Порнограф - Сергей Валяев

— Лопухин, — сказал Главный. — Ты же профессионал, так?

— П-п-професионал, — старался дышать в сторону.

— Закусывать надо, Ванечка. И будь мужчиной. Фанечка отработает.

И я даже знаю в какой позе, промолчал я и потребовал авто для личного передвижения. И скоро Василий крутил баранку, слушая мои жалобы на судьбу. Вместо того, чтобы тянуть холодное баварское пиво в подвале любимого Домжура, я вынужден терять время со слугами народа, пожелавшим поглядеть шедевр отечественного хроникального киноискусства: «Обыкновенная демократия», где они все выступают главными героями. Для чего? А чтобы отобразить строчкой их великодушную реакцию на фильм века.

— Какая, туда-сюда, демократия, — на это сказал Василий, как представитель всего трудового народа. — От неё кишки к жопе прилипают, блядь.

— Зато свобода слова, блядь, — привел аргумент тех, кто искренне заблуждался в этой деликатной проблеме.

— Слово не масло, на хлеб не намажешь, прикинь, да? — отвечал Василий и был в принципе прав: на хрен нам сердитое слово, если не скушать куриное яйцо за 13 коп.

— Да к нему эспози дэкревиз, кононэ с сардинками, стерлядь кольчиком попильот, маринованное бушэ из раковых шеек, супчик раковый с севрюжкой, прикинь, да, с расстегаями, котлеты дэ-воляй из парной телятины…

— Ванечка, хватит, — зарыдал на такие мои бесхитростные слова водитель. — Мне плохо.

— Мне тоже, Васёк, — признался я. — И даже хуже, чем ты думаешь. — И открыл дверцу на полном ходу, чтобы очистить желудок. И удачно: блевотная масса выхлестнула из меня, как кашне, и обмотала колеса соседнего авто с дипломатическим номером USA. Так сказать, чем богаты, леди и джентельмены, тем и рады.

— Ты чего, Ваня? — забеспокоился мой открытый товарищ.

— Не, ничего, — отвечал я, возвращаясь в исходное положение и захлопывая дверцу. — Привет Америке передавал.

— А ты знаешь, почему там живут, как у Христа за пазухой?

— Почему?

— Разница во времени, — философствовал Василия. — У нас вечер, у них утро, у нас ночь, у них день.

— И что?

— Часов на двенадцать запаздывают… по жизни.

— И что? — не понимал я.

— Учатся они, сучьи дети, на ошибках наших. Мы первые, и все у нас через жопу, а им после — все в кайф!

Я посмеялся — глоголет истину рабочий человек: пока мы тут му-му-мудохаемся из последних сил, экспериментируя над собой да употребляя от маеты душевной дифлофосно-отечественную осветленную, умные и трезвые янки жуют пластиковые баг-макки, запивают их химической пепси-писи-колой и, анализируя несуразные события, происходящие на азиатском материке, выбирают самый оптимальный путь развития промышленно-мещанского общества, где у каждого законопослушного гражданина есть свой обязательный порядковый номер, банковский счет, кредит-карта, зарегистрированное оружие, кондиционер, автомобиль, телевизор, бассейн, ванна-джакузи, стриптиз-бар, Голивуд, безапелляционные копы с кольтами, тошнотворные соседи, жена-феминистка, не признающая, блядь такая, орально-анального секса по принципиальным соображениям, напудренный, педерастический дядюшка-миллионер, детишки себе на уме, Рождество с сальной индейкой и центовыми подарками… и все. Больше ничего, чтобы душа развернулась до космических звездных высот, и там надолго осталась, очищаясь от накипи обывательского быта. Как это часто случается у нас, первооткрывателей Вселенной.

За столь философическими изысками мы с Василием не заметили как прибыли к месту назначения — Дому Советов: памятнику похмельному синдрому. Выбравшись из авто, я поплелся под административно-управленческую скалу, чтобы найти пещеру, то бишь подъезд № 9. Искал долго, постоянно натыкаясь на два подъезда № 6, пока не догадался, что один из них — мой. И точно мне выписали пропуск и передали в руки сопровождающему. Тот выражением лица и стрижкой походил на туалетный ершик, что несколько отрезвило меня. Дальнейшее припоминаю с содроганием: сначала мы направились к лифту, он был в зеркалах и бархате цвета молдавского разбавленного каберне, который (лифт) бесшумно взмыл к небесам, затем мы вышли в коридор, где на полу лежали ковровые мягкие дорожки, мы шли-шли-шли-шли-шли-шли-шли по этим дорожкам, пока не подошли к новому лифту, он тоже был в зеркалах и в бархате цвета тархунской водочки, каковую, как говорят, уважал Царь-наш-батюшка, когда имел на то здоровье; и он тоже пал вниз, этот клятый лифт, конечно, и мне сделалось дурно, но это было только половина пути… мы шли-шли-шли-шли-шли-шли-шли мимо дверей-дверей-дверей-дверей-дверей-дверей, пока не приблизились к новому лифту…

— Ааа! — закричал я. — Все! Никуда больше не пойду. У вас же поехать можно, у меня в глазах рябит, блядь, от дверей, коридоров, дорожек. Меня мутит, понимаешь? Хотите, чтобы я забраковал ваши двери, коридоры, дорожки и лифты?

