Творений. Книга I. Статьи и заметки - Андроник (Никольский)

А сегодня я как раз пригласил катехизатора Павла и с ним стал просматривать метрику. О многих он совсем не имеет никакого понятия — куда подевались они, а может быть, даже и в Осака, да не знает, в каком углу. Некоторых семей совсем не знает состава и кто как кому приходится. О некоторых совсем даже удивлялся, когда я называл имя члена в той или другой семье. А относительно того, кто исповедался или нет, нечего и толковать. Я ему и сделал замечание, что так нельзя; нужно наставлять христиан на путь благочестия, а вы не знаете, где и взять христиан-то, а если знаете, то не знаете — что ему нужно, чего ему особенно недостает. После я об этом и еще посерьезнее поговорю с ним. Оказывается, из всех здешних христиан за настоящий год не исповедалось больше 60 человек. Впрочем, нужно сделать оговорку: у отца Сергия не отмечены некоторые несомненно причащавшиеся; это тоже небрежность отца Сергия, о чем я и скажу ему после, разобравши все. Действительно и правда, как говорит отец А. С — ий, с чем согласен и Преосвященный, что у нас христиане в общем лучше катехизаторов: христиане с радостью, например, меня встречают и с вниманием выслушивают мои мало понятные им глаголы, а катехизаторы равнодушно относятся к своему делу и, очевидно, только теперь при мне подтягиваются на проповедь, ибо чем же объяснить такую халатность, как не прежним небрежением о сем деле? Но теперь и я с ними немного иначе буду поступать и буду понукать на дело, как ленивых людей.

За бдение собралось человек 20; у меня все время была на сердце перед Богом молитва о том, чтобы Он Сам помог мне сделать Его святое дело во славу Его святого Имени, чтобы Он подал мне и моим помощникам ревность и силу, да и мудрость, а главное — облагодатил всякое наше слово и дело, чтобы воистину во всем нашем являлась Его всесильная благодать, да познают все Его Единого. Это теперь у меня постоянно на сердце. И действительно, весьма и весьма много дела предлежит нам; иногда не знаю, с чего и начать, так много всего, что нужно вот сейчас же и сделать. Но Бог поможет. Он видит мое искреннее желание трудиться на том деле, к которому призвал меня.

Под неделю Святых Отец за бдение собрались, хотя не особенно много; а сегодня за обедню набралось и порядочно, человек 40, а может быть, и больше того. На собрании после обедни я говорил о той опасности, какая угрожала от ереси Ария: простой человек нас спасти не мог, а только Сын Божий, Который действительно и пришел и спас нас; в сегодняшнем Евангелии молитва Его к Отцу о нас грешных; в ней Он указал самую высокую жизнь для нас: это полное единение всех в Церкви. Какая иная жизнь может сравниться с этим по высоте? И тогда Христос действительно среди нас. Да Он и действительно среди нас и в нас, Он в каждой хорошей мысли и деле, хотя бы и маленьком; а если мы и вообще будем стараться проводить жизнь в этом добре, то постепенно и вообще и существенно Христос будет среди нас. Потом начались разговоры о пожертвованиях на церковь и счеты их, по поводу моего упоминания о радости епископа ради этого; потом я ушел в воскресную школу; ребят немного, человек 11–12.

Одна христианка Варвара Ямамото помогает в этом деле, рассказывает разные благочестивые истории. Я попросил ребят пропеть что-нибудь; под гармонию, совсем разбитую, они пропели из бдения и литургии многое и очень хорошо; я предложил катехизатору постепенно обучать их для пения в церкви; очень бы хорошо было, и ребятам это понравилось бы; я упомянул, что в России в церкви всегда поют школьники. Дай Бог. Сегодня как-то весело на душе. Дай Бог и дальше. За литургией мне как-то особенно хорошо было молиться, так как я видел некоторое собрание церковное. За бдением опять был тот язычник Мориока. Обо всем этом я подробно и написал Преосвященному и в конце добавил: «Все это я Вам в письмах делаю подробные выборки из дневника, чтобы при случае Вы и поправили или досказали что-нибудь мне. Конечно, все хорошо, что я Вам пишу из своих разговоров с христианами; но ведь это больше то, что я хотел сказать, а не то, что сказал, так как где же японцам понять мои японские разглагольствия? Это Вы и по себе судя (по первоначальному) скажете. И для меня упражнение постепенно привыкнуть и научиться говорить. А японцев все еще с величайшим трудом понимаю, а иногда и совсем не понимаю».

После обеда приходил катехизатор Фудзии и гийю Сираи Андрей (доктор), очень хороший христианин. Я говорил ему об идеальной жизни христиан, согласно с молитвой первосвященнической Иисуса Христа; но очень кратко, за недостатком слов.

С отцом Сергием я просматривал метрику; и он многих христиан совсем не знает, где взять; ссылается на то, что так получил их от предшественника отца Иоанна Оно. А во многих ослабевших домах здесь он совсем не бывал; о некоторых знает, что они здесь, но не знает места жительства (9 человек); всех знаемых 190 человек; из них в настоящем году не исповедывались 99 человек. Я спрашивал: чем же это объяснить? Говорят ли катехизаторы о необходимости исповеди и вообще наставляют ли на путь благочестия? Отвечает, что говорят, но силой нельзя тащить. А я: слушателей из язычников нет, по крайней мере наблюдали бы за своими-то овцами. Отец Сергий говорит, что здесь христиане холодные, не то что на севере, на который он вообще часто указывает как на образец. Я с некоторым сердцем сказал, что нам пока нет дела до севера, мы в Осака.

