Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Все остальное можно было бы оставить без изменений в качестве многочисленных наслоений на инфантильных розовых побуждениях героини, представив брачный союз с окривевшим в пожаре Красавцем в качестве мимикрической адаптации сознания современной тусовщицы к викторианскому стилю, совмещая это с подсознательным пробуждением комплекса мистера Гумберта в душе Джен Эйр при виде розовенькой Адели, потому что все помышление сердца человеческого — зло от юности его (Бытие 8 — 20).

Автором версии, однако, следовало бы указать злобную нимфетку Яло, потому что Оля этого написать не могла — Оля могла выдать на-гора только честный и простодушный рассказ о своих приключениях в Королевстве кривых зеркал. Она числилась в команде Тимура и носила Красную Шапочку, снимая ее только в своей колыбели, и портреты основоположников взирали тогда на спящую пионерку с некоторым подозрением. Конечно, она уступает место в автобусе ветеранам ВОВ и носит пирожки старушкам, но почему она предпочитает ходить к старушкам узкой тропинкой в малиннике, когда вполне можно было свернуть от автобусной остановки на широкую грунтовую дорогу и идти по ней вместе со всеми? Один бог знает, когда она бывает настоящей, и не возродить ли нам пирамидки с некоторыми дополнительными вольностями, исходя из духа времени?

Да, в этом мире можно изгадить все — можно переиначить Шекспира и Чехова, можно выпачкать калом мемориальные доски, можно курить в лифте, но куда же деться, если стоишь у столба с десятью заповедями лицом к лицу с собеседником, и ваши лица не отличить никому?

Ночь я просидела над своим чемоданом, а в пять утра надела на шею бабушкино жемчужное ожерелье и вышла на крыльцо. По мокрому шоссе во весь опор мчались милицейские машины, но спустя два часа они уже вернулись, и у дома мясника раздался женский вой — Ядвига опознала останки своего соседа.

Тетка приготовила на веранде горячий чай, и я, наконец, согрелась.

— Как там дела у вас обстоят? — спросила она, — я слышала, Андрей Константинович ночью уехал… — Пока неважно.

— Марина, я вижу, что получается нескладно, и очень виновата перед тобой. Ведь я же все знала, но он согласился ехать в Пакавене с условием, что я никому не буду рассказывать о его семейном положении. Ты уж пойми меня, Виктор совсем плох, только и держится благодаря Андрею Константиновичу, а я дала слово молчать.

— Да, ладно, от фамильной честности никуда не денешься, тетя Ната. Каждый раз, когда я пытаюсь лукавить, судьба играет со мной злую шутку.

Мы собирались уехать в райцентр автобусом, но Стасис договорился с сыном Бодрайтиса, и тот отвез нас к вокзалу на серых «Жигулях». Жемина плакала при расставании, потому что тетка впервые приехала к ней перед рождением близнецов и была свидетелем всей ее жизни. Я попрощалась с Юмисом, пани Вайвой и старым Станиславом, послезавтра им предстояло хоронить Лайму. Впрочем, пани Вайва уже была совсем плоха, и меня не узнала. Старая Вельма подарила мне на прощание мельхиоровое колечко с желтым непрозрачным янтарем, которое было на ее дочери в тот роковой день, и оно пришлось мне впору. Она сказала, что теперь, когда убийца наказан, ей не страшно умирать.

— Позвони там моим по приезду, успокой, — попросил подошедший к машине Славка, — я звонил вчера и сказал, что все теперь в порядке, но они все равно хотят сдавать билеты. Пусть едут.

— Слушай! Сегодня услышишь здесь новость, так не бей зря тревогу, это происшествие будет последним.

— Почему? — спросил он, включив на мгновенье свой мыслительный аппарат.

— Потому! — ответила я. — Но это совершенно точно.

— Я смотрю, ты тут не скучала. Черт возьми, почему это со мной ничего не случается, кроме выговоров начальства?

— Я позвоню, — пообещала я, — приятного отдыха!

— Не запутайся там в своих сказках, — добавил он на прощанье, но я уже знала, что завтра кончается, наконец, мое запоздалое детство, и странные сны оставят меня навсегда. Я уезжала, оставив за бортом всех своих покойников.

Янька с Вацеком выползли из своего деревянного терема проститься со мной — опухшие щеки, трясущиеся руки, жалобные глаза.

— Там под крыльцом сарая остатки спирта, — сказала я им после короткой процедуры прощания, — я его уже развела.

Они подозрительно взглянули друг на друга и кинулись через огород к сараю. Янька лидировала, но ее высокие каблуки запутались в желтеющих огуречных плетях, и она ухнула оземь, измазав в грязи открытое прозрачное платьице из темного шифона на маленьком черном чехле. Вацек уж совсем было вырвался вперед, но она извернулась и схватила его за ногу. В результате Янька финишировала первой, присосавшись к горлышку бутылки прямо на трибуне.

