Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1 - Борис Носик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Младший из этих двух писателей, безотцовщина, безродный беженец Роман Кацев (позднее – Ромен Гари), придумал себе самого великолепного из вообразимых отцов – Ивана Мозжухина и водрузил его портрет на тумбочку в комнатке отеля в Ницце, где его мать была консьержкой. Гари почти удалось убедить Ниццу и целый свет, что он был сыном Мозжухина. Мне самому доводилось слышать про такое в Ницце от старожилов. Чуть дальше я расскажу, как другой поклонник Мозжухина, романтический священник с русского эмигрантского кладбища, разыграл в его славу воистину шекспировскую сцену, но пока нам надо обратиться к раннему увяданию и ранней смерти этого русского гения. По мнению многих, его карьеру погубил приход в мировой кинематограф звука, слова, которое Мозжухин считал на экране грубым и безвкусным, «как разрисованное красками мраморное изваяние». Звук погубил кинематографическую карьеру Мозжухина. На «ихних» языках он научиться говорить не мог. Личная жизнь тоже не удалась: в 1927 году он разошелся с Натальей Лисенко, потом разошелся и с женой-шведкой, наконец, и с актрисой Таней Федор. Он обнищал, больше не мог помогать брату-певцу, не мог и себя прокормить. Скоротечная чахотка добила его на 50-м году жизни. Он умер в клинике Нёйи под Парижем и поначалу был похоронен там же, в Нёйи. Вертинский утверждает, что на похоронах за гробом Мозжухина шли одни только парижские цыгане.
Позднее поклонник великого актера, энергичный русский священник-похоронщик отец Борис Старк перевез тело Ивана в Сент-Женевьев-де-Буа, перезахоронил его и даже оставил описание этой мрачной процедуры совершенно в стиле эпизода из шекспировского «Гамлета»:
«И вот, я стою перед раскрытым гробом того, кто считался одним из самых красивых мужчин своего времени. В гробу – сухие кости и почему-то совершенно сохранившиеся синие шерстяные плавки. С благоговением я взял в руки череп того, кто был нашим кумиром в дни моего детства… В этот момент мне почудилось нечто шекспировское… нечто от Гамлета. Я поцеловал этот череп и аккуратно положил в новый гробик вместе со всеми другими косточками, которые бережно вынул из старого гроба, покрыв их синими плавками. Бог помог и могилу достать, и выкопать ее поглубже, чтобы в эту могилу смог лечь и брат и невестка покойного. Удалось поставить и простенький каменный крест».
Невестка покойного, впрочем, обманула ожидания доброго отца Бориса: она всех пережила, вернулась в Ленинград и доживала свой век в доме для престарелых артистов.
Наверно, среди престарелых артистов помирать забавнее, чем среди католических монахинь, но тут уж редко приходится выбирать. Один из самых незаурядных жителей городка Монтрёй умер недавно в маленьком польском монастыре, что на улице Шевальре в XIII округе Парижа (в пяти минутах от моего парижского дома). В монастырь он переехал в самом конце XX столетия, и ему было уже за 90. А до того он долго-долго жил в новом муниципальном доме в Монтрёе и удивлял посетителей среднеазиатскими порядками: в ботинках по улице ходишь, а дома разуйся. Средняя Азия была лишь не слишком долгим и вполне симпатичным эпизодом в его долгой жизни, а удивить здешних провинциалов он мог многим. Когда, оторвавшись от увлеченной игры в петанк, здешние старики (казавшиеся ему малыми детьми) спрашивали его: «А ты, Жак, ты что делал до пенсии?», он спокойно отвечал: «Я был тайный агент Коминтерна». Старики пожимали плечами и возвращались к петанку. Они знали, что у этого нелюдима странное чувство юмора. Он мог бы еще сказать, что потом он был почетный зэк – иностранец в лагерях коммунистического Гулага, но этого бы уж и вовсе никто не понял в коммунистическом Монтрёе. В конце концов он встретил на улице Монтрёя русскую Галю из Израиля – она все поняла и угостила его русским борщом. Я тоже ему поверил, часто звонил ему со своего хутора в Шампани, и мы подолгу разговаривали по телефону, не рискуя больше ни сумой, ни тюрьмой…
