Человек находит себя - Андрей Черкасов

Сообщение это потрясло Таню. Она не переставала о нем думать. Но сделать что-нибудь для Ильи было невозможно. Чем могла бы она доказать его авторство, даже если бы взялась помогать? Доказательств не было! Тем не менее осведомленность ее в этом грязном костылевском дельце вскоре очень помогла и ей, и самому Новикову.

Смена работала с пяти вечера. Таня, задержавшись в расчетной части, пошла в цех всего за десять минут до гудка. Навстречу ей почти бежал по двору Новиков.

— Татьяна Григорьевна, что же это опять? — тяжело дыша от волнения, заговорил он и протянул Тане записку.

— Что это? — Таня развернула и прочла. — Кто вам дал записку?

— Федотова… она там у станка, у фрезера моего. На смену пришла.

— Спокойно, Илюша, и пойдемте со мной, — сказала Таня, направляясь к цеху и стараясь подавить неудержимо поднимавшееся раздражение. В записке было всего несколько слов: «Тов. Новиков, выйдете в ночь к Шпульникову. За вас у Озерцовой будет работать Федотова». Внизу стояла подпись Костылева. «Совсем уж не стесняясь через мою голову орудует!» — подумала Таня.

В цехе она сказала Федотовой, что произошло недоразумение, что Новиков остается в смене, а ей придется выходить на прежнюю работу, и извинилась.

— Это вы подумайте только, а! — всплеснула руками женщина. — Ну только бы измываться ему над людьми! Только бы измываться! Ну на что с места меня сдернул? Сам ведь пришел, написал записку и велел выходить. Я и ребенка на вечер с трудом пристроила. Кабы зараньше знать, а то ведь в три часа пришел и всё, выходи давай! Вот измыватель-то на мою голову! Нет, знать-то нажалуюсь я в профсоюз! — закончила она и, достав из шкафика сумку с припасенной на ужин едой, ушла.

— Работайте, — сказала Таня Илье, — и можете не волноваться, никуда я вас не отпущу.

Костылев налетел неожиданно. Встретив Федотову на улице, он узнал, что ее отпустила Озерцова. Различив негодующие нотки в голосе женщины, он сразу кинулся на фабрику.

— Вы что это, совсем обнаглели, товарищ Озерцова? — набросился он на Таню, врываясь в цеховую конторку. — Почему Новиков не направлен к Шпульникову? Почему отменили мое указание? Отвечайте, я вас спрашиваю!

— Я указаний не получала, — спокойно ответила Таня. — Их получил Новиков. Но я мастер и решила по-своему. Новикова я не отдам. Жалуйтесь.

— У меня достаточно собственной власти! — рявкнул Костылев, рассекая воздух ладонью.

Кровь хлынула Тане в лицо. Она поднялась из-за стола и, сдерживая гнев, медленно проговорила:

— Особенно, когда дело касается присвоения чужих изобретений, Николай Иванович? Но это временно, имейте в виду.

Это было ударом в лицо. Костылев остеклянело уставился на Таню. Но внезапная неподвижность его взгляда длилась какое-то мгновение. В нем появилась непринужденность, однако от Тани не ускользнул чуть заметный переход к ней, вроде короткой крысиной оглядки перед бегством.

— Какие еще изобретения? — с неискренним удивлением спросил Костылев.

— Я не собираюсь объяснять вам то, что вы знаете лучше меня. Я объясню другим, если это потребуется.

Костылев оказался в затруднительном положении. Что делать? Отступиться, оставить Новикова? Но это будет лучшим доказательством справедливости брошенного ему обвинения. Настоять на своем? Переломить палку? Сделать это не трудно: подойти к Новикову, выключить его станок и скомандовать: марш к Шпульникову! Но тогда эта наглая и самонадеянная девчонка, которую сам дьявол послал ему на шею, обязательно докопается до корешков скандальной истории со злополучной фрезой, черт бы и ее побрал вместе со всем прочим!

На размышление ушла всего секунда. Следующая за ней началась посветлением костылевских очей и уже совсем спокойными словами:

— Удивляюсь я вам, товарищ Озерцова, почему это вы так держитесь за этого Новикова?

— Я отвечу, — так же спокойно произнесла Таня, — только вначале хочу услышать от вас, чем он мешает вам в моей смене?

— Ровно ничем. Но он нужен Шпульникову…

— Который не очень давно упросил вас прогнать парня ко мне? — перебила Таня.

— Но он порол брак.

— Значит, будет пороть снова.

— Я полагаю… — хотел пояснить Костылев.

— Я тоже полагаю, что тот брак был делом не его рук, — сказала Таня. — Здесь стараются приписать Новикову все плохое и отбирают от него, что получше. Он привык в нашей смене и пускай остается.

— Я, кстати, не очень и настаиваю, — старательно пристраиваясь под примирительный тон, ответил Костылев. Лучшего выхода из боя он пока придумать не мог.