Когда мы прибыли на перрон, я увидела там Лауму, она провожала на поезд женщину средних лет с властным спокойным лицом. Я сразу узнала ее это была их главная республиканская ведьма, и у нее было большое политическое будущее. Она родилась в Неняе, соседнем райцентре, где сейчас в новом доме о шестнадцати углах жила ее взрослая дочь Казимира. Дом строила бригада Юмиса, и он рассказывал, что в молодости не раз танцевал с главной ведьмой на вечеринках. А сейчас она переехала в столицу, куда районные неформалки летали вырабатывать свою национально-зеленую платформу перед ежегодным симпозиумом на горе Броккен.

— Знаешь последнюю новость? — спросила я Лауму, — мясника вчера вечером задрали кабаны.

— Мне Титас звонил, — сказала она, — тело Залаускаса сегодня в половине пятого утра лесник обнаружил.

Мне его не жаль, в молодости совсем зверем был — резал и своих, и чужих, как только его тогда не убили!

И тут я поняла, что впервые услышала фамилию мясника, в деревне его называли только мясником.

Залаус, кровавое божество зла и раздора, лежал вчера там, за лесным озером.

— Я хорошо знаю их волчье племя, — продолжила она, — его предки еще у Шумских в фольварке работали, а отец мясника служил у моей матери скотником в свинарнике. Горазды они были до сырого мяса, за что их нелюдями всегда считали. Странные были люди — боялись выходить в лес в темное время.

— В деревне говорят, что Ядвига, соседка мясника, ждет от него ребенка. Так что еще один Залаускас здесь у вас появится.

— Да, у них только мальчики родятся. Ну, хватит о нем! — сказала Лаума. — У меня такая радостная новость — моя дочь завтра приезжает. Она решила не идти в аспирантуру, а работать здесь, у нас. Так что, мы снова будем с ней вместе.

— Молодой ведьме хватит работы в пакавенском лесу, — подумала я, услышав ее ответ, а вслух поздравила Лауму, ведь для нее это было важней всего на свете.

Но мы еще не знали, что Ядвига в эту минуту рожает в отчаянных муках странного недоношенного мальчика с коротким волосатым хвостиком на копчике, с немедленной смертью которого и закончится династия людоедов Залаускасов. Смертью этого странного мальчика закончится и мой тайный договор с местной лесной нечистью, так мило навязанный мне княгиней Шумской, и моя задача, как я понимала только теперь, сводилась к одному — довести дело до кровавой разборки в сумеречный час в нужном месте. Подсадная утка! Боги — что хотят, то и делают!

Последний раз беспутный ветерок районного масштаба пытался расплести мои волосы, но мне уже было не до него. Мы обнялись со Стасисом, пожелав друг другу удачи без всяких слов, и его лицо было последним, что я запомнила на отплывающем назад перроне. Счастья тебе, мой милый лесной странник, сыновней любви, хорошей охоты и крепкого сна! Может быть, мы и встретимся когда-нибудь на тех дорогах без начала и конца, что тугой сетью опутывают наше вечное яблочко, и ты расскажешь, как тебе жилось, и мы выпьем рюмку-другую за нашу встречу.

Поезд отправился по расписанию, и за окнами до самого Неляя был густой туман, потому что Пакавене уже исчезала с лица земли. День прошел в мелких хлопотах, старики спали на нижних полках, а я маялась на верхней боковой, думая о приемной дочери Андрея Константиновича и пытаясь припомнить, где же я все-таки слышала имя ее покойного отца, пока, наконец, в памяти не всплыл веселый капустник в молодежной театральной студии с участием двух девиц и трех развеселых молодых людей, и Борис Веснянский был одним из них, а, вернее сказать, первым из них всех. Карнавальное дитя с умным живым личиком, рожденное на радость людям — и все уже спрашивали друг у друга фамилию молодого актера, пророча ему большое будущее, и ощущение праздника не покидало мое шестнадцатилетнее сердце, когда я ехала со спектакля домой ночным московским трамваем.

— Боже мой! Я же банщика не взяла с собой, — вдруг пронзило меня, и я точно знала, где он сейчас находится, но сделать уже ничего было нельзя, и костяная фигурка начала свою, отдельную от меня жизнь.

Когда я проснулась, то лето все-таки продолжалось, мимо окон проносились березовые рощи, и девушки бежали по тропинкам купить билет в электричку, и женщины в цветастых платочках провожали поезд глазами, будто всю жизнь мечтали, но не могли укатить куда-нибудь дальше райцентра, и коровы бесстрастно жевали на дорожных откосах душистые травы, поплевывая на строгие окрики старух, и здесь не было тайн, потому что, какие могут быть тайны в моем собственном Национальном парке, где все знают всех, и все знают все, и только размеры парка никто не может представить воочию.