Сын Яздона - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как сам епископ, который иногда там отдыхал, двор его также выручал себя лишь бы кем, лишь бы не работать.
Мало где так умели жить, как там. Встав с утра, ксендз Павел сразу велел подавать еду, ел и пил со своими, пока не чувствовал себя сытым. За столом с доверенными людьми велись беседы вовсе не благочестивые. Потом осматривали собак и коней; часто он сразу ехал на охоту, а, вернувшись с неё, один ел у Беты, если она там была, или с товарищами.
От богослужений и молитв отделывались быстро – потому что долго на них пребывать епископ не любил.
У стола капеллан быстро читал молитвы, иногда Павел заезжал в костёл, редко пробоща к столу приглашал. Церковное облачение так его тяготило, что в нём в будний день, пожалуй, только по большому перстню на пальце можно было узнать пастыря.
Людям могло казаться, что эта свободная жизнь в Кунове делала его счастливым. Он имел, что ему нравилось, чего желал – а, несмотря на это, ходил чаще хмурый и злой, чем весёлый, а когда порой смеялся, весёлость была какой-то нездоровой, вынужденной, страшной, на дне которой было легко догадаться о желчи. Вино и мёд чаще всего к ней побуждали.
За любую мелочь Павел сердился и гневался, бранился и даже бил. Что вчера хотел иметь, завтра ему уже было не по вкусу. Ссорился с Бетой, не уступающей ему, гонял Вита, издевался над придворными.
По нему видно было, что сам уже не знал, в чём искать того земного счастья, которое от него ускользало. Делал, о чём мечтал, использовал свет, пил сладости, а в нём всё превращалось в полынь и желчь. Он без колебаний пробовал любой запретный плод, объедался ими – но был пресышен, а не сыт…
Чем больше пил, тем сильней распалялась жажда.
Достаточно многочисленный отряд паразитов, что, как мухи к мёду, всегда льнут к богатству, собирался около ксендза Павла. Несколько духовных лиц, которые, как он, были ими только по одежде, не заботясь об обязанностях, несколько землевладельцев, страстных охотников, до чарки и весёлой беседы охочих, Вит для таинственных услуг, челядь, гордая и распущенная, окружали его здесь. Бета имела свой двор: девушек, Зоню, личную челядь.
Капеллан и канцлер сидели для присмотра.
Кроме этого, из околиц Кунова почти каждый день приезжали ближайшие соседи, которых умел приманить кухней и винным погребом. Поэтому никогда там пусто не было.
В деревне стояли двадцать придворных солдат, которые сопровождали епископа в торжественных экспедициях, больше для показухи, чем из нужды.
Случалось, что Павел оттуда на несколько дней и даже больше выскальзывал тайно с небольшим отрядом людей. Куда?
Почти никто не знал.
Особенно ревнивая Бета, подозревая его, следила, расспрашивала, но и она о цели этих экспедиций выведать не могла, и Павел ей ничего о них не говорил. Те, которых он брал с собой, даже спьяну рта не открывали, а чем больше делали из этого путешествия тайну, тем оно больше дразнило тех, которым ксендз Павел довериться не хотел.
С Бетой, хоть зависимая к ней привязанность ещё продолжалась, епископ так обходился, словно она была ему втягость.
Задиристой, резкой женщины он боялся, не зная, может, как от неё избавиться. Во время пребывания епископа в Кунове около двора был такой наплыв бродяг, что ни точно их посчитать, ни рассмотреть их было невозможно.
Откуда и зачем кто приходил, не расспрашивали, кормили тут чернь, прислуживаясь ею, она заполняла двор, тиснулась к кухне, пользовалась ею ленивая челядь.
Значительнейшую часть дня пьяная, служба епископа не заглядывала в глаза этому сброду, не знала, кто там, откуда и зачем забрёл. Не боялись подслушивания и не подозревали людей, с которыми было удобно. Ничто также не скрывали, потому что, как пан, так и челядь чувствовала там себя в безопасности.
Ксендз Павел, когда не выезжал на охоту, долго ночью привык просиживать с товарищами за пивом и вином. Рассказывали друг другу о разных приключениях, Павел любил вспоминать, как шалел в молодости, начиная с Лигницкой битвы и той первой похищенной монашки, которую у него скоро отобрали. Смеялся, хвалясь, что у него её, однако же, слишком поздно взяли.
Подобных дел было много на его совести.
Другим излюбленным предметом разговора были домашние Пястовские дела. С этих Мазуров он на других переходил, предвещая погибель. Особенно Болеславу и Лешеку, потому что этих обоих ненавидел.
После таких ночных пиров днём долго спали, а так как в доме все чувствовали себя в безопасности, ни стражи, ни бдительности никакой не было. Солдаты далеко спали в хатах, пьяная челядь валялась по углам, даже охраны в доме не ставили.
Одного летнего дня, когда ксендз Павел, долго попировав, наконец ушёл в спальню и лёг в кровать, а другие разошлись на сено, и всё во дворе было объято крепким сном, поздним вечером к дому со стороны леса приблизился отряд вооружённых всадников.
Они тихонько окружили здание, поставили часовых, и несколько десятков рыцарей подкралось к той части дома, в которой спал ксендз Павел. Были это Жегота и Оттон Топорчики, которые решились уже на всё, лишь бы однажды взять епископа и его беззакониям положить конец.
Заранее проведав, с какой стороны доступ был наиболее лёгким, когда Павел спал, они вломились через окно, прежде чем крепко спящий епископ проснулся и пришёл в себя.
Людей поблизости не было, спокойная челядь спала в пред-сенях крепким сном, потому что в комнатах ей было душно.
Когда епископ, вскочив, хотел кричать, ему сразу завязали рот, и двое сильных мужчин, хоть он яростно защищался, связали ему верёвками руки и ноги.
Павел, будучи сильным, вырывался, но нападающие заранее знали, с кем будут иметь дело; поэтому приготовились. Руки и верёвки были крепкие, используемые для этого палачи, – бывалые и сильные. Прежде чем епископ опомнился, его уже выбросили через выломанное окно, схватили на руки и несли в повозку.
Неподалёку ждал сильный отряд, повозка, запряжённая молодыми конями, с возницей, какой был нужен.
Напрасно мечущегося епископа бросили в сено, накрыли соломой и Топорчики галопом пустились с ним лесами, запутанными дорогами, бездорожьем к Серадзу. Опасались погони, поэтому так крутились по лесным дорожкам, чтобы трудно было напасть на их след.
Во доме
