Возмездие Мары Дайер - Мишель Ходкин

— Тогда сделай это, раз ты такой эгоист, — говорит папа.

— Не смей, — шипит Мара, но я едва ее слышу.

— Если я и такой, то только благодаря тебе.

— Говоришь, как истинный избалованный малец. — Его голос сочится отвращением. — Нет, Ной, несчастливое детство больше не оправдывает твои глупости. Не хочешь, чтобы к тебе относились, как к ребенку? Потому что тебе семнадцать? Тогда начни брать ответственность за собственные решения. Будь хозяином своего выбора. Тебе уже давно пора распрощаться с гребаным детством. Повзрослей, сын!

— Я не твой сын, — говорю я, тут же морщась. Что за детский лепет! Вот идиот.

— Жаль, что это неправда, — отвечает он.

Что-то, о существовании чего я даже не подозревал, ломается внутри меня.

— Не будь ты моим сыном, твоя мать была бы жива. Она верила в тебя. Слава богу, она не видит этого позора.

Мой разум отказывается воспринимать его слова и вместо этого сосредотачивается на Маре. Она молчит уже долгое время — это пугает. Раз она не собирается защищать себя, это сделаю я:

— Если кто и ответственен за поступки Мары, то это ты.

— Ты сам знаешь, что это не так. Вспомним первого хозяина твоей псины? Я не имел к этому никакого отношения. Как и к смерти учительницы, заплатившей жизнью за то, что у Мары был плохой день.

Господи, да что же она молчит?!

— Она не ведала, что творит.

— Ох, она бы все равно убила того мужчину. Сам спроси, она подтвердит.

— Я бы тоже его убил, — вполне серьезно говорю я.

Папа снова улыбается, в уголках его глаз складываются морщинки.

— Ной, ты никого не можешь убить. Даже себя.

— А как же ее семья? — спрашиваю я, ненавидя нотки отчаяния в своем голосе. — Они этого не заслуживают.

— Это правда. Они хорошие люди, обремененные тяжелой проблемой.

Мара резко втягивает воздух.

— Детей не выбирают. Уж мне ли не знать. Но ты можешь помочь ее родным. И многим другим, если на то пошло.

— Я люблю ее. — Отец думает, что я обращаюсь к нему, но я смотрю на Мару. В ее глазах читаю поражение.

— Как лошадь, на которой можешь кататься только ты. Помнишь ту арабскую кобылу, которую я купил много лет назад? Я думал, что она родит хороших гунтеров, но даже жеребцы боялись к ней подходить. Помнишь, что было дальше?

К сожалению, да.

— Как-то ночью Рут не могла тебя найти. Было уже далеко не детское время, на которое ты и так плевал с высокой башни. Мы искали тебя везде, но впустую, пока не дошли до конюшни. Дверь в стойло была открыта. Тебе было всего девять, но ты умудрился сесть кобыле на спину без седла. Мы обнаружили тебя, лежащим сбоку от нее у задних ворот. Она скинула тебя, пытаясь перепрыгнуть через них, и ты заработал трещину головы. Благодаря своему дару, тебе удалось выжить без всяких последствий. Кобыла сломала три ноги, и ее пришлось усыпить. Помнишь?

— Хватит, — говорит Мара.

— Никогда не слышал таких криков от животного. Жуткая смерть. А ведь она не виновата. Вина была полностью твоей.

— Хватит! — Звук голоса Мары пугал. — Ной, — говорит она совершенно спокойно. — Опусти пистолет.

Естественно, мы с отцом ее игнорируем.

— Мара такая, какая есть. Она небезопасна, но способна на любовь. Она любит свою семью и нуждается в том, чтобы ты спас их ради нее. Однажды она даст тебе повод. Все мы это знаем. Меньшее, что ты можешь сделать, это спасти ее младшего брата до того, как это случится. — Он прищуривается. — Но я начинаю понимать, насколько тщетна надежда, что тебе хватит храбрости и самоотверженности, чтобы хоть раз в жизни сделать что-то не ради себя, а ради кого-то. Часть меня жалеет, что не может дать вам уйти, просто чтобы однажды посмотреть, как ты ползешь ко мне на коленях и молишь помочь ей, наконец осознав, на что она способна. Например, когда начнешь лично закапывать тела ее жертв.

Он делает незначительный шаг в мою сторону.

— Я думал, ты готов стать мужчиной, которым хотела тебя видеть твоя мать, но ты просто глупый ребенок, расшвыривающий собственные подарки потому, что не можешь получить единственный желанный.

— Опусти его. — Тон Мары изменился. Теперь в нем слышится отчаяние. Она молит меня. Но моя рука не дрогнет.

— Шприц содержит фенобарбитал натрия, который остановит сердце Мары. Нож — метод, который ты всегда… предпочитал. И в пистолете, который ты прижимаешь к голове, всего одна пуля.

Он так уверен, что я не решусь на это. Ему все равно.

— Пожалуйста, — говорит Мара. — Умоляю!

Я едва ее слышу. Все мои мысли заняты тем, что для отца я всего-навсего инструмент. Но инструмент не может работать, если он сломан.

Я нажимаю на курок.

58

ПРЕЖДЕ

Лондон, Англия

Профессор поднял трубку после первого гудка.

— Сейчас же приезжайте! — сказала я. — Дэвид грозится вызвать скорую.

— Не дай ему это сделать… если что-то изменится, я не смогу предсказать исход. Скорая может попасть в аварию до рождения ребенка. Он умрет в утробе матери.

— Она истекает кровью. — Моя одежда была влажной от вечернего дождя, и я обхватила себя руками, чтобы хоть как-то согреться. — Все очень плохо.

— Она выживет. — Расслабленность и уверенность профессора сводили с ума. Как обычно. — Он появится, когда будет готов, — добавил мужчина.

Наоми тоже так сказала.

— Слушайте, мне было бы куда спокойней, будь у меня помощь. Если, конечно, у вас нет дел поважнее, чем спасение потенциального будущего человечества или чем вы тут занимаетесь?

Профессор не поддался на уловку.

— Она выживет. Он выживет. Так и должно быть, Мара. — Но не успела я возразить, как Наоми закричала.

— Приезжайте, — приказала я. — Немедленно. — Повесила трубку и поспешила обратно в комнату.

Наоми все еще лежала в кровати, под спину ей подложили подушки, чтобы было удобней. Ее светлые локоны прилипли ко лбу и бледным щекам. Она посмотрела на меня стеклянными глазами и выдавила слабую улыбку.

— Кажется, у меня наконец-то отошли воды.

Я посмотрела вниз. Под ней расплывалось красное пятно.

— Я вызываю скорою, — сказал Дэвид с выражением гнева и ужаса. Он с самого начала хотел ее вызвать, чтобы за Наоми приглядывали в больнице, в контролируемой и безопасной среде. Он кинулся к двери и грозно сверкнул мне глазами. — Оставайся с ней.

Будто я могла уйти после всего этого. Но, конечно, Дэвид не знал всего. Да и вообще едва ли что-то знал.

— Ну и. — Она сделала паузу на глубокий вдох. — Отстой. — Девушка откинула голову на подушку. — Почему никто меня не предупредил, какой это ужас?