Назад в СССР - Рафаэль Дамиров

печати или сушки фотографий. Мне даже нравилось разводить растворы и макать поочередно карточку то в одну ванночку, то в другую, наблюдая, как в красном свете прорисовываются очертания места происшествия.

Но снимать на старый и надёжный, как калаш «Зенит-Е», выбирая нужную экспозицию в соответствии с потребностями осмотра места происшествия, — это совсем другое, нежели селфи щелкать и пейзажи снимать. Тут пришлось вникнуть в правило судебной фотографии со всеми ее панорамными, узловыми и детальными съемками. Это в фильмах показывают, что эксперт бродит по месту преступления невпопад, как заблудший в рюмочную пролетарий после долгожданной получки. И щелкает то там, то сям. Все, что красиво лежит и, что в голову взбредёт. Ан-нет!.. Всю эту кухню я когда-то поверхностно знал — чай не один раз на происшествия гонял, да в ЭКЦ немного просидел, когда время горячее было и за моей головой (или жопой) охотилась инспекция по личному составу, ОСБ и другие государевы гончие.

С тех пор много воды утекло. И водки. А теперь все приходилось вспоминать. Но вспоминать — не заново учить. Тем более мозгом я далек от имбецила. Так что, дело спорилось. Витя даже фыркал иногда, когда у меня что-то получалось. Почему-то мои успехи были, как грецкий орех в горле хомяка. И проглотить не может, и выплюнуть жалко.

Но я на него внимания не обращал, хорьки (хомяки) они все такие. Главное, что Паутов к его мнению особо не прислушивается. Часто сам выходил из свой норы и смотрел, как я мотаю пленки и развешиваю на веревочке мокрые фотографии. После этого они, правда, по мере высыхания скручивались в трубочки. А фотосушилки в отделе не было. Сломалась. Кстати, чинить — моя работа, но все понимали, что в этом я пока зелен, как альпийский луг в сезон дождей. Да и мне особо не хотелось вникать в то, что не связано напрямую с раскрытием преступлений. Поэтому я усердно постигал искусство судебной фотосъемки, и неубиваемый «Зенит — Е» за это время стал мне ближе девушки. Хотя, девушки у меня и так не было. Молодые следачки, торопливо забегавшие в отдел (назначить или наоборот — забрать эксперитзку), с интересом меня разглядывали. Если девушка ладная, да складная, я отвечал им тем же и помогал найти нужное заключение в ворохе исполненных экспертиз. Давал расписаться в журнале, подмигивал и улыбался.

Витя, который до этого, как мне казалось, женщин не воспринимал, вдруг изменился. Он всякий раз пытался мне запретить выдавать экспертизы без его ведома. Тем самым я пошатнул «авторитет» властителя готовых экспертиз. Его самолюбие больше не подпитывалось заискивающими улыбками следачек: «А экспертиза не готова? А можно забрать? Ой, спасибо большое!» Его комплексы от этого росли и могли задавить тщедушное тельце. Все, ради чего он жил, могло в один миг рухнуть.

В кабинете начальника раздался телефонный звонок. Его слышно на весь отдел. Паутов взял трубку. Что-то обсудил. В его голосе сквозила серьезность и даже тревога. После он вышел в коридор и позвал Витю:

— Собирайся, поехали. У нас убийство.

— Так не я же дежурю, Аристарх Бенедиктович! — взвыл хорь.

— Убийство двойное, ты старший эксперт, поопытнее будешь дежурного техника. Бери чемодан, я тоже поеду. Торопиться надо. Сейчас прокурорские набегут, проверяющие всякие, следы затопчут.

— Аристарх Бенедиктович, — позвал я начальника, — можно с вами?

— С нами? — Паутов посмотрел на меня поверх очков. — А чем ты там поможешь?

— Снимать буду обстановку на месте преступления. Так сказать, в боевых условиях потренируюсь. Надоело клумбы возле УВД фотать.

— Хорошо, — кивнул Паутов, — возьми «Зенит» и вспышку.

Я нацепил сумочку-кожух с фотоаппаратом на плечо. На другое повесил вспышку. Вспышку приходилось таскать отдельно. Причем, в размерах она превышала фотоаппарат в несколько раз. Сама лампа с рассеивателем небольшая, а вот сумка с аккумулятором размером с хороший двухтомник. Еще и увесистая. «ЛУЧ-70» — самая распространенная и надежная фотовспышка семидесятых. Помнится, даже в начале двухтысячных ею еще пользовались криминалисты.

Мы спустились вниз и вышли на улицу. Витя тащил огромный криминалистический чемодан, который казался больше его самого.

Паутов шел налегке, я обвешался фотоаппаратурой. Прямо возле крыльца нас ждал бобик желтого цвета с синими полосами, белой надписью «МИЛИЦИЯ» и гербом СССР на всю водительскую дверь. В народе милицейский 469-й УАЗ прозвали канарейкой за яркий и броский наряд.

Паутов сел вперед, на заднее сиденье втиснулись я, чемодан с Витей и дежурный участковый.

Раз дело серьезное, значит «урки» не ограничились дежурным опером и укатили компанией побольше на своей служебке. Следак по подследственности полагался не ментовской, а прокурорский. Поэтому больше никого из членов следственно-оперативной группы ждать не стали. Водитель с погонами старшины и бакенбардами, как у Честера хрустнул передачей и вывел УАЗ на основную дорогу. Машина покачивалась даже на небольших кочках. Пришлось вцепиться в поручень спинки переднего сиденья. Такие машины мы называли гроб на колесах. Железная передняя панель при серьезном столкновении не оставляла непристегнутым водителю и пассажиру на переднем сиденье никаких шансов на жизнь. Но люди не привыкли пристёгиваться в танке. По службе не раз приходилось сталкиваться с ДТП со смертельным исходом с участием легко мнущихся консервных банок и несгибаемых УАЗов. Как правило, в смятых банках (особенно если еще и подушки безопасности есть) живые были. А почти в целом танке все грустно.

Дорога вывела нас на окраину города. Здесь раскинулись многочисленные двухэтажные бараки, оставшиеся еще с довоенных времен. Зрелище грустноватое. Покосившиеся дома, обитые рубероидом. Деревянные крыши утыканы печными трубами из осыпающегося красного кирпича с остатками известки и штукатурки на боках.

В старых советских фильмах 1950-х (про старика Хоттабыча, например) все граждане жили в просторных сталинских квартирах со множеством комнат, причем у каждого члена семьи была отдельная (в том числе и у Вольки). В квартире современная и красивая мебель, подъезды широкие, чистые и светлые, как путь КПСС к будущему. На огромных окнах цветы, на полу ни мусоринки. Благодать.

На самом деле картина массового советского жилья в пятидесятые была несколько иной — хорошие квартиры в новых домах были доступны только небольшому проценту руководящего класса советской номенклатуры, а большинство граждан жило в коммуналках, а некоторые в бараках. С приходом Хрущева картина немного изменилась, начали строить плохонькое, но действительно массовое жильё, и тогда