Банда 7 - Виктор Пронин

Да что там географические открытия!

А революции?

А войны?

А бунты — кровавые и бессмысленные?

Поэтому, когда наши герои оказались в самолете, рассекающем куцее воздушное пространство Европы...

Так ли уж это было удивительно?

Ничуть.

Так ли уж это невозможно?

Да ничуть!

Ребята, мы за день совершаем столько невозможного, столько совершенно невероятного, что нашим правдивым рассказам уже через год никто не верит.

А сколько мы совершаем всего по ночам, ребята! К следующей ночи, случается, сами себе не верим — да с нами ли это было? Да мы ли решились на подобное? Сумасшедшие звонки из залитой дождем телефонной будки, авантюрные перелеты в города, где ты никогда не был, но уверен, почему-то уверен, что именно там затаилось твое счастье, а цыганские пляски в предутреннем ресторане, эти слепяще алые юбки, полыхающие в свете прожекторов, пустынные, темные коридоры незнакомой гостиницы, по которым ты пробираешься с бутылкой коньяка и с блюдечком, в котором сиротливо лежат опять же алые помидоры... Потом — те же коридоры, но ты уже с пустой бутылкой коньяка и с обесчещенным блюдечком...

Пьян, безумен, счастлив.

Но пройдет совсем немного времени, и эти же воспоминания делают тебя совершенно несчастным, брошенным и потерянным! Навсегда несчастным и навсегда потерянным!

О, ребята, о!

Поэтому, если наши герои оказались в самолете, бороздящем тесноватые, как старые штаны, просторы Европы, значит, иначе и быть не могло. С этим надо просто смириться — иначе быть не могло.

И не надо оправданий, автор всегда прав. А если ты, читатель, хочешь доказать обратное — вот пачка бумаги в пятьсот страниц, вот шариковая ручка и... Вперед, дорогой! Удачи тебе! Побед на бескрайних белоснежных, почти сибирских просторах пятисот страниц!

Халандовский вылетел с девочкой — полненькой такой тетенькой из винного отдела своего же гастронома. Тетенька была весела, белозуба и румяна, звали ее Настенька. Худолей летел один, настороженный и сосредоточенный. Пафнутьев сидел рядом с Пахомовой и вел оживленную беседу на общеевропейские темы — о новых деньгах евро, о маленьких машинах, выпуском которых занялись могучие автомобильные монстры и на которые уже пересела вся Европа. Шаланда был с женой, удивительно на него похожей, только без усов и совершенно необидчивой в отличие от мужа. Шаланда красовался в роскошном светлом костюме, слегка кремовом, как говорится, цвета сливочного мороженого, при белоснежной рубашке и галстуке в желто-зеленую полоску, смелом галстуке, отчаянном даже, выглядел просто потрясающе.

И, наконец, Андрей. Серые брюки, толстый, тоже серый свитер, кепочка в клеточку, белый воротничок рубашки, сдержанная обходительность и готовность знакомиться с юными красавицами.

О красавицах.

Ими был наполнен весь самолет: Пахомова вывозила на итальянские гастроли человек пятьдесят, не меньше. Остальные места в самолете занимали такие же группы, правда, размаха Пахомовой никто не достиг, бандерши вывозили человек по пятнадцать, по двадцать, не больше. Если кто-то воспаленным своим воображением вообразит, что все это были некие секс-бомбы, потрясающей красоты и необыкновенного телосложения, то он будет страшно, просто страшно разочарован. Из пятидесяти пахомовских девочек только одну, Марину, можно было назвать симпатичной, местами даже красивой — хорошая загорелая кожа, стройная шейка, короткие волосы с искусственной не то проседью, не то с этакими светленькими перышками.

Именно к этой девушке и подсел Андрей, именно с Мариной он проговорил все три часа полета о достоинствах и недостатках новых машин европейской моды. Марина была сдержанна, значительна, немногословна, то есть вела себя, как и все профессионалы, какой бы деятельностью они не занимались. Да, ребята, профессионалы сразу чувствуют слабинку любителей и проникаются этаким превосходством, снисходительностью. Андрей ее интересовал, но не слишком, может быть, на будущее, но не более того. Клиентом в этой поездке он быть, не мог, клиенты ждали ее на солнечном побережье в городе Аласио и прилегающих населенных пунктах.

А что касается остальных девочек, то это были на удивление непривлекательные особы с какими-то самодельными прическами, случайными нарядами, с выпирающими животиками, какими-то не просто домашними, а кухонными взглядами, в которых не было не только огня, но даже остывающего пепла. Невозможно понять, как они с такими устало-безразличными глазами могли разжечь пламя в чьей-то там душе или еще в какой-то части тела.

