Возрождение - Олег Верещагин

– Молоко, да?

– Что ты, – ответил Романов. – Молоко самозарождается в подсобках супермаркетов. Сразу в пакетах. Ты что, не знал?

Балабанов покраснел. Романов не без насмешки продолжал:

– Ну давай. Скажи мне в лицо все, что о моем ехидстве думаешь, забудь, что перед тобой Большое Начальство.

– А я на вас Вячеславу Борисовичу пожалуюсь, – тихо, но мстительно ответил Максим. – Так прямо и скажу всю правду: «Товарищ Жарко, а товарищ Романов на меня постоянно морально давил, чтобы принудить сбежать и не исполнять свой долг по наблюдению за ним». И еще скажу, что вы на мои деньги ели и пили. Вот.

– Ну ты и нахал стал, братец, – покачал головой Романов. Хотел сделать мальчишке подсечку и толкнуть его в сугроб, но Максим с каменным лицом стремительно перепрыгнул через быстро выставленную ногу и поднырнул под руку, которой Романов собирался толкнуть его в плечо. – Ого… Ладно. Сдаюсь. Пошли искать этот танк…

«Абрамс» стоял прямо на обочине бывшей дороги за крайним домом, там, где начиналось утопавшее в поземке бескрайнее поле. Большой, угловатый, нелепый, с облезшей краской, на которой было уже не различить ни эмблем, ни номеров, с одной стороны почти заметенный снегом – и с вывернутой черной дырой в корме. На поднятом длинном стволе с кожухом эжектора болтались самодельные качели – просто лохматая веревка с палкой, – на которых раскачивался мальчишка лет шести-семи: такой же лохматый, рыжий (вихры торчали из-под большой ушастой шапки), в растрепанных теплых джинсах, теплой старой куртке, из-под которой торчал высокий толстый ворот свитера, в валенках. Он с интересом рассматривал подъезжающих всадников серыми глазами. На земле стоял и безнадежно нудил второй пацан – того же возраста, но русый:

– Джо-о-онни-и… ну Джонни-и… дай покачаться… да-а-ай…

Романов вспомнил старую фотку. 1943 год. Ребята качаются на стволе брошенной немецкой пушки… Хм, а почему Джонни, в честь чего такое прозвище? Колхоз имени генерала Ли, мальчишка – Джонни…

– Ребята, а где тут можно найти старосту? – окликнул Романов ребят…

Рыжего, конечно, звали Женькой. Женькой Воробьевым. Сын офицера, погибшего в бою возле этой деревеньки – именно тогда был подбит танк «сил ООН», – отца он почти не помнил и называл «папой» сержанта армии США Фрэнка Мэлоу. В тот день сержант Мэлоу чуть было не сгорел в своем «Абрамсе», выбрался чудом и лежал без сознания в кювете. Там его и подобрала Женькина мать. Подобрала, хотя сперва собиралась убить из пистолета мужа – добить оккупанта, захватчика, врага… Но потом – подобрала.

Так Женька стал Джонни. Джонни Воробьевым (Романов мысленно улыбнулся). Не официально, конечно, но ему самому имя-прозвище нравилось, и он страшно им гордился и настаивал, чтобы его звали только так. А Фрэнк Мэлоу поселился в пристанционной деревне и уже год почти как числился выборным старостой. Он хороший механик и вообще «мастер на все руки» – порода, почти вымершая в Америке, да и в довоенной РФ тоже уже редкая.

Мэлоу было лет тридцать. Светловолосый, крепкий молодой мужик, плечистый и немного медлительный, он, наверное, нравился женщинам и в Америке. На руках – рукава простой клетчатой рубахи по-домашнему закатаны – Романов увидел следы сильных ожогов. Все это, впрочем, он разглядел уже потом, а в тот момент, когда он вошел в дверь, Мэлоу целился в вошедшего из кольтовского карабина. Его жена – тоже высокая рыжеволосая женщина с выражением на лице, характерным для женщин последних лет – настоящих женщин, не сломавшихся, не ставших сумасшедшими, рабынями, подстилками, – целилась тоже, с не меньшей решительностью, хотя и из «макара». Впрочем, именно она опустила пистолет и сконфуженно сказала:

– Ой. Не знали, что это вы… Фрэнк, это же товарищ Романов… Женька, баловной, шум поднял: «Идут, идут!» – а ничего толком не объяснил! – Она покосилась в сторону смежной комнаты, где мелькнуло что-то быстрое и рыжее. – Мы уже и дружину собирались поднимать по тревоге…

– Да все правильно, – спокойно ответил Николай. – Лучше бдительность, чем лопоушество.

