Трактирщик - Александр Воронков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человеку, привычному к комфорту двадцать первого столетия, крайне неудобно жить на рубеже тринадцатого и четырнадцатого. Здесь почти полностью отсутствуют вещи, кажущиеся элементарными: вилки, сковороды, чайники, кастрюли, не говоря уже о кухонных плитах, водопроводе и канализации. За редчайшим исключением в Центральной Европе еда готовится в открытых очагах в том же помещении, где принимают пищу. Изредка - и только в зажиточных домах - встречаются примитивные печи, наподобие той, которую я видал в бенедиктинском монастыре. По слухам, в княжеском замке имеется такое полезное сооружение, как камин с шампуром-воротом, с помощью которого можно вручную проворачивать над жаром целые говяжьи туши, но для этого, понятно, нужна недюжинная сила и определённая сноровка. Однако построить, а главное - нормально эксплуатировать камин - удовольствие не из дешёвых. На одних дровах разориться можно: тяга-то бешеная, а тепло 'держит' плохо!
Учитывая отсутствие в Жатеце даже намёка на водопровод, местные женщины либо тягают вёдра от реки, либо регулярно высматривают повозку водовоза со здоровенным глиняным горшком, накрытым круглой дощатой крышкой. Водовоз Дитрих - хлоп князя Пржемысла III, такая же собственность, как и лошадь с повозкой, захваченный в одной из пограничных стычек с судетскими немцами. Поэтому вся плата за воду оседает в княжеской казне. Как, впрочем, и деньги за продаваемое в хозяйства близживущих панов-рыцарей в качестве удобрения содержимое поганых бадей, которое собирают в огромную вонючую бадьищу княжеские золотари, ежеутрене объезжающие обе городские площади и самые широкие улицы Жатеца. Что ни говори, хозяйственный человек наш князь!
Небогатые же жители окраинных улиц города удовольствия ассенизации лишены. Да и бадьи, исполняющие роль ночных горшков, имеются далеко не в каждом доме. Это такой же признак материального достатка, как сапоги вместо поршней и башмаков и приличный пояс вместо простой конопляной верёвки. Потому-то 'цыганская привычка' справлять нужду прямо под стеной дома, так распространена в этом веке в Европе. Впрочем, что с них возьмёшь! Помнится, где-то читал, что даже в Версале во времена д'Артаньяна и Людовика, не помню которого по нумерации ('Государство это Я' - вроде про него), придворные гадили прямо в залах и коридорах дворца. Попробовал бы кто этак пакостить в московском Кремле при том же Тишайшем царе! Вмиг бы рост откорректировали. На плахе. Потому как на Руси только узники в порубах жили на своих испражнениях, что само по себе было частью кары. А здесь... Мата не хватает, одно слово: Европа!
Погружённый в эти размышления, я принялся черкать в блокноте наброски водяного колеса с кувшинами, наподобие того, которое видел в какой-то би-би-сишной передаче про ближневосточное орошение в древности, куба-отстойника для летнего душа, который можно укрепить на крыше (заодно и противопожарный запас воды будет) и принципиальную схему самоточной канализации для будущего трактира.
Мои сантехнические расчёты были прерваны возвращением Зденека, который приволок полный мешок добротной посуды. Инициативный ученик, упревший под тяжёлой ношей, притащил не только толстостенные мисы полулитровой ёмкости и уйму кружек, которых хватило бы на весь личный состав какой-нибудь кадрированной роты, но и толстый пук деревянных ложек из сушёной липы, скупив у горбатого ложкаря результат недельного труда. Толковый у меня ученик, ничего не скажешь: сам-то я о ложках-вилках позабыл, а Зденко своей головой дошёл. Помимо всего прочего, хлопец явно обладает солидными куркульскими задатками: из полутора денариев, выданных на покупки, он умудрился приволочь обратно целый денарий и полтора хеллера.
- Всё исполнено, мастер Макс! Але ещё будут приказы?