Но Пахомова была женщиной опытной и, видимо, знала, что делала, знала, кого везла и для каких надобностей. Да, ребята, да, в старой и многоопытной Европе неожиданно возникла потребность отнюдь не в женщинах потрясающей красоты и сексуальной дерзости, нет, в них всегда таятся опасность и непредсказуемость, пугающие трусоватую Европу, они хотят от жизни и от вас столько всего, что ни вы, ни сама жизнь эти их запросы удовлетворить не сможете никогда.

Бойтесь красавиц, они коварны и непредсказуемы! Они напоминают сильного хищника — медведя, тигра, может быть, даже крокодила. Сколько бы вы с этим хищником ни прожили, как бы вы его ни выдрессировали, какие бы кульбиты по вашему желанию он ни выделывал в домашней постели, на светской тусовке, на арене цирка, он всегда остается тем, кем его создала природа, — медведем, тигром или женщиной невиданной красоты. Он может десятки лет по одному только движению вашей брови прыгать через огненное кольцо, не думая об опасности, но одно неосторожное движение, взгляд, слово, и тигр или как там его... сам сунет в огненное кольцо вашу бестолковую голову, если, конечно, до этого не снимет с нее скальп.

Одряхлевшая Европа это поняла, осознала, приняла как суровое, но неизбежное обстоятельство. И запросила женщин других — домашних, вяловатых, может быть, даже беспомощных в оплаченных обстоятельствах, но зато травоядных, покорных, безопасных, как змеюки с вырванными жалами, как тигры с выпавшими зубами и спиленными когтями. Прошу прощения за зоологические сравнения, но что делать, что делать, все мы твари одной крови, все стремимся к одному и всем нам одного не хватает всю жизнь — любви, в чем бы она ни выражалась.

Пафнутьев прошел из конца в конец весь самолет, и единственное, что отметил, — все женщины были со светлыми, выкрашенными волосами. Похоже, покраска волос — это было единственное, в чем заключалась их подготовка к итальянским гастролям. И когда Пафнутьев, выйдя из самолета, прошел в здание аэропорта, а в это время в провинциальном аэропорту Римини приземлилось еще несколько громадных самолетов из России, то вздрогнул — зал ожидания представлял собой кошмарную картину, он был переполнен средней привлекательности женщинами с белыми, светлыми, желтыми волосами и далеко не у всех, далеко не у всех прически были хотя бы в относительном порядке. Женщинам казалось, что достаточно выкрасить волосы, обесцветить их какими-то ядовитыми химическими реактивами, чтобы Италия легла к их ногам.

Похоже, они не ошиблись.

В Римини шел хиленький европейский дождь, асфальт перед аэропортом был мокрым, и странные цветы, ели, пальмы тоже были мокрыми, но выглядели нарядно, свежо, как бы даже зовуще. Поддельные блондинки сотнями теснились в зале, ждали заказанных автобусов и выглядели недовольными, чуть ли не обманутыми — дождь был помехой, задержкой в делах важных и неотложных.

Халандовский что-то угрюмо рассказывал своей Настеньке, а та белозубо хохотала на весь зал ожидания. Шаланда с супругой были спокойны и величественны, Андрей рассматривал рекламу, Худолей уже пил пиво, Пафнутьев плелся за Пахомовой — как-то само собой получилось, что она взяла над ним шефство, а он послушно нес ее небольшую сумку, какая бывает у человека, который собрался куда-то недалеко и ненадолго.

— Павел Николаевич, дорогой, — сказала Пахомова, — я вынуждена вас оставить.

— Надеюсь, не навсегда?

— Ха! — Пахомова была раскованна, легка в словах, в движениях, по всему чувствовалось, что она приехала если и не к себе домой, то в место хорошо знакомое. — Сами понимаете, что у меня тут хлопот достаточно — автобус, звонки в гостиницу, размещение и так далее.

— А мне куда?

— Вон у тех дверей появится человек с плакатиком, на котором будет одно слово — «Роксана». Держитесь этого человека, и вы не пропадете. Он всех отведет к автобусу.

— Это прекрасно!

— Не потеряйте мою сумку, — сказала на прощанье Пахомова.

— А вы меня не потеряйте!

Пахомова игриво махнула ручкой и исчезла в толпе белокурых теток, остававшихся все такими же хмуро-настороженными.

Большинство автобусов стояло уже на площади, и постепенно зал ожидания опустевал. Подошла очередь и для группы Пахомовой. Действительно, у выхода, который она показала Пафнутьеву, появился длинный парень с высоко поднятой табличкой, на которой было одно слово «Роксана». Попутчицы оживились, быстро разобрали свои сумки, и к тому времени, когда Пафнутьев подошел к автобусу, все передние места были уже заняты, и ему ничего не оставалось, как пройти в самый конец. Но прежде чем он поднялся на первую ступеньку, сзади к нему пристроился Худолей и успел шепнуть: