Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

– Приветствую, отец Шкред, – сказал я, подходя ближе. – Хорошим делом занимаетесь: просите, просите, просите… Весь мир чего-то да просит у Господа. И хотя бы один подумал что-то дать!

Он с трудом поднялся, перекрестился, меня перекрестил, но я не вспыхнул адским огнем и не превратился в летучую мышь, дабы тут же улететь через дыру в своде.

– Крамольные слова, сын мой, – сказал он с испугом. – Господу ничего не нужно от людей!

– Ну да, – возразил я. – Стал бы он человека делать от нефига… Господь у нас – деловой господь, а не развлекушник. И человек – это некий инструмент познания мира. Он много труда и озарения вложил в человека, потому вправе ждать отдачи.

Он пугливо перекрестился, я видел его взгляд и почти читал как в раскрытой книге его смятенные мысли. Вот, мол, странный человек, говорит почти по-книжному, что значит либо жил в хорошей семье, либо вообще умеет читать и писать, что вообще-то благородным людям несвойственно, держится скромно, хоть и с достоинством, о церкви отзывается с похвалой, хотя забывает перекреститься, переступая ее порог, о вере христовой тоже обронил несколько добрых слов, но как-то странно, без почтительного страха. Даже о Боге говорит, как о необходимости стране иметь на троне короля, иначе, мол, пойдут распри.

Но куда он пойдет дальше, если сейчас допускает в мыслях, речах и даже делах столько такого, что несвойственно доброму христианину?

– Святой отец, – сказал я терпеливо, – как большой знаток теологии, вроде бы помню, что у нас в Библии записано, что никто не даст нам освобождения: ни царь, ни бог и ни герой. Господь дал нам свободу выбора, так что добьемся мы освобождения своею собственной рукой. А если не добьемся, то он плюнет на такое творение, скажет: «…А я и лучше могу», и сделает. А нас обратит в прах, как не сумевших, не оправдавших…

Он перекрестился, вскрикнул шокированно:

– Сын мой, что ты глаголишь?

– Язычникам, – пояснил я, – было хорошо, у них – фатум! Рок. Все расписано заранее, как что будет и чем кончится. Потому жулье и продумало такую штуку, как пророчества, чтобы пытаться заглядывать в будущее и узнать, что же там тебе светит и кто победит на турнире в будущем году. Увы, эти предсказания годились только для дохристианских… нехристей. В христианстве фатума нет, человек свободен, потому он и люпус эст. И нет никакой Книги Бытия, в которой записано все грядущее. Херня все это, даже Бог не знает, что будет. Ему самому интересно, чем все кончится.

Он сказал шокированно:

– Как это не знает? Сэр Ричард, что вы такое говорите? Господь всеведущ!

– В сравнении с нами, – уточнил я. – Для своей собаки я тоже бог. Господь дал нам часть своей души, своего «Я», потому мы, люди, в отличие от животных властны над своим будущим. Так что, святой отец, колитесь, что мне еще надо знать об этом городе. Вообще-то у меня типа чисто утилитарная миссия: защитить госпожу Амелию, но если попутно можно как-то ослабить иго Бриклайтов, а то и вовсе сбросить – буду рад.

Он вздохнул, глаза доверчивые и напуганные, как у ребенка, подрагивающей рукой указал мне на дверь крохотной кабинки.

– Это что, – спросил я с непониманием, – исповедальня?

Он не ответил, вошел в соседнюю дверь. Я вздохнул, зашел, как он и указал, в помещение не просторнее телефонной будки, сел на единственный стульчик. За тонкой решетчатой перегородкой, что закрывает собеседника полностью, чувствовалось, как отец Шкред с тяжелым вздохом опустился на сиденье. Я слышал его дыхание, вот он высморкался, а я, даже не включая второе зрение, видел, как утерся большим клетчатым, словно шотландский килт, платком, мелькнула монограмма, затем я услышал:

– Итак, сын мой, расскажи, что тебя тревожит, что смущает твою душу?

Я невольно усмехнулся, этот простой деревенский священник знает только накатанные дороги, в семинарии обучили этой процедуре, вот и уцепился за нее.

Я ответил вопросом на вопрос:

– Святой отец, если скажу такое, вы уверены, что сможете помочь? Мир велик и сложен! Вы знаете не все.

– Только Господь знает все, – ответил он, я видел, как он перекрестился. – С его помощью и попробуем найти ответы.

– Это хорошо, – ответил я слишком серьезно, – когда сам Господь помогает. Это неплохой помощник. А смущают мою душу такие вот мелочи: кто виноват и что делать? И еще один вечный: как обустроить… тьфу, ладно, хрен с нею, сама обустроится, как вообще обустроить, чтобы всем было хорошо? Это не слишком простые вопросы, святой отец? Может быть, спросить что-то посерьезнее?

За перегородкой раздался скорбный вздох.

– На простые вопросы труднее всего найти ответы. А на сложные… да, на них обычно ответы лежат на поверхности. Но и на простые, и на сложные отвечать легче, если не сам ищешь, а советуешься с теми, кто видел больше, знает больше.

– Это вы, святой отец?

Снова вздох, в голосе послышалась отеческая укоризна.

– Судя по твоему задиристому тону, сын мой, ты еще во всеотвергающем возрасте. Это надо пережить… У одних он проходит быстро, это самые умные люди, у других затягивается на всю жизнь… эти люди, увы, не умнеют, не развиваются. Они могут быть очень хорошими людьми…

– …но хреновыми христианами, – закончил я. – Все-таки Господь за тех, кто созидает, а не отвергает и разрушает. Все отвергают только в детстве, это я знаю, святой отец. И что детство у некоторых придурков затягивается, тоже знаю. Их тогда обзывают зелеными, а то и вовсе демократами. Все-таки отвергателем жить проще, чем созидателем. Но ведь и Господь Бог, и его противник – не стану упоминать его имени в церкви – созидатели?

Он сказал проникновенно:

– Сын мой, созидание созиданию рознь. Когда создали плуг – это святое дело, а вот когда меч…

Я промолчал, что плуг тоже создал Сатана, не стоит влезать в пустые споры, мне нужен союзник, а не оппонент, зашел с другой стороны:

– Святой отец, как я уже сказал, я хочу защитить госпожу Амелию. Кроме того, меня смущает положение в городе. И запустение церкви в том числе. Хотя и город, и церковь, как вы понимаете, меня волнуют меньше, чем госпожа Амелия.

Я чувствовал, как он скорбно усмехнулся.

– Мне кажется, сын мой, что запустение церкви тебя уж никак не волнует. Удивляет, но не волнует. А что не нравится в городе?

– Падение нравов, – ответил я. – Приятно, конечно, что любую женщину в этом городе легко пощупать и задрать ей подол, какое счастье, что трусы еще не придумали!.. Но все-таки это, как я уже понимаю, аукнется падением производства чугуна и стали… Ну, хоть чугуна и стали еще нет в нужном объеме, но производство кнутов, хомутов и телег – тоже не должно падать. Я за это переживаю, как гражданин… э-э…человечества. Во всяком случае, должен переживать.