Банда 7 - Виктор Пронин

С этим не хотелось мириться, но все говорило об одном: гостиница действительно мертва, не было в ней ни единого постояльца, кроме пахомовских девочек да наспех сколоченной банды во главе с Худолеем, потерявшим разум от любви к неизвестно куда канувшей красавице Юшковой.

Оказавшись на набережной, Пафнутьев и Халандовский оглянулись на «Верону» — почти все окна были темны, только в нескольких номерах горел свет — девочки распаковывали сумки с нарядами.

Однако все это оказалось мелочью, самое большое потрясение друзья испытали чуть позже. Проходя мимо столиков под открытым небом, оба почти одновременно увидели...

Да, Ивана Ивановича Сысцова.

Тот сидел за столиком один, перед ним стояла бутылка красного вина, наполовину опорожненный стакан. Сам Сысцов был в светлом костюме, в черной рубашке и в черно-белом полосатом галстуке. Выглядел он нарядным, моложавым и радушным — заметив Пафнутьева, поднялся со своего стула и радостно замахал рукой, приглашая присоединиться. Как ни был ошарашен Пафнутьев, но вечная его привычка вести себя дурашливо в самых неожиданных положениях выручила и на этот раз.

— О, Иван Иванович! — закричал он на всю набережную и, забыв вроде бы про Халандовского, бросился к старому своему знакомому. — Какими судьбами?

— Да вот, прилетел на сутки раньше вас... Прошу, Павел Николаевич, садитесь! Рекомендую — прекрасное итальянское красное!

— Это же надо, — продолжал причитать Пафнутьев. — Пролететь тысячи километров, забраться в совершенно неведомую страну, выйти на вечернюю набережную и — бац! Встретить человека, с которым расстался совсем недавно!

— Садитесь, Павел Николаевич!

— Да я вот не один... Со мной товарищ...

— Вы прилетели вместе?

— Прилетели вместе, но познакомились уже по дороге... Это Аркадий... Отчества не знаю...

— Обойдемся без отчества! — воскликнул Халандовский. — Аркаша — меня вполне устраивает, — он протянул большую свою мохнатую руку Сысцову. И тому ничего не оставалось, как тоже отказаться от отчества.

— Иван, — сказал он.

— Так мы все земляки? — возопил Халандовский с какой-то припадочной радостью. — Минутку! — И он рванулся к киоску, в котором, видимо, совсем недавно отоварился и Сысцов. Вернулся Халандовский ровно через три минуты и поставил на стол еще две точно такие же бутылки красного кьянти.

— О! — сказал Сысцов уважительно. — Вино-то не из дешевых, а?

— Где наша не пропадала! — азартно воскликнул Халандовский, незаметно для самого себя приняв роль хлебосольного хозяина, к каковой давно привык в своем городе.

Кьянти, при том что было густым и насыщенным, оказалось совершенно прозрачным, лилось легко и празднично, вспыхивая красными рубиновыми огоньками в ребристых стаканах, в которых отражался весь калейдоскоп набережной.

— Простите, Аркадий, а вы чем занимаетесь в обычной жизни? — спросил Сысцов.

— Торговля, Ваня, торговля! — Халандовский одним махом выпил стакан до дна, приложил ко рту тыльную сторону ладони, от нестерпимого блаженства закрыл глаза, а когда открыл, то в них светилась мысль четкая и корыстная. — Мне бы тут найти человечка, у которого можно приобрести партию этого самого кьянти! А? Как идея? Ваня, ты придешь в мой роскошный магазин и спросишь... Аркаша, скажешь ты мне, хочу кьянти! А я отвечу... Ваня, для тебя ящик доставлю в любую точку города!

— Как я понимаю, это будет дороговато?

— Ваня! Что я слышу! — продолжал орать Халандовский таким зычным голосом, что робкие европейские обыватели шарахались от столика с неподдельным ужасом, но, увидев горящие восторгом глаза Халандовского, сменяли гнев на милость и смотрели на него уже вполне доброжелательно, если не сказать восхищенно. — Ваня! И вот здесь, в Италии, в прекрасном городе Аласио, за бутылкой красного кьянти, когда не только твоя душа, но и моя душа, и душа моего нового друга Павла... Так вот, когда наши души радуются и ликуют... Мы будем говорить о деньгах?! Я дарю тебе ящик кьянти! Не здесь, здесь это может сделать любая бабуленция, — Халандовский устремил свой указательный волосатый палец в простирающееся вокруг итальянское пространство и провел им по лицам замерших в восторженном ужасе старушек, — я подарю тебе его там, на нашей с тобой малой родине! Принимаешь? Нет, ты мне скажи откровенно и чистосердечно — принимаешь от меня этот дар?!

— Паша, где ты его нашел? — спросил Сысцов.

— В одной придорожной забегаловке... В ста километрах отсюда. Кстати, мы там за кьянти и познакомились.

— Принимаешь мой дар? — Халандовский схватил Сысцова за лацканы пиджака и подтянул к себе.

— Аркаша, я готов принять от вас все, что угодно, и в любом количестве, но при одном условии...

— Во-первых, мы уже на «ты»! Во-вторых, слушаю! — рявкнул Халандовский.

— При условии, что ты меня отпустишь... Мне трудно дышать... И потом, кажется, вся набережная смотрит на нас.

— Набережная?! Нами будет любоваться весь этот славный городишко! — И Халандовский, отпустив наконец Сысцова, снова наполнил свой стакан, выпил его до дна, поставил на стол и торжествующе оглянулся на робко столпившихся вокруг зрителей: каков, мол, я!

А дальше произошло то, чего он никак не ожидал, — раздались жиденькие, слабенькие, но довольно дружные аплодисменты. Тогда Халандовский снова наполнил свой стакан и, встав, поднес его первому же старикашке, который неосторожно подошел к столику ближе других. От неожиданности старичок взял стакан и, беспомощно оглянувшись по сторонам, поднес его к губам.

— Пей до дна, пей до дна, пей до дна! — зачастил Халандовский, жестами показывая, чего именно он хочет. Итальянец понял, и что-то шалое, что-то живое, давно забытое сверкнуло в его угасающем взоре, он кивнул, давая понять Халандовскому, что понял, понял. И выпил, выпил кьянти до дна. Халандовский, подхватив со стола салфетку, промокнул ему губы и похлопал по сухонькой стариковской спине своей мошной, широкой ладонью.

Пафнутьев уже давно заметил Андрея — тот прошел несколько раз мимо, но не останавливался и, только встретившись с Пафнутьевым взглядом, дал понять, что надо переговорить. Пафнутьев незаметно кивнул: понял, мол, но пока не могу, идет, как видишь, братание, которое так просто не прервешь, да и грех прерывать братание-то. Андрей тоже кивнул: понимаю, дескать, не тороплю.

Переговорить удалось через час, когда кончились все три оплетенные бутылки кьянти, когда вдруг неожиданно, словно вспомнив о чем-то, заторопился и исчез в средиземноморских сумерках Сысцов.

— Какой все-таки приятный человек этот Ваня! — воскликнул Халандовский, проводив Сысцова взглядом. — Напрасно ты его обижаешь, Паша, ох напрасно!

— Больше не буду.

— Ну, почему же так сразу? Если надо, значит, надо!

— Хорошо, — кивнул Пафнутьев. — Пойдем, Аркаша, где-то здесь нас ждет Андрей.

Андрея они нашли на затемненной скамейке. Свет фонарей сюда не достигал, людей тоже было немного, все невольно стремились на места освещенные, многолюдные.

— Прекрасная погода, не правда ли? — спросил Андрей, когда по обе стороны от него сели Пафнутьев и Халандовский.

— Отличная! — подхватил Халандовский, на которого кьянти подействовало почему-то гораздо сильнее, чем на Пафнутьева. Может быть, потому, что пил стаканами, каждый раз глухо постанывая от наслаждения. «Послевкусие, какое послевкусие! — мычал Халандовский, снова и снова наполняя стаканы. — Когда с одной стороны Средиземное море, с другой — прекрасный городок Аласио, а по обе стороны друзья, надежные и проверенные...»

— Меня поселили рядом с номером Пияшева, — сказал Андрей. — А гостиница старая.

— Значит, слышимость хорошая, — добавил Пафнутьев.

— Совершенно верно. Едва Пияшев вошел в номер, к нему явился Сысцов. Похоже, он тоже поселился в этой гостинице и с самого начала знал, в каком номере окажется Пияшев. Я думаю, что он постоянно живет в этом номере. Все-таки окна на море, вид на набережную...

— А у меня на гараж, — вставил Халандовский.

— А у меня на кухонный двор, — пожаловался Пафнутьев.

— Значит, не заслужили, — без улыбки сказал Андрей. — Заслужите, тоже будете жить в номерах с видом на восход солнца.

— Так что Сысцов?

— Кричал. Ругался. Матерился.

— А Пияшев?

— Молчал. Но знаете, Павел Николаевич, молчал он как-то по-особенному. Так молчит человек, который владеет чем-то... Предметом спора, скажем.

— Другими словами, Сысцов в руках у этого гомика Пияшева?

— Я тоже так подумал. Чем-то он его держит. И хорошо так держит за одно место. Слова прозвучали... Я не все разобрал, но смысл сводился к тому, что Сысцов прилетел только для того, чтобы встретиться с Пияшевым. И еще... Я вышел на балкон, а у них дверь была приоткрыта, поэтому многие слова были вполне различимы... Пияшев уверен, что ночных грабителей... Павел Николаевич, вы знаете, о каких грабителях я говорю?