И Новиков остался в смене. А Костылев затосковал. Скверно, очень скверно оборачивалась жизнь. Вместо продолжения все более рьяных атак, чтобы опрокинуть, уничтожить девчонку, приходилось по-серьезному задуматься над тем, как теперь сохранить себя.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Еще вытирая в сенях ноги о рогожку, Таня услышала необычно возбужденный голос Варвары Степановны. Таня вошла и, снимая калоши возле дверей кухни, прислушалась.

— Будто уж без тебя там не обойдутся! — слышалось из соседней комнаты. — Ну добро бы просил кто или другая надобность была, а то ведь сам, сам насылаешься, будто своего дела нет.

— Ничего, Варюша, не убудет меня, не бойся, — донесся успокаивающий голос Ивана Филипповича.

— Да не тебя убудет, здоровье подрываешь, горюшко ты мое! И как только втолковать тебе! — Варвара Степановна вышла из комнаты и, увидев Таню, обратилась к ней, как будто искала у нее поддержки. — У нас, Танечка, час от часу не легче, — сказала она, горестно махнув рукой. — Уж я молчу про то, что на обед да на ужин сроку нет, — бог с ним! — так мало того, отдыхать, когда положено, и то отказываемся. А на сердце обижаемся: то покалывает у нас, то дух перехватывает…

По тону голоса Варвары Степановны и по тому, что она говорила о муже «мы», Таня поняла, что она чем-то серьезно расстроена.

А Иван Филиппович, услышав, что вернулась с работы Таня, заговорил обычным шутливым тоном:

— А-а! Нашего полку прибыло! Танюша, приглашаю вас в союзники, помогайте отбиваться!

— Нет, Иван Филиппович, — укоризненно сказала Варвара Степановна, возвращаясь в комнату. — Ты, прошу тебя, не отшучивайся. Я не шутки шучу и, как хочешь, изводить самого себя я тебе не дам. Не дам и всё!

Таня прошла в комнату Ивана Филипповича за Варварой Степановной, еще не понимая, в чем дело.

— А в чем же провинился Иван Филиппович, Варвара Степановна? — спросила Таня шутливо-примирительным тоном. — За что вы на него сердитесь?

— Сержусь, сержусь! Да кабы сердилась я! — воскликнула Варвара Степановна. Волнуясь и бросая укоризненные взгляды на мужа, она рассказала Тане о том, что так расстроило ее сегодня.

Последнее время Иван Филиппович стал прихварывать, жаловался на сердце. Варвара Степановна уговорила его показаться врачу. Ивану Филипповичу запретили переутомляться. Выполняя предписание врача, Варвара Степановна ежедневно в одно и то же время буквально силой укладывала мужа на два часа в постель. Всякий раз он рьяно сопротивлялся, однако, отдохнув, работал с удвоенной энергией, заявляя, что сон ему продувает мозги, как добрый сквознячок. Но со вчерашнего дня все нарушилось. Иван Филиппович лег вовремя, но заснуть не мог. Варвара Степановна, занятая по хозяйству во дворе, не слышала, как он поднялся и снова принялся за работу. Вернувшись в дом, она увидела пустую постель и остолбенела. Ринулась в мастерскую…

Склонившись над большим листом белой бумаги, Иван Филиппович тщательно вырисовывал какие-то непонятные и, видимо, не для скрипок узоры. Возмущенная Варвара Степановна в ответ на свой вопрос, чем объяснить такое нарушение режима, услышала непривычное для слуха, не скрипичное слово:

— Орнамент, орнамент, Варюша, для образцов, на фабрику.

В прошлом мебельщик, Иван Филиппович постоянно интересовался подробностями фабричной жизни. Узнал он и о новых образцах, и о том, что готовится пробная партия новой мебели. Выкроив время, он пришел к Гречанику и попросил разрешения взглянуть на образцы. Мебелью он остался доволен. Только рисунок инкрустации показался ему тяжеловатым. Он ничего не сказал Гречанику, но мысль, что рисунок надо бы обязательно облегчить, не давала покоя. Иван Филиппович пытался не думать об этом: «Своего дела полно, чего ради чужим голову забивать?» — внушал он себе. Но даже работая над скрипкой, продолжал думать о том же. Осенило его вдруг, и в ту самую минуту, когда лег вчера отдыхать. Он закрыл глаза, а в оранжевой мгле плыли узоры орнамента… Иван Филиппович встал…

Варвару Степановну, заставшую его на месте преступления, он кое-как успокоил, пообещав больше не нарушать режима. На другое утро он понес рисунки на фабрику, но Гречаника не застал и узнал, что тот будет после трех часов дня. Это было как раз время, когда Ивану Филипповичу полагалось отдыхать. Ни огорчать Варвару Степановну, ни спорить с нею он не хотел и уже решил, что на фабрику придется сходить завтра. Но отнести хотелось скорее, а жена очень кстати собралась по делам в поселок…