Американец помедлил, но опустил винтовку. Усмехнулся, сказал по-русски с сильным, но приятным акцентом:

– Ну, на стол собирай, жена, – потом пояснил Романову: – Ко мне тут сейчас из соседнего поселения зайти должны по делу, я потому и дома… но, уж раз такой случай, – и сделал приглашающий жест, – заходите оба…

– Почему я остался? – Фрэнк усмехнулся неспешно, сел удобней, покрутил в пустом стакане ложечку. – А почему нет? Знаешь, я хорошо помню тот бой. Ты в курсе, что у вас перед войной была не армия, а – так?

– В курсе, в курсе, – хмыкнул Романов. – Не просвещай, какие мы, русские, дерьмо.

– И в мыслях не держал, – серьезно ответил Фрэнк. – При чем тут дерьмо? Дерьмо те, кто вами руководил и командовал… Три танка ваших было против одного нашего. Мы были тут, на окраине. Мы, честно сказать, сопротивления не ожидали, нам сказали, что вся армия уже сдалась. Хотели поскорей довоевать – и домой, живей домой… Выехали на дорогу, и тут – бумм! – он стукнул кулаком по столу. – Бум, бум! Три раза подряд, все в точку и все в лоб – и все рикошет, конечно. В танке у нас все затряслось, как в мяче, по которому ногой наподдали. Клянусь богом, если бы у вас были нормально подготовленные экипажи, нам бы крышка тут же. Да нет, нам бы раньше была крышка, если бы кто-то научил ваших парней, что такое танковая засада. А они выпалили все трое, как раз когда мы появились из-за домов, – они стояли на опушке леса там, за полем. Наверное, заранее прицелились «в точку» и боялись, что промажут без ориентира… Мы сразу вызвали вертолеты. Честное слово, нам показалось, что атакует полк, не меньше. А потом, как сейчас помню, наш наводчик говорит удивленно так: «Твою мать, они стоят на открытом месте, прямо на открытом месте, смотрите!» – Фрэнк даже лицом дернул, погрузившись в прошлое того боя, его глаза горели.

Романов слушал молча, сидя совершенно неподвижно, лишь прищурился так, что глаза сделались похожи на смотровые щели.

– Ты не поверишь, они правда стояли на открытом месте, мы их и не увидели-то только потому, что не ожидали такого, а движки у них были заглушены. Они просто не умели стрелять с ходу, понимаешь?! Мой бог! – Он снова стукнул по столу кулаком. – Мы влепили первый бронебойный в тот танк, который стоял ближе остальных к лесу, – прямо под башню. Секунду ничего не было, а потом ее сорвало на хрен. Мы двинулись. Ваши сделали еще шесть или семь выстрелов. И все мимо, то впереди, то позади. На второй танк нам понадобился тоже один снаряд – мы сбоку выстрелили, в башню, и попали в боеукладку, наверное… Я тогда узнал машины, это были «Т-80». Честное слово, я рулил своим танком и думал – ну, про того, третьего вашего: «Да убирайся же ты, маленький идиот, ты же не умеешь воевать!» Я ошибся, мой бог – они не умели стрелять, а воевать… – Мэлоу покачал головой. – Да… я ошибся насчет «воевать». Я прямо ждал, что сейчас они или уедут, или хоть выскочат наружу… честное слово, мы бы не стали стрелять. А они, – Фрэнк наклонился над столом, – я не поверил своим глазам, они продолжали стрелять. Раз, другой… Потом мы вышибли им мотор. Они выстрелили еще раз. Второй снаряд мы вогнали в корму башни, и ее тоже сорвало на хрен… Это было все. Ну – мы так думали, что – все. Мы отменили вертолет, сидели и слушали, как нас облаивают по рации за ложный вызов. Люки открыли. И снова увидели такое, что не сразу сообразили. Вообще не сообразили. Сидели на броне, только командир был внутри, и смотрели, как к нам идет от последнего танка человек. Через поле. Он нес два гранатомета, эти… «Мухи». Взведенные. Мы даже не сообразили, что это, я крикнул: «Эй, стой!» – и показал ему «кольт». А он остановился, поднял оба гранатомета и выстрелил сразу из обоих. С двух плеч. Мальчишка. Лет девятнадцать. И все. Меня сбросило с брони. А наш «Абрамс» он сжег. И ребят из экипажа. Не знаю, почему не прилетел вертолет, когда исчезла связь с нами, почему не подошло прикрытие, – они были там, за путями, в полумиле всего… может, тогда все и посыпалось как раз… Открываю глаза – надо мной женщина, целится в меня из пистолета. Я не испугался. Я был удивлен. Я как начал удивляться с первой секунды того боя, когда мы подбили три ваших танка и потеряли свой из-за сопляка, который выпалил по нему из двух «Мух» с полусотни шагов, так и удивлялся, когда она в меня целилась. Делай что хочешь…