она услышала?

Ей надо уходить, немедленно отправляться домой. Но как? Франк ее не отпустит. Она знает его местонахождение и все места, где он побывал за эти месяцы. Она легко может его сдать.

Эдит вгляделась в берега озера. Неужели союзники уже там? Уничтожат ли они «Даму» да Винчи? Может ли она сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти ее? Мысли Эдит бежали, опережая друг друга. Следует ли ей остаться и сообщить иностранным войскам все, что она знает? Она несколько лет делала все, что могла, для сохранения бесценных произведений искусства, но сейчас она больше думала о сохранении собственной жизни. Кроме того, она не могла ожидать от иностранных солдат, что те будут обращаться с ней иначе, чем с врагом.

Эдит сложила потрепанные странички своих списков как можно плотнее и засунула их за пояс юбки: там их едва прикрывала ее легкая куртка. Она осторожно открыла дверь спальни и на цыпочках пошла по темному коридору.

Она размышляла, у какого из выходов наружу она с наименьшей вероятностью привлечет внимание кухарок или зевавших и лениво бродивших вдоль озера охранников Франка, и сердце ее бешено стучало в груди.

Она остановилась на двери, ведущей в огород, и аккуратно пошла по краю досок ступенек, чтобы они не скрипели у нее под ногами. Через дверь в огород она попадет к роще деревьев вдоль стены, а через нее – на главную дорогу.

Но как раз когда она повернулась на темную лестничную площадку первого этажа, будто бы из ниоткуда появился Франк. Он остановился, схватившись за перила, и уставился на нее своими черными глазами. Ее рука инстинктивно потянулась к поясу юбки, но потом замерла.

– Куда это вы направляетесь, фройляйн?

68

Доминик почти забыл, что в мире есть красота. Даже бесценная красота спасенных ими произведений искусства была замарана сыростью и, в лучшем случае, хранилась на каком-нибудь складе, вместо того, чтобы быть выставленной где-то, где люди бы ее оценили.

Но от раскинувшихся перед ним баварских видов у него захватило дух, и руки зачесались в поиске листочка бумаги, на котором можно было бы, позабыв обо всем, рисовать эти виды. Сначала он обозначил бы невероятные контуры: длинные, мягкие, пологие склоны зеленых холмов, видневшиеся вдалеке острые, покрытые снежными голубыми шапками вершины Альп, верхушки хвойных деревьев, видневшихся рощицами в долинах. Песочного цвета дорога, по которой ехала их автоколонна, петляла меж холмов так естественно, будто бы ее аккуратно прочертили там гигантскими пальцами. И теперь, поздней весной, все склоны холмов были покрыты белыми и желтыми цветами. Тут и там под солнцем нежились маленькие озера, будто бы кусочки неба сползли на землю и улеглись подремать во вмятинах теплой земли.

К тому же он мог спокойно всем этим наслаждаться. Повесив каску на коленку, он позволил теплому ветерку запустить пальцы в его коротко стриженные черные волосы. Он едва мог поверить, что это происходит на самом деле. Всего несколько дней назад они были среди ужасов Дахау и жестокой реальности разбитого бомбардировками Мюнхена. Но места к югу от города казались раем. Он почти боялся приглядываться повнимательнее, опасаясь, что под пристальным взглядом виды растают, будто сон. Винтовка его лежала на коленях, а руки лениво придерживали ствол.

С тех пор, как они вошли в Мюнхен, боев почти не было. Новости о смерти Фюрера и падении Берлина быстро разбежались по стране, обратив немецкую армию в хаос и сделав немцев смелее: другой быстро разбежавшейся по стране новостью было то, что американские солдаты дружелюбны с гражданскими. Люди вылезали из позволивших им выжить укрытий – из сараев, подвалов, бомбоубежищ – и бежали следом за освободителями, радостно крича по-немецки и размахивая белыми тряпками. Дети быстро распознали, что у американских солдат в рационе было немножко сахара, и приходили выпрашивать, глядя на них огромными озорными глазами. У многих из солдат были собственные дети, и мало кто мог устоять перед этими рьяными голодными взглядами.

Доминик откинулся назад, облокотившись о кузов джипа. Ехать по этим залитым солнцем местам, наслаждаясь передышкой от ужаса и отчаянья, было большим облегчением, но ему все же было жаль, что он больше не был с «Людьми памятников». Расположенный неподалеку от их нынешнего маршрута замок Нойшванштайн был захвачен союзниками. Доминик слышал, что там внутри «Люди памятников» нашли схрон произведений искусства, который по качеству и количеству мог соперничать с сокровищницами, найденными ими в Зигене: скульптуры работы Родена, портреты руки Фрагонара, шедевры Вермеера. Он задумался, доведется ли ему еще когда-нибудь увидеть ошеломляющие произведения искусства, подобные тем, что он нашел в Зигене, и почувствовал укол сожаления, что до сих пор не видел да Винчи. Если бы он мог остаться с «Людьми памятников» до тех пор, пока они не обнаружат столь невероятную находку!

Колонна въехала на небольшой холм, и Доминик посмотрел на захватывающие дух виды внизу. Прямо перед ними распростерлось еще одно огромное горное озеро. На его поверхности легкий ветерок поднимал небольшие волны, похожие на складки шикарной ткани невообразимо глубокого синего цвета. Высокая, усыпанная дикими цветами трава волнами спускалась вдоль дороги до самого переливающегося озера. Воздух вокруг них был наполнен весенними запахами: примятой травы, сладкого нектара, поднимаемой из-под колес колонны пыли, и все – вперемешку с пропитанной солнцем сладостью. От всего этого Доминика накрывало почти сонное спокойствие. Как жаль, что Салли не видит этой роскоши.