Человек находит себя - Андрей Черкасов

Дерзкая, совсем мальчишеская мысль пришла в голову Ивану Филипповичу. Когда, убедившись в том, что он лег отдыхать, Варвара Степановна ушла, он подождал немного, поднялся, собрал рисунки…

Гречаник был у себя.

— Простите, может, не в свое дело мешаюсь, — сказал Иван Филиппович, передавая рисунки, — только вдруг что-нибудь из этого пригодится. Очень прошу принять. Ну, а если подойдет что, за большую радость почтý…

Орнамент Гречанику понравился. Он оставил рисунки у себя. Дальше все получилось бы очень хорошо и Иван Филиппович успел бы вернуться домой до прихода жены, но… он встретил ее возле магазина.

Трудно сказать, что ошеломило Варвару Степановну больше: сама неожиданная встреча с «нарушителем режима» или виноватый вид в конец растерявшегося Ивана Филипповича. Домой он был доставлен под конвоем и со строгим приказом ложиться немедленно. Он покорился. А когда, так и не заснув, поднялся и принялся за скрипку, Варвара Степановна снова начала ему выговаривать.

— Ну как, Танюша? — спросил Иван Филиппович, когда Таня узнала все. — Ваш взгляд на вещи? Кто вы сейчас в этом семейном трибунале: адвокат или помощник прокурора?

— Всё шуточки тебе, Иван! — уже окончательно огорчаясь, сказала Варвара Степановна. Она повернула расстроенное лицо к Тане. — Ведь что обидно, Танечка, вы поймите, будто мало ему забот, будто времячка да здоровья у него хоть отбавляй. Уж сидит над скрипками — я молчу, так нет, за мебель, за вовсе чужое дело хватается!

Таня еще ничего не успела сказать, как Иван Филиппович, тряхнув шевелюрой, начал защищаться без посторонней помощи.

— Ничего ты не понимаешь, Варюша, одним я занимаюсь, одним! Слышишь? Не могу вот, душа тянется ко всему, что человеку радость может причинить! Ну как упустить такой случай?

— А что упустить-то, что? — не хотела сдаваться Варвара Степановна. — Скрипку-то твою в руки берут, так хоть знают, что Ивана Соловьева работа, а это? Поставят рисунок на мебель, а чей он? Думаешь, скажут? А то, может, и вовсе выкинут.

— Да разве в этом дело, разве в этом? — горячо заговорил Иван Филиппович. — Пусть никто не знает, что и кем сделано, пусть! Другое важно! Вот у меня душа не стерпела, чтобы рук не приложить к искусству, а у другого, кто посмотрит, душа радостью наполнится и, хоть меня, Ивана Соловьева, не назовет, а скажет, что вот ведь чего руки человеческие сделать могут! Видишь, выходит, через меня всему человечеству благодарность. Вот… А ты ругаешь меня, что день или два не поспал в положенное время. Эх, Варюша, Варюша! — Он говорил, и его густые белые брови то взмывали кверху, то слетались на переносице и, нависая, почти заслоняли глаза. — Вот возьми к примеру: Таня мастером работает и своими руками в той мебели ничего не делает, сменой руководит, и всё. А скажите, Танюша, откровенно, есть у вас капелька радости от того, что хоть частица новенького, свежего и через вашу смену прошла?

— Ну как же, Иван Филиппович, — ответила Таня, — конечно, есть, как же без радости? Ведь на моей фабрике сделано! Вы так хорошо сказали сейчас: «Душа тянется радость причинить». Только зачем же вы себя-то не бережете? Варвара Степановна правильно обижается. Ну передали бы мне, я бы главному инженеру отнесла.

— Все это правильно, Танюша, — вздыхая согласился Иван Филиппович, — только разве искра от костра задумывается над тем, куда ее несет ветер, когда и где она погаснет? Лететь и гореть на ветру — вот ее дело! Тут, многое и простить можно.

— Поздно прощать-то, когда дотла сгоришь, — сокрушенно произнесла Варвара Степановна и провела по глазам пальцами. Слова мужа, видимо, окончательно расстроили ее. Махнув рукою, она ушла.

А Иван Филиппович, оставшись наедине с Таней, воспользовался этим, чтобы поделиться с ней мыслями, которые владели им.

— Вот представьте, — говорил Иван Филиппович, — пришел человек домой усталый, расстроенный, а тут скрипка звучит… или сам, может быть, в руки взял. И от ее голоса все проходит: и усталость, и беды все. А мебель возьмите: те же руки ведь ее делают, значит, и на человека так же влиять должна. Пришел, допустим, я домой с работы. С ног валюсь, ни есть, ни пить — ничего не хочу, может, устал, а может, и кошки на сердце скребут. Одна дума — в постель бы скорее, отдохнуть, забыть все. А мимоходом глянул на шкафик с книгами, на новый, тот, что вчера купил, и глаз оторвать не могу… Подошел, еще раз полюбовался, открыл. Взял с полки книгу, может, Лермонтова или Пушкина, полистал. Да так и остался на стуле рядышком. А пока читал, вроде и усталости поубавилось, и сам поуспокоился. Вот и подумайте, Танюша, кто же вместе с Лермонтовым еще меня успокаивал, а?

Весь этот вечер Таня думала о своей собственной жизни, о музыке, о том, что делает она сама сегодня и как делает. Так ли, как нужно. Ведь по существу в руках ее сравнительно небольшое, попросту незаметное дело, почти без романтики… Мебель, А как много, как красиво нужно трудиться, чтобы оно приносило настоящую радость другим! Быть искрой. Лететь и гореть на ветру!

Перед концом дневной смены Алексей ненадолго отлучился в контору; Гречаник наказывал ему зайти для разговора о его проекте.

— Все ваше у директора, — сказал главный инженер Алексею, когда тот вошел к нему. — Пойдемте.

Алексею показалось, что Токарев сегодня в особенно хорошем настроении. Он усадил его в кресло и разговор начал вопросом:

— Сколько классов кончал, изобретатель, сознавайся?

Токарев улыбался и ждал ответа. Алексей признался, что ушел из восьмого.

— Ну вот, значит, еще тебе годиков восемь, и порядок! Добрый инженер получится. — Директор положил руку на желтую конторскую папку с белой тесемочкой, в которой лежали материалы Алексея, и сказал: — За это вот дело, за идею молодец!

И Токарев сообщил Алексею такое, что у того даже дыхание перехватило от радости:

— Предложил я все это главному инженеру вне всякой очереди — в технический отдел и чтоб в месячный срок полную разработку! Делать твою линию будем у себя и своими силами. Как думаешь, справимся?

— С нашими ребятами еще и не такое можно!

— Ну вот. А завтра все это на технический совет; возьмите, Александр Степанович, — Токарев передал папку Гречанику, заглянул в настольный календарь и сказал: — Только соберите совет в такое время, чтобы я был на месте. Побывать хочу. Я завтра с утра к лесопильщикам в Ольховку собираюсь. А то что это! Помочь — помогли им, а нас кормят почти впритирку! Запас создавать надо настоящий. В общем, на четыре часа назначайте…

Радостный и приподнятый Алексей стремительно сбежал с лестницы и на крыльце столкнулся с Ярцевым.

— Ты что, Соловьев? — с улыбкой спросил парторг. — Только, что с седьмого неба спустился? Женишься, что ли?

— Ой, Мирон Кондратьевич, тут дело такое… — начал было Алексей, но Ярцев перебил его:

— Ну, ну, на свадьбе, значит, погуляем!

— Да какая там свадьба! — махнул рукой Алексей. — Линию мою приняли, понимаете? Завтра на техсовет и в разработку! Директор сказал. А я-то думал: ну, натерплюсь еще, с одними переделками покисну. Это дело, Мирон Кондратьевич, на пару этажей повыше седьмого неба-то, ясен вопрос?

— Ну тогда поздравляю! — Ярцев потряс руку Алексея. — Только, признаться по-честному, все мне это уже известно, при мне разговор был. Кстати, решили мы вот что: проект закончим, построим линию, и товарищ Соловьев напишет книжку, а книжку пошлем в Москву, в Центральное бюро технической информации и таким образом…

— Какая там еще книжка! — попробовал отмахнуться Алексей. — С семью-то классами не больно напишешь.

— А ты не отмахивайся, — с какой-то немного хитроватой усмешкой посоветовал Ярцев. — Книжка у тебя уже, считай, написана, осталось поставить фамилию и… напечатать.

— Не неучам книжки писать, — нахмурился Алексей.

— С помощью товарищей почему и нет? Только дело еще не в том, Соловьев. Написавший книжку уже не имеет права оставаться неучем, понял? А ты, я смотрю, насчет учебы пока все на одних обещаниях едешь. Совесть у тебя что-то сговорчивая больно, а? Не по-партийному, смотри, это.

От неожиданной и более остро, чем прежде, вспыхнувшей досады на себя радость потускнела. «В самом деле, — думал Алексей, возвращаясь в цех, — кончать надо с этим. Сам собирался в заочную школу, а, выходит, потрепался, стыдно!» Вместо внезапной мальчишеской радости снова возникло острое недовольство собой…

Однако, когда Алексей увидел в цехе Горна, уже знавшего, очевидно, о судьбе линии, что угадывалось по его полному улыбающемуся лицу, снова стало радостно. Алексей пожал руку главного механика.

— Спасибо вам, Александр Иванович, за помощь спасибо! Техсовет завтра!

— Знаю, знаю, — пророкотал Горн и начал декламировать: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа!..» Рад, счастлив и… готов к новым делам, В общем, очень, очень поздравляю вас.