— А мы пришли, — ощерился служивый, похожий на туалетный, повторю, ершик. — Прошу, пресса, — и провел мимо кабины лифта… к двери конференц-зала.

В зале находились странные люди, они тихо сидели, как на поминках, в костюмах цвета слякотной осени и смотрели на меловую простынь экрана, будто там уже демонстрировали порнографическое кино «Забавы русских» с Софи Лорен в главной роли. Присутствовали и дамы общереспубликанского значения с такими выражениями на обрюзгших моськах, будто у них вся жизнь проходила в критических днях. При моем шумном появлении — я споткнулся о порог и едва не урылся в пышный бюст демократки, похожей тяжелыми телесами на боцмана, успев при этом вспомнить вслух матушку, — все общество неприкасаемых обернулось на хама. Привелось шаркнуть ножкой и сделать вид, что я девку-демократию люблю, как они, депутаты, шлюх с Тверской-Япской. Не успел как следует повинится, свет погас. В кромешной темноте нащупал кресло и плюхнулся туда, как в таз, проклиная режимное предприятие по обслуге новоявленных снобов. И тут случилось такое, что ввергло охрану в шок. Каюсь, к этому террористическому акту я не имел никакого отношения, разве, что, как сторона пострадавшая. Что же произошло? А случился, как выяснилось после, конфуз. Однако это было после. А сначала раздался отчетливый револьверный треск. И всем присутствующим показалось, что их обстреливает недовольный народец, точнее, яркие его представители. Дамы завизжали дурно, мол, фак ю, спасайся, кто может. Их кавалеры попадали под кресла и решили сдаваться на милость победившего, низшего сословия. Я тоже валялся на полу, но по другой причине — оказывается, подо мной обломилось кресло. Черт! Кто же мог предположить, что гнилую мебель поставляют в цитадель народовластия. Проклятье!

А, может, это была продуманная акция по дискредитации власти? Провокация. Если представить, что в это кресло не я упал, а возжелала сесть большегрузная бонвивана барахольного сановника и коррупционера. Или сел бы сам властный бабуин. Родине повезло, что в это злосчастное кресло угадал я, а то бы моей несчастной отчизне ещё бы досталось.

По правде говоря, я — скромный герой своего ватерклозетного народца. Мне мы золотую звезду Героя на пострадавший за правое дело зад. Ан нет! Я слишком часто снимаю штаны. Чтобы получить удовольствие. И потом: у нас хватает других широкообхватных задниц, которые вовсю претендуют на высокого звание Хер'оя и новую золотую звезду.

Короче говоря, после того, как телохранители потоптали прессу в моем лице, зритель успокоился; разумеется, зритель успокоился не потому, что меня попинали ботинками, а потому, что он, сановитый зритель, понял, что их как бы демократическая власть надежно защищена. А что же я? Под праздничный мерцающий свет экрана я перещупывал поврежденные ребра. Они были целы, что само по себе уже радовало и обнадеживало на благополучный исход неблагополучного дела (если жизнь, считать делом всей своей жизни).

Так что жизнь продолжается, хотя ничего не меняется: власть от вседозволенности наглеет, мудеет и жиреет, а народец маленько звереет. И неизвестно, чем дело обернется: то ли братской любовью, то ли братской могилой. Боюсь, что второй вариант просматривается куда резче. При теперешней власти, обтяпывающий мутные свои делишки. По данным ЮНЕСКО Россия-матушка занимает четвертое место по коррупции. Прикинь, да? Впереди только Нигерия, Колумбия и Боливия.

Одно из таких дел связанно с программой «S». Чувствую, мы находимся рядом с этой проблемой, иначе трудно объяснить систематическое появление трупов. Система защищается, не желая, чтобы настойчивый чужой вторгался в сферу её эксклюзивных, блядь, интересов. Впрочем, не покидает ощущение, что меня сознательно затягивают в паутину хитросплетенной интриги. Черт знает что? А если я выполнил свою эпизодическую роль со словами «Кушать подано, господа!» и приговорен к ликвидации? Неплохая перспектива. Шансы на благополучный исход уменьшаются, как шагреневая кожа, да сдаваться на милость победителю зазорно. Кстати, где он, этот победитель? Пусть изобразит свою рыль, чтобы удобнее было наносить по ней, великодержавной, наглой и лоснящейся от самодовольства, спецназовский удар. Не вижу что-то, откройте-то рыль, господа? Народ должен знать своих героев.