Человек находит себя - Андрей Черкасов

— Всё, товарищ Соловьев, — вполголоса самому себе сказал Алексей, — хватит. Впрягайся теперь в дело тройным запрягом. Там-то уж сам ты себе хозяин, ясен вопрос?

Алексей поднялся. В Танином окне на тугом шнурке задернулись свежие занавески. Секунду на них виднелись тонкие пальцы. Он пошел к дороге, но вдруг остановился и оглянулся на окно. Теперь в темных стеклах только отражались яркие облака и холодное небо. Алексей медленно зашагал в сторону фабрики.

Уверенность в том, что пакости в бригаде «малого художественного» дело рук Ярыгина, не покидала Илью Тимофеевича. Когда после очередной фанеровки история с браком повторилась, он дома сказал сыну:

— Пойду к Тернину, Серега, поделюсь; способ искать надо изловить гада.

— Способ один, — ответил Сергей Ильич, — подкараулить и набить морду, чтобы неделю кровью чихал. Потом выгнать.

Тернин был дома. Он только что поужинал и сидел над газетой. Илье Тимофеевичу он обрадовался, показал газету.

— Вот, бригадир, смотри-ка, наше дело, выходит, правильное. Во! Слушай: «Став на предоктябрьскую вахту, бумажники ***ского бумкомбината борются за высокие показатели. По инициативе бригадира сеточников тов. Кучевого они первыми отказались от бракеров ОТК. Тов. Кучевой сказал: рабочая совесть самый строгий контролер». Обязательно главному инженеру почитать дам.

— Все это, Андрей Романыч, хорошо, радостно, что не в отсталых и мы вроде… Только я к тебе, худого не скажу, большую да и дрянную, притом, беду приволок, — сказал Сысоев, присаживаясь к столу. Он рассказал, зачем пришел сейчас, несмотря на вечернее время.

— Вот, понимаешь, беда-то где! — шумно выдохнул он воздух. — Знаю, знаю, что он, гад, пакостит. У него это сызмала с легкой денежкой в кровь вошло. Кто артёлку в сорок шестом спалил, полагаешь? Как только пятерни не оставил, одного не пойму! Есть, Андрей Романыч, такая скотинка, вошь называется, смирнее нет вроде, а что крови выпить может! Я за свою жизнь водки столько не выпил. На ту скотинку один закон: изловил и к ногтю! Его счастье — время не то. Выволок бы его самолично из избы в ограду да, худого не скажу, его бы собственным рылом у его избы все бы зауголки напрочь посшибал!..

По энергичной расправе Ильи Тимофеевича с собственной бородкой Тернин догадался, что внутри у старика кипит здорово.

— Не знаю уж, чего тебе посоветовать, Илья Тимофеич, — проговорил предфабкома, почесывая ухо, — вообще-то, подежурить надо, вот он и не станет пакостить.

— Не станет! — нахмурился Илья Тимофеевич. — А за старое кто ответит? Изловить надо! Туда и клоню!

— Ну подкараулить…

— Верно всё, только не то вовсе. Такое бы надо, чтоб сам, волчья душа, всплыл.

Протолковав больше часа и ни до чего не договорившись, Тернин и Сысоев отправились к Ярцеву домой. Парторг удивился их позднему приходу. Он внимательно выслушал Илью Тимофеевича и долго раздумывал. Потом сказал:

— Значит, говорите, чтоб сам всплыл? Та-а-ак… Я лично считал бы, вот что надо: собрать в бригаде самых надежных, рассказать, в чем дело, выбрать день, поднажать, чтобы норма у всех под полтораста вылезла…

— А утром айдате к нам в цех, вместе «чижиков» глушить станем, — заметил Илья Тимофеевич, — аккурат по полтораста штук на каждом щите чирикать будут!

— Постойте, я не все сказал, — остановил его Ярцев. — Поработайте в цехе после смены, пока вечерует Ярыгин, пусть он уйдет раньше вас. Потом — цех на замок, ключ — в проходную, а утром результат — брака нет. Что это будет означать? Очень просто: в самый «производительный» день пакости кончились. Вот вам и «теория» невозможности повышения норм рухнула, и сам «теоретик» влип. Вот. А после, Андрей Романыч, это уж тебе позаботиться нужно, созовем цеховое профсоюзное собрание и расскажем про все эти «доблести». Уверяю вас, некуда вашему Ярыгину будет деваться…

Домой Илья Тимофеевич вернулся поздно. Было третье ноября. На подмерзшей земле лежал первый легкий снежок. Старик отряхнул голичком в сенях сапоги и переступил порог, чуть придержавшись за дверной косяк.

— Слава те господи, — облегченно произнесла Марья Спиридоновна, — что поздно-то, батюшко? — Она подошла и настороженно повела носом возле лица своего благоверного, пытаясь уловить спиртные пары.

— Это чего? Рабочий контроль, что ли? — поинтересовался Илья Тимофеевич и, похлопав старушку по плечу, рассмеялся. — Не думай, не нюхивал.

