Возрождение - Олег Верещагин

– Ты почему вообще во Владике с Игнатом не остался? Детский сад набрали…

Максим, кажется, на самом деле обиделся – посмотрел хмуро и промолчал. Романову стало неловко, он про себя ругнулся снова и пошел ко входу в станционное здание. И тут около вагона с генератором неожиданно раздался посвист рожка, и молодой голос начал задорно выкрикивать, словно бы наперекор дневной ночи, ледяной стуже и метельному ветру:

На окраине села, ой, ведьма жила!Хошь верь, хошь нет – было ей сто двадцать лет!Говорят у нас о том, как, бывало, над селомВедьма Варвара на метле летала!

И сразу несколько голосов подхватили так же дурашливо и весело:

Ведьма, ведьма, колесом оборотясь,Ведьма, ведьма по улице катится!Ведьма, ведьма через лужи, через грязь,А честной-то народ все по избам прячется!

Кто-то скажет: «Че за бред? Колдовства на свете нет!Ведьмы и духи – сказки да слухи!»Только знает наш народ, что молва – она не врет!Ведьма Варвара на метле летала![13]

Внутри было тепло. В смысле не минус – это уже плюс, как говорится. И светло – горела треть ламп, не беспорядочно, а одна через две. Чисто. Несколько человек дремали на удобных скамейках, кто-то читал книгу, двое мальчишек играли в дорожные шашки, молодая женщина читала развешанные на большом стенде объявления… или, может, газету – простенький листок «А3» на неожиданно хорошей бумаге, название которого, «ВЕСТНИК МАГИСТРАЛИ», издалека бросалось в глаза, потому что было напечатано красным (там же, кстати, висело много распечаток под заголовком «РАЗЫСКИВАЮТСЯ»). Около открытого окошка кассы участковый разговаривал с железнодорожником, теплая форменная шапка которого, из старых запасов, была украшена новой эмблемой Гражданского Дорожного Корпуса – черно-золотая кабина грузовика «в лоб».

Люди все были вооружены. Исключение составляли, да и то на первый взгляд, несколько пожилых женщин, стоявших у сквозной двери около аккуратных лотков с едой. И еще – уже точно – двое молодых мужиков, судя по всему, обезличек, отдыхавших у дальней стены рядом с большим двуручным скребком для снега.

– Молдау, – сказал неожиданно Максим (он опять оказался рядом). Романов все еще сердито покосился на него:

– Что?

– Музыка. – Балабанов поднял палец. – «Молдау».

Только теперь Романов понял, что в помещении звучит приятная, довольно быстрая, но не резкая, музыка. Он смутился, так как представления не имел, о чем говорит мальчишка. А Максим спросил, как ни в чем не бывало:

– Вам поесть купить?

– Купи что-нибудь… – Романов подошел к кассе.

Участковый, внимательно следивший за ним, спросил, отдав честь по старинке:

– Товарищ… кгхм… вы с бронепоезда? – Романов кивнул. – Чем могу помочь?

– Да нет, ничего не надо… – рассеянно ответил Романов, изучая большое, ярко написанное от руки расписание. Местный поезд ходил по средам и воскресеньям, вечером – до Сковородино «со всеми промежуточными» – и по субботам и средам приходил обратно. Была среда – видимо, люди как раз ждали поезда. Еще, судя по тому же расписанию, от этого же здания по десятку сел (названия ничего не говорили Романову) по воскресеньям и средам бегали туда-обратно грузопассажирские аэросани. Железнодорожник между тем внимательно и почти испуганно всматривался в лицо Романова… толкнул участкового и быстро сказал:

– Товарищ Романов… – Участковый моргнул удивленно, подтянулся. – Рады вас приветствовать у нас на станции… разрешите представиться – начальник станции Веде… гхм, пока не привык; то есть – титулярный советник Веденеев… простите, что не было торжественной встречи, нехорошо получилось, но люди заняты все…

– Ерунда, ерунда. – Романов покачал головой. – Я бы, наоборот, если честно, был бы рассержен, если бы вы устроили такую встречу… Образцовая у вас станция, я должен сказать. А кстати – почему такое странное название?

Железнодорожник и участковый растерянно переглянулись. Веденеев развел руками. Участковый буркнул:

– Староста у нас… контуженый. Вот почему.

Ответ был веским и бессодержательным. Тут как раз подоспел Максим. В зубах он держал один пирожок, в правой руке – второй, в левой ухитрялся держать сразу два белых пластиковых стакана – видимо, из старых запасов, – над которыми поднимался парок, пахнущий ягодами.

– Форофо, – посетовал Максим с оскорбленным видом. Романов избавил его от одного пирожка и одного стакана, Балабанов быстро и возмущенно прожевал откушенное и пояснил: – Дорого! Два пирожка с мясом – небось всех собак съели! – и два маленьких стакашка с кипятком, а…

– Это вы зря, молодой человек, – обиженно вмешался Веденеев. – Чай, конечно, – уж извините… сушеные ягоды. Хорошо еще, запасы делали всем миром, а то бы и такого не было. А в пирожках – свиной фарш. Настоящий. У нас строго, бабушки эти, между прочим, от поселка торгуют, а не просто так. Цены утверждены на Круге, а что, может, высоковато – так товар того стоит. И все равно ниже максимума. Мы не наживаемся, да и как с «горячих» денег наживешься… а людей питанием обеспечиваем; вон ребятишки едут – им и вообще бесплатно. Зря, честное слово. Мы и цветами торгуем живыми – только их разбирают сразу, ушла уже баб Рая-то. А то бы и вы купили, не удержались бы.

Романов подумал, что и правда не удержался бы – купил бы цветы Есении. Она была бы рада… жаль, что не получится…

– Извините… – Максим покраснел. – Вкусные пирожки. Правда вкусные. Вы… знаете, что?! Если к нам приедете… потом… мы с Игнатом вас тоже накормим…

– Игнат – брат, что ли? – Железнодорожник улыбнулся.

Романов перестал жевать, не глядя на Максима. И с трудом удержал облегченный вздох, когда тот ответил спокойно:

– Ага, старший. Он во Владике живет. В Новом.

– А у меня – три девки, – вздохнул участковый. – Хоть топи… Хорошо еще – образумились, до всего этого я со старшей не знал, что делать, да и средненькая уже за ней тянулась…

– Женить тебе старшую давно пора… – видимо, эта тема у участкового с железнодорожником была постоянной, они заговорили о семьях, а Романов и Максим тихонько отошли, жуя пирожки и запивая ягодным настоем. В углу недалеко от кассового окошка стояла трехсекционная урна – для стекла, пластика и бумаги – с надписью белым по черному:

Стаканчики и клочки старой газеты, в которые были завернуты пирожки, отправились «по адресам»…

За станционным зданием оказалась небольшая площадь, окруженная зданиями, в которых горели огоньки. Тут было хоть и холодно, но почти безветренно. Над выходом покачивался фонарь, подальше прерывистым ажурным силуэтом поднималась сторожевая вышка. Неожиданно послышалось мычание коровы – Романов и Максим удивленно переглянулись, потом мальчишка улыбнулся: