Порнограф - Сергей Валяев

Так что жизнь продолжается, хотя ничего не меняется: власть от вседозволенности наглеет, мудеет и жиреет, а народец маленько звереет. И неизвестно, чем дело обернется: то ли братской любовью, то ли братской могилой. Боюсь, что второй вариант просматривается куда резче. При теперешней власти, обтяпывающий мутные свои делишки. По данным ЮНЕСКО Россия-матушка занимает четвертое место по коррупции. Прикинь, да? Впереди только Нигерия, Колумбия и Боливия.

Одно из таких дел связанно с программой «S». Чувствую, мы находимся рядом с этой проблемой, иначе трудно объяснить систематическое появление трупов. Система защищается, не желая, чтобы настойчивый чужой вторгался в сферу её эксклюзивных, блядь, интересов. Впрочем, не покидает ощущение, что меня сознательно затягивают в паутину хитросплетенной интриги. Черт знает что? А если я выполнил свою эпизодическую роль со словами «Кушать подано, господа!» и приговорен к ликвидации? Неплохая перспектива. Шансы на благополучный исход уменьшаются, как шагреневая кожа, да сдаваться на милость победителю зазорно. Кстати, где он, этот победитель? Пусть изобразит свою рыль, чтобы удобнее было наносить по ней, великодержавной, наглой и лоснящейся от самодовольства, спецназовский удар. Не вижу что-то, откройте-то рыль, господа? Народ должен знать своих героев.

Увы, наши кремлевские херувимчики скромны и человечинку предпочитают откушать в местах специально для этого отведенных. Приятного аппетита, господа. Не подавитесь, лабазные-с!..

… По возвращению в мирный клоповник мы обнаружили, что в нем ничего не изменилось: бабульки дружно жарили чадящую, как Фудзияма, серебряную форель, Фаина Фуиновна прятала в чулок проценты, ханурики травили себя самопальным пойлом, настоянным на прошлогодних мухоморах и поганках, ожидающие ордера на новое заселение семья Анзикевых ушла в театр Сатиры для повышения смеховой культуры.

Победить такой оптимистический народец невозможно, разве что выжигать атомными грибочками, как это однажды уже случилось в нашей современной истории. Правда, без заметных на то последствий: уникальный эксперимент народ встретил первомайскими демонстрациями, песнями, детьми на плечах, плясками под каштанами и здравницами в честь державных естествоиспытателей.

И это правильно — если не мы, то кто? Ху из ху? Перевернет вверх тормашками заплесневелый мирок сопливого филистерского счастья. Нет, не привык наш человек жить в раскормленном благополучии, скучно ему, душа болит и ноет, и хочется залить её, родную, беленькой да отчубучить такую крамолу, от которой…

Впрочем, об этом речь шла, и не будем повторяться, тем более, что события начинали развиваться стремительно.

— А Софочки нет, — вернулся из комнаты соседки озадаченный Сосо. — Где это она, блядь, шляется?

— По Тверской, — пошутил я, — Япской.

— Вано, ты меня достанешь, — взорвался мой друг. — Зарежу, как куру, и хрястнул дверью — за собой.

— Нервы, — объяснил я господину Сохнину, обживающемуся на тахте. Денек-то выдался трудным.

Со мной не спорили — день для многих был неудачным. И очень неудачным. Хуже не бывает, когда твоя бессмертная душа вынуждена покидать покореженный телесный каркас раньше замышленного Всевышним часа и, повизгивая от обиды, как декоративная чихуа-хуа, мчатся под защиту хозяина — Мирового разума.

Вздохнув, я извлек из тайника тахты тиг — финский нож, сработанный армейскими умельцами и окрещенный Ёхан-Палычем. Его подарили на мой дембель, чтобы я резал колбасу, как шутили боевые друзья. Пищевой продукт я любил рвать зубами и поэтому стальной Ёхан-Палыч был упрятан до лучших времен. И вот они наступили, эти времена, как вешнее половодье, истребляющее все живое в своем бурливом и гневном грязевом потоке.

Помню, мы, маленькие азиаты, носились на Лопотуху зекорить, как она из мирной и тихой превращается в неукротимую и непобедимую, в исступленных водах коей кружился сор всего мира. Мы прыгали на размытых берегах, истошно орали щербатыми ртами и высматривали останки животных — коров, лошадей, овец… Такая была наша местная потеха. А тот, кому удавалось первым заметить расбухший труп человека, этим очень гордился и ходил в героях… Странные, необъяснимые игры детства. Что же теперь? Голос гостя на тахте возвращает меня в настоящее.

— Серьезное перышко-то, — говорит. — Меня не зарежут, как куру?

— Это не ко мне, — отвечаю. — Это к нему, — и тыкаю тиг вверх.

— К коту? — удивляется бывший олимпиец.

На шкафу сидел мой Ванька и внимательно следил за тем, кто посягнул на святое святых — тахту. Я ухмыльнулся и хотел обстоятельно ответить, но дверь отворилась и в её проеме… Сосо?! Таким я его не видел. Никогда. В подобных случаях утверждают: человек потерял лицо. Так оно и было. Маска, искаженная ненавистью и бессилием.

— Что такое?! — и отложил нож на стол. — Что?

— «Вольво» расстреляли… там… у «…счастья». Я позвонил, и мне сказали.

— Кто?

— Кто сказал?

— Кто стрелял?

— Вано, ты о чем?! — неожиданно взорвался уродливой истерикой мой сдержанный товарищ. — Ты понимаешь, что спрашиваешь? Что спрашиваешь, ты понимаешь?!

— Спокойно-спокойно, Сосо. Все будет нормально, все будет хорошо.

— Как может быть хорошо, когда ее… Ты понимаешь, их там всех… И её тоже. За что? Бабу-то?!.

— Возьми себя в руки, кацо.

— Взять в руки? — засмеялся противоестественным смехом и тенью метнулся к столу.

В том, что произошло через мгновение, вина моя. И больше никого. Во-первых, не мог предположить, что гибель Софии, подействует так плохо на боевой дух моего друга. Во-вторых — забытая финка на столе. И в-третьих несчастный Сохатый, так подвернувшийся некстати под горячую, м-да, руку.

Нелепое стечение обстоятельств. Как говорится, от судьбы-стервы не уйдешь, как от жены. Если жизнь твоя записана в черный регистр потерь, ты обречен.

Господин Сохнин это чувствовал и был готов к самому худшему развитию событий, однако и он не сумел увернуться от молниеносного жалящего удара в горло. Армейским и надежным тигом.

Дальнейшее напоминало фантасмагорический бред. Я поздно перехватил безумную руку: финка уже вонзилась в глотку несчастному; он удивленно и обиженно захрипел, а я и Сосо, словно околдовавшись фонтанирующей кровью и предсмертными всхлипами, начали рвать нож… друг у друга…

— Все-все, Сосо, отпусти. Отпусти, я сказал.

— Кровь.

— Там чайник, у кактуса. Все-все, отпускай. Иди, руки отмой.

Наконец меня послушали и я, вырвав тиг из горла агонизирующего призера монреальской олимпиады, увидел пульсирующий кровью бутон южной розы. Рана имела такую величину, что можно было упрятать кулак. Точнее, кулачок. Да, наверно, так: найти ребенка и попросить его заслать свой кулачок в кровоточащую прореху. Будет самый раз.

— Блядская история, — заматерился Мамиашвили, плескаясь из чайника. Джинсы… вот… заляпал.

— Во нагородил, дурак, — стоял над мертвым телом, кровь из него сочилась и протекала на одеяло. — Давай помогай, мститель ху…в. Мне ещё здесь жить.

— Сам виноват, кацо. Я бы аккуратненько — жиг.

— Да, пошел ты, — не выдержал я. — Е… нулся, что ли? В чем дело? Истерика как у бабы.

— Ладно, вах, как у бабы! — возмущенно вскинул руки. — Не понял, что они сделали, да?..

— Они — это кто? — обернув труп в одеяло, попытался завязать простыней. — Подержи, мать тебя так!.. — Рвал хлопковую материю. — Не ожидал такого от вас, товарищ, не ожидал… — Завязывал узлы. — Вот так вот. Промокает, что ли?

— Не, вроде.

— Не, — передразнил. — Вот новая проблема, Сосо, — подошел к кактусу, пнул ногой чайник. — Ополосни, убийца.

— Вах, я убийца!.. А я людей люблю, ты знаешь?

— Убедился собственными глазами, и сейчас, и на спортбазе. — Покачал головой. — Да, не свезло олимпийцу. Как куру зарезали, да? Мало нам забот.

— Ну прости, — повинился мой друг. — Нашло… Понимаешь?.. За что Софочку-то? Такая девка… была… ай, какая была?!

— Ты себя больше любишь, Сосо, себя, — вытирал руки о его рубаху. Думай теперь, что делать с твоим… подарком.

— Может, коту оставим, как фрикадельку.

Я выматерился — теперь он, сукин сын, шутки шутит. Повесил на шею труп и радуется, точно ребенок новой игрушке.

— Отвезем в лесок под Балашиху, — предложил князь, — а что, там места глухие.

— Эх, убил бы тебя, поганец, — вздохнул я и на этих правильных словах дверь открылась…

Ба! Миха Могилевский. В костюмчике, при галстуке, в руках «дипломат». Подслеповато улыбался, как финансовый гений после напряженного денька, когда удалось утром поиметь личную губастенькую секс-секретаршу в попку, в обед облапошить десяток доверчивых клиентов и, наконец, под вечерок провести семнадцатиходовую комбинацию в системе государственных займов и облигаций через шесть оффшорных фирм, в результате которого на личный счетик № 004078004/890Dg в банке Цюриха выпали, как манна небесная, 237 миллионов долларов.