Сумрачная дама - Морелли Лаура

– Какого рода информация? – спросил он. – Откуда вы взялись?

– Я… Меня зовут Эдит Бекер, – сказала она. – Я реставратор из Пинакотеки. – Она посмотрела на Бонелли, но взгляд его не изменился; он не понял. – Это художественный музей в Мюнхене. Я очень много знаю о картинах и артефактах, украденных у народа Польши и из других мест по всей Европе. Много, много картин, скульптур и других произведений искусства. – Эдит замешкалась, а потом осознала, что у нее есть как минимум одна важная вещь, которую американцы захотят знать. – И я знаю, где найти губернатора Франка.

Солдат замер, на секунду раскрыв от изумления рот, но ничего не сказал. Потом он, прищурившись, посмотрел на нее.

– Вы скажете мне где прячется Ганс Франк? С чего бы вам это делать?

– Я… Я не предана этому человеку. Я сильно пострадала от его рук, хоть и не так сильно, как многие другие. Он – эгоистичный, злой человек. У меня нет никаких обязательств перед ним.

– Вы немка, – сказал Бонелли, пристально глядя на ее немецкую форму. – Вы – часть сопротивления?

Эдит не знала, как ответить на этот вопрос. Она была частью команды кураторов искусства при одном из самых могущественных лидеров нацистской партии. Но она не верила в их дело. У нее за поясом был спрятан список краденных ценностей. Она постаралась спасти все, что могла, но эта попытка теперь казалась мелкой, почти ничего не значащей.

Но как могла Эдит уйти, не попытавшись заставить этих американских солдат что-нибудь сделать? Эдит рассказала Бонелли, где находится вилла Франка, как туда добраться и что они там найдут. Она сказала ему, столько немецких солдат охраняют это место, сколько там работников и что сын губернатора сейчас живет там, хотя остальная семья в отъезде.

– Пожалуйста, – сказала она, когда Бонелли отвернулся, направившись к автоколонне на дороге. Она подняла руку и положила ему на предплечье. Он посмотрел на ее кисть, а потом опять ей в глаза. – Не могли бы вы приглядеть за сыном губернатора? С виду он как будто взрослый, но внутри еще только мальчишка. Я боюсь, что когда вы прибудете, чтобы арестовать его отца, он будет в ужасе. Но мальчик ничего не сделал. Ничего, уверяю вас.

Американец крепко сжал губы, сочувственно посмотрев на нее.

– Я хотел бы гарантировать его безопасность, мисс. Но это невозможно. Они – опасные враги. Я пригляжу за мальчиком, но… – Он пожал плечами.

Эдит медленно моргнула, осознав жестокую правду. И тут списки, спрятанные у нее за поясом, опять кольнули в бок. Не может же она сейчас, после всей проделанной тяжелой работы, рискнуть выпустить их из рук? Она понятия не имела, можно ли ему доверять. А что, если он ей не поверит? А что, если потеряет их? Если она отдаст их американцем, ситуация навсегда выйдет из-под ее контроля. Она никогда не отвезет их Манфреду и, возможно, так и не поможет вернуть эти бесценные произведения их настоящим владельцам. Эдит всем сердцем почувствовала, что если сейчас, спустя столько времени, отдаст эти списки, она всю жизнь будет об этом жалеть. Но должно быть что-то, что эти американцы смогут сделать. Эдит снова схватила Бонелли за руку, заставляя его повернуться к ней.

– В чем дело, мисс?

– Постойте. Вы знаете, кто такой да Винчи?

Солдат медленно моргнул.

– Леонардо да Винчи? Художник?

Эдит кивнула.

– На той вилле висит одна из его картин. Это оригинал руки Леонарда да Винчи. Портрет пятнадцатого века. Девушки по имени Чечилия. Он висит на стене в кабинете губернатора Франка. Пожалуйста, постарайтесь сделать так, чтобы он не пострадал. Он называется «Дама с горностаем». Ему нет цены.

– Чечилия, – сказал он, и Эдит увидела, что от одного упоминания этого имени на лице солдата появилась широкая, прекрасная улыбка.

– А мальчика зовут Норман, – ответила Эдит. – Пожалуйста. Он невиновен.

– Портрет Чечилии. И мальчишка. Понял. Я сделаю все, что смогу, мисс. Хорошо? А вы теперь куда собрались?

– Я иду домой к отцу.