- Не приказы, а поручения... Будут, как не быть: возьмёшь мой нож, воды и пук мочала, и начисто отскребёшь стол: вскоре гость должен явиться, нельзя же угощать на грязном...
- То ж бабье дело, пан мастер!
Шлёп!!!
Ладонь звучно соприкасается с затылком Зденека:
- Во-первых, запомни: пока ты в ученичестве, как я сказал, так и будет. Уяснил?
Кивок.
Новая затрещина.
- А во-вторых, поскольку Господь создал по своему образу и подобию именно Адама, а Еву произвёл всего лишь из адамова ребра, то каждый мужчина может сделать всё, что делает женщина, кроме рождения детей. Ибо, как известно, Всевышний всемогущ, то есть умеет всё! И отказываться от любой работы - это значит подвергать сомнению Его замысел, что есть ересь... Ты же не еретик?
- Избави Боже, мастер! И к причастию допущен, и в храм на службы с матушкой и Дашкой хожу каждое воскресенье... - Парень, похоже, слегка испугался. Ничего, иногда 'молодого' и пугануть не вредно, дабы служба мёдом не казалась и нюх не терял...
- А раз так, за дело! Гостей следует уважать: гость в дом - счастье в дом!
Счастье привалило в двойном количестве. Вскоре после того, как над городом басовито отгудел звук церковного колокола, призывающего добрых ремесленников прекратить дневные труды и устремиться мыслями к Высокому, раздался громкий стук в дверь. Мастер Липов не только заявился собственной персоной, но и приволок с собою 'упавшего на хвоста' в преддверии дармовщинки своего дядьку по матери. Как оказалось, Кшиштоф Новак тоже входил в число членов достопочтенного цеха кузнецов Жатеца, хотя его 'специализация' и была уникальной: этот пожилой мастер оказался единственным в городе мастером по изготовлению замков.
Как только гости разместились за одиноким (пока) столом, наполнив кружки пенящимся напитком и, расставив мисы с луком на сале и клёцками на заедку, я на правах хозяина уселся во главе трапезы.
Улыбнулись, роняя на стол хлопья, с глухим стуком сдвинули кружки:
- Наздрав!
- За знакомство!
- Будьмо!
Подули на пену, сделали по паре-тройке глотков, дегустируя тёмную горьковатую жидкость. Похрустели поджаристыми клёцками... Переглянулись, снова отпили, завели неспешный разговор 'за жизнь'. Через пару часов этой беседы, 'усидев' на троих с полбочонка пива, мои собеседники, похоже, уже стали считать меня чуть ли не лепшим корешем, 'вываливая' массу полезной информации. Что ни говори, а умение слушать - великое дело. За это время я уже знал по именам всех шестнадцать жатецких кузнецов, равно как и их супружниц и даже наиболее толковых и подающих надежды подмастерьев. Знал 'грабительские расценки' на сырьё окрестных углежогов и рудокопов, размер городского налога на содержание мастерской, перспективы поставок жатецких замков 'на экспорт' для ожидаемых на ярмарку силезских купцов с севера, из улуса Гуюка. Разумеется, не обошлось без расспросов о том, что деется на Божьем свете: ведь я для местных - землетоп, обошедший едва ли не пол-Ойкумены и, соответственно, находящийся под впечатлением от увиденного. По мере возможности рассказал им несколько отрывков из некогда виденных би-би-сишных познавательных передач и псевдоисторических голливудских телефильмов, в конце концов свернув разговор к 'техническому прогрессу Штальбурга'. Пехотная лопатка, предъявленная в качестве доказательства продвинутости отечественной металлургии, вызвала у мастеров железного промысла 'непередаваемые очучения', однако Ян Липов прямо заявил: дескать, хорошая вещь, но явно дорогая, а потому и не годная к сбыту. Местный народ обходится оковкой обычных деревянных лопат, причём металлические накладки с поломанных в целях экономии переставляют на новые.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});