С 6-ти часов с катехизатором я пошел к христианам. Сначала не застали Ювасе Анну; она массажистка и по целым дням ходит по больным. Потом пошли к Китадзима Стефану старику плотнику; теперь и его жена старушка слушает учение от отца Сергия и в Троицын день, вероятно, получит крещение. Очень бедные, но благочестивые. Я говорил им о спасительности для нас Христова учения, о том, как оно действительно спасительно делается для нас: это бывает через молитву, которою мы постепенно приближаемся к Богу, а в сердце складываем все доброе и им только постепенно начинаем жить. Просил и их в разговорах с соседями беседовать и об учении христианском; советовал хоть по очереди приходить в церковь; Стефан иногда приходит; и исповедь и причастие непременно принимает. У них очень хорошие смиренные сердца. Потом прошли к Мори Петру, жена Вера и маленький ребенок Александр, — его в Троицын день окрестят. Они в церковь ходят очень ревностно, почти постоянно. Я просил ходить их и других побуждать к ревности и таким образом делать дело Христово (Китадзима я говорил еще, чтобы и детям говорили о Христе: если себе желают спасения, то и другим, наипаче детям того же должны желать; а дети живут в других городах и язычники). У Мори Петра я говорил об ослабевшем семействе Асад-зума Акилы: сей, будто бы стыдясь за свою бедность и плохое кимоно, не выходит в церковь, так как-де осакские жители очень обращают внимание на кимоно; я и говорил, что это для Бога не оправдание; апостолы были ужасные бедняки, да они-то и провозвестили всем людям учение Христово; может быть, вначале и была правда в этой отговорке у Акилы, но он постепенно и совсем отвыкнет от церкви и всего касающегося веры, и уж тогда постепенно начнется леность и перейдет в полную сердечную холодность к делу веры. Как злой человек не поймет доброты доброго, ибо он привык жить и заботиться только для себя, так и человек, не трудящийся в деле веры, постепенно совсем охлаждается и утрачивает всякую веру, так что ему и трудно даже мыслить о Боге и о всем святом. Я и советовал Петру Мори как-нибудь видеться с Асадзума и убеждать его воспрянуть духом.

Оттуда я и пошел к Асадзума; у него жена Мария и сын Кирик (7 лет), а другой, Никон, живет у бабушки в Токио. Асадзума переселился из Токио сюда. Мария училась в нашей женской школе в Токио. Акила выделывает гребенки для женской школы в Токио. Я прямо и спросил: почему они не ходят в церковь? Оправдывается слабостью здоровья. Я сказал, что нездоровье не всегда же бывает и что это так, простая только оговорка. Говорил о необходимости, важности и единственно существенной пользе молитвы для нашей веры и, следовательно, для всей духовной жизни, для спасения. В Церкви повсюду неисчислимые сокровища, а мы от них бегаем. А бегая, постепенно и совсем удаляемся от Бога, и вера потухает. Он в этом и сознался. А тогда для нас совсем кажется непонятным и является недоступным все, касающееся веры и спасения, как не понять злому человеку доброго. Для нашего только спасения Сам Сын Божий приходил и претерпел крест, а мы презираем и отталкиваем от себя эту Его неизреченную и превосходящую все любовь. А если бы дети презирали любовь своих родителей, не приходили к ним, не исполняли их волю, то как бы это было печально и больно для родителей. Тем более скорбны Богу наши грехи и удаление от Него, — так мы вторично Ему составляем крест своими грехами и холодностью. Они и исповеди не совершали; почему я и сказал: кончено, мы, может быть, и не имеем никаких грубых грехов, но в жизни-то постоянно удаляемся от Бога и забываем Его; вот в этом-то и имеем нужду постоянно и искренно каяться, чтобы возвращаться к Богу и на Его только силу надеяться. Оказывается, в Токио живя, он весьма усердствовал разными способами для Церкви; я и советовал вспомнить все это доброе старое и воспрянуть духом, а к этому взаимно побуждать им друг друга. Говорил о приближающемся празднике Святого Духа и призывал придти к этому великому торжеству Церкви; кстати, в этот день будут креститься трое или четверо. А в посту апостольском советовал и исповедоваться и причаститься и сказал со слов Христа о важности и непременной обязательности для нас сего таинства, если желаем войти в живот вечный. Кратко рассказал о том, как в Токио встречали ныне Пасху, сколько было народу, о язычниках, собравшихся на это наше торжество, и о всеобщей радости в этот праздник. Говорил, что семинаристы весь вечер говорили проповеди, а инспектор Кава-мото показывал картины из Палестинской жизни и природы с рассказами об этом; народ усердно и внимательно слушал все это. Так как у Асадзума нет молитвослова и календаря церковного, то я советовал катехизатору завтра же снести это им. Дай Бог, чтобы они приняли к сердцу мои слова. Домой я возвратился уже в двадцать минут десятого. После целодневного и только к вечеру прекратившегося дождя пришлось ходить по грязи; хотя в крайней части города дождя совсем не было и грязи нет.