Поздно ночью в окно ярыгинского дома постучали.

— Кто? — приникая к стеклу и вглядываясь в темноту ночи, хрипло спросил Ярыгин.

— Дядя Паша, я это. Откройте! — донесся голос Степана Розова.

Ярыгин вышел, сопя и кутаясь в полушубок, отворил дверь ограды.

В бледный просвет двери смотрела ноябрьская ночь. На секунду в ней возник силуэт Розова. Степан юркнул во двор и растворился в темноте.

— Дядя Паша, цех-то закрыт на замке. Здоровущий такой повесили. Чо делать-то станем? — скороговоркой очередями выпалил Розов.

— Чо, чо! — зло передразнил Ярыгин, — а мое-то какое дело? Я при всем при том с тобой, друг-товаришш, политуркой рассчитываюся? Будет в бригаде на утро порядок, ну и не оберешься туману; видел, как нажимали сегодня-то? На твоей совести дело; не вытянешь — истинный бог — все про тебя скажу, не отмигаешься, — закончил он злобным шепотком.

Розову даже показалось, что он разглядел, как топорщатся ярыгинские усики.

— Так я-то при чем? — спросил он угрожающим шепотом.

— При всем! — сипло огрызнулся Ярыгин, раздосадованный перспективой крушения. — Уговор у нас был? Был. Рассчитывается Ярыгин исправно? Исправно. Ну и держи свою линию. Не учуял, дура? Не ярыгинскую денежку — свою спасаешь. Резанут расценочки — будешь знать! Я в контору заходил утром, разговор слышал насчет этого, — для надежности приврал он. — То-то вот! По мне хоть в окно полезай, а сделай.

— Не стану! — запротестовал Розов. — Сами идите, а я под замок не пойду!

— Ох, друг-товаришш, не знаешь ты Ярыгина, видать. Ты покумекай, как я тебе житуху искорежить могу, — наугад пригрозил Ярыгин.

— А ничего вы со мной не сделаете! — огрызнулся Степан. — Ничего! Что вы про меня сказать можете? Что я политуру у вас брал, да? Так вы сами меня сговорили. Я ведь брал только, воровали-то вы.

— А ты докажи при всем при том!

— Докажу! Вот пойду сейчас к самому директору на квартиру, а то к Тернину или Ярцеву и всё по совести, как есть, выложу. Пускай хоть посадят меня, а под замок не пойду.

— А у тебя, друг-товаришш, уж давненько схожено, или не чуешь? Пакость-то она, что под замком, что так, всё одно — пакость. Или честность, простота при всем при том замучила?

— Не пойду! — Степан шагнул к двери. Увидев в просвете его силуэт, Ярыгин забеспокоился; он не мог разобрать, лицом или спиной к нему стоит Розов.

«В самом деле пойдет дурак, натреплется…» — шевельнулось в мозгу Ярыгина.

— Стой! Погоди пятки-те насаливать! Пошли на пару, раз уж дело такое, — без особого рвения проговорил Ярыгин. — Дождися. В избу схожу, оболокуся ладом.

Вскоре Ярыгин вышел. Вместе с Розовым они медленно зашагали к фабрике.

Во втором часу ночи на фабричную ветку неожиданно подали семь платформ с досками. Таня позвонила Токареву на квартиру.

— На полтора-два часа остановите смену. Выведите людей на разгрузку, иначе будет простой вагонов, — послышался из трубки голос директора.

— Разрешите поднять комсомольцев из четвертого общежития? — спросила Таня. — Своими силами быстро не управимся, а там человек пятнадцать ребят…

— Действуйте! — скрипнуло в трубке.

Собрав людей, Таня объявила, что придется идти выгружать доски.

Никто не возражал ей. Только боковцы закапризничали.

— Работа не по прямой специальности, — процедил Боков, когда Таня вызвала его, чтобы выдать по списку рукавицы, — выполнять можем при наличии особого желания, а таковое не обнаруживается, — он развел руками, осклабился.

— Опять за старое? — строго спросила Таня.

— Мы за новое, — возразил Боков — Ком-му-низьм строим, эксплатации нет, закон и точка!

— Попробуй только сорви! — басом над его ухом предупредил Шадрин.

Из цеха боковцы выходили последними и без заметного энтузиазма.

— Выгружать, что ли? — скорчил гримасу Рябов.

— Увидим, — безразлично проговорил Нюрка, сбавляя шаг.

Разбив людей на бригады и расставив их к пяти вагонам, Таня сама отправилась в четвертое общежитие за комсомольцами. На их долю оставалось два вагона. В переулке она едва не налетела на каких-то двух людей, шедших навстречу. Полуночников она разглядеть не смогла и, только различив хрипловатый смешок и обрывок фразы: «а ты думал, как, друг-товаришш?», догадалась, что откуда-то тащится с неизвестным собутыльником Ярыгин.