А Жак и правда был в молодые годы агентом – и Коминтерна, и ГРУ, а может, еще и ГПУ, в общем, шпионом. Родился он во Франции, но детство провел в Польше: маменька его вышла замуж за польского аристократа, так что Жак Росси подрастал в богатом поместье, где его юное сердце ранило социальное неравенство и крестьянская привычка целовать при встрече милому шляхтичу ручку. Когда Жак подрос, он стал коммунистом, Москва, отметившая его лингвистические способности, подучила его на шпиона и отправила по свету. Последней страной, где он шкодничал, была Испания 1936 года, после этого его и посадили в стране Гулага на долгие 17 лет. Выпустили его, когда помер Гуталинщик (в «Справочнике», написанном Жаком, есть еще полдюжины прозвищ усатого палача). Потом он отбывал ссылку в Самарканде, сумел вернуться в простившую его Польшу (где стал преподавать что-то полезное), добрался со временем до США (там он преподавал «науку выживания» в университете), а оттуда в не слишком жаждавшую его увидеть родную, но как всегда революционную Францию. В коммунистическом Монтрёе он был главный знаток коммунизма, но поделиться своими грустными знаниями ему было не с кем (французы не любят, чтобы их огорчали). И тогда Жак сел за работу. Он написал замечательный «Справочник по ГУЛАГу». Это научный труд и это художественное произведение о концентрационном мире, который явился результатом построения коммунизма, увенчанием «Иллюзии, которая была так прекрасна» (так он назвал свою новую книгу, дописать которую ему не хватило и долгой жизни). Конечно, его учителями были Домбровский, Солженицын, Шаламов (особенно – безжалостный гений Варлам Шаламов), и так как он не обладал ни их талантом, ни их знанием родного языка (выучив в лагере великое множество языков), ему помогала с французским милая переводчица Софи Бенеш, но книгу он написал замечательную. Не думаю, чтоб ее жестокий юмор дошел до пожилых аборигенов, играющих в петанк, или потревожил спокойствие монтрёйских коммунистов-троцкистов, но книги не горят, а свой московский (русский) экземпляр на нищенской бумаге я иногда снимаю с полки, чтоб вернуться к точке отсчета. Построена книга как словарь: ищи на любую букву. Хотя бы на столь любимую монтрёйским р-райкомом коминтер-р-новскую букву Р. Вот и мы: откроем на Р. Статья «РУКИ»:
«РУКИ – 1
Подпункт 1
«Руки назад!» или «Руки!» – команда или оклик надзирателя, сопровождающего заключенного на территории тюрьмы. В Правилах внутр. распорядка сказано, что вне камеры заключенный «обязан держать руки назад, обнимая пальцами правой руки запястье левой». Большинство заключенных, не дожидаясь команды, «берут руки назад», как только выйдут за порог камеры.
Подпункт 2
Допускаются четыре исключения:
а) если с вещами (но если их можно удержать одной рукой, то вторую нужно взять назад);
б) когда несут парашу (если двое несут тяжелую парашу, то свободной рукой разрешается балансировать);
в) когда избитого заключенного надзиратели волокут с допроса;
г) если заключенный инвалид и у него нет обоих предплечий.
Подпункт 3
«Руки не касаются?!» – окрик надзирателя, когда заключенный забыл «взять руки назад».
РУКИ-2
«Руки на одеяло!», «Выньте руки из-под одеяла!» или «Покажите руки!» – команда тюремного надзирателя, особенно в следственных тюрьмах. Заключенному не разрешается спать с руками под одеялом, чтобы предупредить возможность самоубийства путем перерезывания вен.
РУКИ-3
Сравни со статьей глаз, пункт 4:
«Я должен видеть ваши глаза», замечание, которым тюремный надзиратель будит заключенного, отвернувшегося от яркого света, который горит в камере всю ночь (по глазам, даже спящего, надзиратель якобы может определить, жив ли он еще). Это касается особенно следственных тюрем, но не лагерей. Так же и в дневное время надзиратель должен видеть глаза заключенного (открытые), т. к. тюремные правила запрещают сон днем. И потому заключенному запрещено отворачиваться от волчка»:
Сравни также со статьей самоубийство пункт 2:
«О самоубийстве помышляет иной подследственный, который опасается не выдержать физические или моральные пытки. Но его очень строго стерегут, заглядывая в волчок каждые 10–15 секунд, днем и ночью… В проемах лестничных клеток следственных тюрем растянуты металлические сетки. В Бутырской тюрьме, гласит легенда, они появились в 1925 г., после предполагаемого самоубийства Бориса Савинкова… С царских времен сохранилась песня о том, как «В Александровском централе повесился арестант…» (однажды, в 50-е гг. эта песня долетела с воли к автору через открытую форточку камеры Александровского централа):
Сравни также со статьей выкручивание рук.
«В период ежовщины на допросы водили три надзирателя: один вызывал из камеры, а двое хватали вызванного под руки и выкручивали их, и так вели на допрос и с допроса…»