Эдит отвернулась и медленно вышла из травы на бегущую вдоль озера главную дорогу. У нее за спиной солдат, Бонелли, стоял и наблюдал за ней – одиноким силуэтом на вершине холма.

72

От блеска в мягких карих глазах девушки у Доминика перехватило дыхание. Она смотрела в сторону, губы ее были сомкнуты в полуулыбке, будто бы она неожиданно увидела кого-то и обрадовалась. Нежный изгиб ее белой щеки подчеркивался острыми линиями ее изящного носика; пряди блестящих темных волос обрамляли ее безупречное, сияющее лицо. Остальные волосы были заплетены сзади и убраны в полупрозрачную, отделанную золотом сеточку. Ее прямая шея, плечи до середины и верхняя часть грудной клетки были обнажены, не считая изящного изгиба двойной нити черных бус.

Доминик наклонился поближе, разглядывая картину, почти нос к носу с изображенной на ней красавицей. Платье ее было элегантным, но скромным: его синева оттенялась ярко-красной отделкой рукавов и золотой окантовкой. Но самым потрясающим было выражение ее лица. Она казалась такой живой, и по искусным мазкам он не мог понять, как именно художник добился такой ошеломляющей иллюзии жизни. Ему хотелось откашляться, чтобы проверить, не отреагирует ли на него – чумазого, уставившегося на нее сквозь века американского солдата – девушка на портрете.

Картина руки Леонардо да Винчи. Подлинная. Доминик едва мог поверить своим глазам. Дама, заставшая его врасплох у озера, говорила правду. Теперь Доминик жалел, что позволил ей так просто уйти. Что еще могла бы она им сообщить? Какие еще сокровища могла бы помочь «Людям памятников» найти? Теперь Доминик ругал себя за то, что отпустил ее. Он был так зол на себя за это, что даже не рассказал об этой встрече другим солдатам – только сказал своему командиру, что до них дошла информация о местонахождении Франка.

«Дама с горностаем». Это во многих отношениях было сбывшейся мечтой, мечтой, которая, по мнению Доминика, никак не могла сбыться при таких обстоятельствах: на другом конце света, по ту сторону страшной войны, в старом доме у озера. Но это каким-то образом делало ее красоту еще более ошеломляющей. Несмотря на потрескавшуюся краску, реалистичность и эмоциональная насыщенность этой картины дергала Доминика за все струны души, не желая отпускать. Ему очень хотелось протянуть руку и потрогать поверхность: он почти ожидал, что кожа девушки окажется теплой. Но он знал, что прикосновение руки будет для пятисотлетней краски почти так же губительно, как влага в Зигене. Вместо этого он пожирал картину взглядом, крепко сжав руки в замок за спиной.

Огромное имение Ганса Франка вокруг него было наполнено стуком американских сапог. По их словам, этот дом назывался «Шоберхоф». Громадный, выполненный в традициях исполинской баварской архитектуры, он величественно возвышался над прекрасным, сверкающим на солнце озером Шлирзе. У Доминика едва укладывался в голове один только размер этого дома – не то что факт, что он принадлежал одному-единственному человеку. Его маленький домик на «Свед-Хилл» поместился бы у этого человека в гостиной. От одного только вида всего этого у Доминика во рту остался горький привкус. Пока другие люди тысячами погибали в жестоких концентрационных лагерях, Франк жил-поживал в комфорте своего красивейшего, украшенного драгоценностями – даже картиной руки Леонардо да Винчи – дома на озере. Этот дом, подумал Доминик, принадлежит тому самому человеку, которого прозвали «Польским мясником».

Оторвавшись от портрета, Доминик оглядел комнату. В этом поместье Франк прожил последний день своей легкой жизни. Сотрудники спецслужб, которых вызвали, чтобы арестовать его – преступника номер один в Европе, – несколько дней назад уехали, увезя с собой скованного наручниками Франка. Содержавший дом в идеальном состоянии персонал тоже задержали для допроса. Судя по дому, Доминик думал, что их, наверное, было много. Чтобы содержать дом в такой чистоте, нужно было много поваров, уборщиков, садовников. Но теперь тут и там уже стали появляться признаки нарастающего хаоса. Ковры покрывали следы сапог, на одной из дверных ручек остался отпечаток грязной руки, а на мраморном полу, там где во время обыска двигали мебель, появились царапины.