Путешествия с тетушкой. Стамбульский экспресс - Грэм Грин

— Для рыбной ловли! — с презрением воскликнул он. — Для контрабанды, хотите вы сказать!

— Я беспрерывно слышу про контрабанду. Чем именно?

— Контрабанда — национальный промысел Парагвая, — пояснил он. — Она дает почти столько же дохода, что и матэ [133], и гораздо больше, чем укрытие военных преступников, имеющих счет в швейцарском банке. И уж несравненно больше, чем мои исследования.

— А что провозится?

— Шотландское виски и американские сигареты. Вы добываете себе агента в Панаме, а тот закупает товар оптом и доставляет самолетом в Асунсьон. Товар помечен клеймом «транзит», понимаете? Вы платите небольшую пошлину в международном аэропорту и погружаете свои ящики на частный самолет. Не поверите, сколько сейчас в Асунсьоне частных «дакот». Затем ваш пилот перелетает через реку в Аргентину. В каком-нибудь estancia [134], в нескольких стах километров от Буэнос-Айреса, самолет приземляется — почти у всех имеется частная посадочная площадка. Построенная, может, и не специально для «дакот», но тут уж пилот берет риск на себя. Товар переносится на грузовики — и делу конец. А вас ждут не дождутся агенты по продаже. Правительство разжигает их ненасытность пошлинами в сто двадцать процентов.

— А при чем здесь Формоса?

— Формоса — это для мелкой сошки, которая старается для себя на речных путях. Не все товары, поступающие из Панамы, следуют дальше в «дакотах». Какое полиции дело, если некоторые ящики осядут здесь. Зато шотландское виски в лавках Асунсьона дешевле, чем в Лондоне, а уличные мальчишки продадут вам хорошие американские сигареты по пониженной цене. Нужно только обзавестись гребной шлюпкой и связным. Но в один прекрасный день вы вдруг устаете от этой игры — может, пуля просвистела слишком близко, — и тогда вы покупаете долю в «дакоте» и начинаете ворочать большими деньгами. Ну как, соблазняет, Генри?

— Я не прошел необходимой подготовки в банке, — ответил я и при этом подумал о тетушке, о ее чемоданах, набитых банкнотами, о золотом бруске — а может, и было что-то заложено в моей крови, отчего такая карьера, обернись все иначе, могла показаться мне привлекательной? — Вы хорошо в этом во всем разбираетесь, — сказал я.

— Входит в сферу моих социологических исследований.

— А вы никогда не пробовали взглянуть на это дело изнутри? Где же зов предков, Тули, Дикий Запад и все такое? — Я поддразнивал его, потому что он мне нравился. Мне в голову бы не пришло поддразнивать майора Чарджа или адмирала.

Он бросил на меня долгий грустный взгляд, как будто ему хотелось сказать мне правду.

— С моей работой на «дакоту» не накопишь. Да и риск для иностранца. Генри, чересчур велик. Эти ребята иногда ссорятся, и тогда начинаются угоны самолетов, перехват товаров. Или полиция вдруг становится не на шутку прожорливой. В Парагвае исчезнуть легко и не обязательно исчезать. Кто будет поднимать шум из-за одного-двух трупов? Генерал обеспечил мир — что и требуется людям после гражданской войны. А один лишний покойник никого не волнует. Дознание в Парагвае не производится.

— Так что вы предпочитаете безопасную жизнь прелестям риска, Тули.

— Конечно, пользы от меня дочке мало, когда между нами три тысячи миль. Но по крайней мере она получает ежемесячно свой чек. А покойник прислать чек не может.

— И ЦРУ, наверное, все это не касается?

— Да не верьте вы этой чепухе, Генри. Я вам уже говорил — Люсинда романтическая девочка. Ей хочется иметь необыкновенного отца, а кого она имеет? Меня. Вот и приходится выдумывать. Статистика по недоеданию романтикой не пахнет.

— Вы бы привезли ее домой, Тули.

— А дом где? — сказал он, и я, оглядев каюту, тоже задал себе этот вопрос. Не знаю почему, но я не вполне ему поверил. Хотя он и был гораздо надежнее дочери.

Я оставил его наедине с виски и возвратился в свою каюту на противоположной стороне палубы. Каюта О'Тула находилась с левого борта, а моя с правого. Я смотрел на Парагвай, а он на Аргентину. В капитанской каюте все еще играли на гитаре и пели на незнакомом языке — может быть, на гуарани. Уходя, я не запирал дверь, однако она не открылась, когда я ее толкнул. Пришлось налечь плечом, дверь немного подалась, и в щель я увидел Вордсворта. Он стоял, не спуская глаз с двери и держа наготове нож. Увидев меня, он опустил нож.

— Входите, босс, — прошептал он.

— Каким образом?

Дверь была заклинена стулом. Он убрал стул и впустил меня.

— Надо быть осторожный, мистер Пуллен.

— А что такое?

— Слишком много плохой человек на судне, слишком много собачий кутерьма.

Нож у него был мальчишеский, складной, с тремя лезвиями, штопором и открывалкой и еще чем-то для выковыривания камней из лошадиных подков — торговцы ножами народ консервативный, школьники тоже. Вордсворт сложил нож и спрятал в карман.

— Итак, — произнес я, — чего же ты хочешь, пастушок счастливый?

Он покрутил головой.

— Он чудо, ваш тетя. Никто так не говорил старый Вордсворт. Ваш тетя прямо подходит к Вордсворт на улице перед кинотеатр и говорит: «О дитя, ты диво!». Вордсворт любит ваш тетя, мистер Пуллен. Пускай тетя поднял пальчик и говорит: «Вордсворт, умирай», и Вордсворт готовый умирать всякий минута.

— Да-да, — прервал я его, — все это прекрасно, но с какой стати вы забаррикадировались в моей каюте?

— Вордсворт пришел за картинка.

— И нельзя было подождать, пока мы сойдем на берег?

— Ваш тетя сказал — привози картинка целый, Вордсворт, быстро-быстро, не то твоя нога больше здесь не бывает.

Ко мне вернулось прежнее подозрение. А что, если в рамке, как и в свече, спрятано золото? Или же под фотографией скрыты банкноты очень высокого достоинства? Ни то, ни другое не казалось правдоподобным, но, имея дело с тетушкой, ожидать можно было чего угодно.

— Вордсворт таможня есть друзья, — продолжал он, — они не будут обдурачить Вордсворт, а вы чужой тут, мистер Пуллен.

— Но ведь это просто-напросто снимок Фритаунской гавани.

— Так-так, мистер Пуллен. Но ваш тетя говорил…

— Хорошо. Забирайте. Где вы будете спать?

Вордсворт ткнул большим пальцем в пол.

— Внизу Вордсворт уютней, мистер Пуллен. Люди поют, танцуют, веселый люди. Галстук не надо. Руки мыть вперед еда не надо. Вордсворт хочет лучше котлета без мыла.

— Берите сигарету, Вордсворт.

— Если разрешаете, мистер Пуллен, я сейчас эта курю.

Он вытащил из мятого кармана обтрепанную «усовершенствованную» сигарету.

— По-прежнему дурман, Вордсворт?

— Это как лекарство, мистер Пуллен. Вордсворт не очень хорошо чувствует теперь. Слишком много заботы.

— О ком?

— Ваш тетя, мистер Пуллен. Пока ваш