Повесть о Сергее Непейцыне - Владислав Глинка

На одной из них лежала раскрытая книга. Сергей присел на скамью, огляделся и увидел Леночку. Стоя спиной к нему на площадке перед беседкой, она ловко подбрасывала и ловила волан. Одетая в домашнее голубое платье, тоненькая фигурка подавалась то туда, то сюда, встречая ракеткой оперенный шарик, который взлетал так высоко, что, следя за ним, девушка откидывала голову назад, рассыпая по спине сверкавшие на солнце кудри.

Как захотелось Непейцыну взять в руки ракетку! Он никогда не играл в волан, но с такой партнершей сразу бы выучился… Тяжело в двадцать лет видеть игры, в которых уже никогда не будешь участвовать.

Но вот при одном из ударов Леночка, чуть повернувшись, увидела Сергея. И тотчас, оправляя волосы, пошла к скамье.

— Как мило, что вы пришли! Сидите, сидите. Я тоже сяду. — И она опустилась рядом, обдав Непейцына каким-то благоухающим теплом. — Вы видели те смешные статуи? Я думала, такие только у католиков бывают. — Она указала на колокольню греческой церкви. — А иконостас очень красивый. Я вчера ходила смотреть.

— И я там был, — сказал Сергей. — В ограде мой друг похоронен.

Леночка стала серьезной:

— Он тоже был ранен под Очаковом?

Сергей рассказал о Греческом корпусе, Николе, Егоре, и она слушала внимательно и сочувственно. Потом Леночка пересказывала содержание французского романа, который полчаса назад кончила читать. Отец, уехавший в Америку и пропадавший там много лет, возвращается богачом к семье, живущей в нищете, и делает всех счастливыми. А Непейцын слушал ее рассказ и любовался разгоревшимся лицом, сочетанием голубого платья с нежной кожей, на которой трепетала тень пронизанных солнцем листьев.

В следующее воскресенье Сергей опять получил приглашение на обед и сидел рядом с Леночкой. А на неделе подполковник зашел во флигель и позвал вечером покататься на вельботе по Днепру. Представив, как трудно будет сходить в колеблющуюся шлюпку и вылезать из нее, Непейцын решительно отказался, соврав, что плохо себя чувствует. Приглашенный присесть, Леонтович после вопросов об участии Сергея в осаде поинтересовался, кто же его милостивец среди генералов. Непейцын ответил, что убежден — никто его не помнит, кроме одного квартирмейстера, которому помогал в черчении планов.

Подполковник сказал недоверчиво, что скромность есть лучшее украшение молодого человека. Такого и награждать приятно, ежели, конечно, покровитель не хочет, чтобы его прославляли. Удивленный упорством собеседника, Непейцын, решив обратить его к другой теме, спросил, что слышно из армии. Леонтович ответил, что из Киева пишут о фельдмаршале Румянцеве, который, отъехав от своей должности, живет близ сего города партикулярно, и что, следственно, обе южные армии соединились теперь под рукой светлейшего. Сергей сказал, что единоначалие, надобно надеяться, послужит победам, а Леонтович ответил, что для него важнее, как перенесение воины к Дунаю повлияет на собственную службу. С одной стороны, можно ждать прекращения работ по укреплению Херсона, раз воина столь удалилась, но с другой — авось не скоро о том вспомянут, отпуск средств продолжится, а спрос от возводимого будет невелик. Непейцын, чувствуя тягость от таких своекорыстных рассуждений, лишенных малейшей патриотической видимости, спросил, не знает ли чего о военных действия со Швецией. На это Леонтович отозвался, что там наш флот одерживает победы, как говорил ему сам адмирал Мордвинов, старший в Херсоне морской начальник, очень к нему, Леонтовичу, расположенный. От этого расположения и вельбот с гребцами нонче вечером к их услугам.

«Господи, как у него все на свое сворачивается!» — думал с тоской Сергей. А подполковник продолжал, понизив голос:

— А еще он рассказывал, что в одном письме, из-за границы полученном, про Францию ужасные страхи сообщают…

— Что ж такое? — оживился Непейцын, обнадеженный услышать что-нибудь не касающееся дел подполковника.

— В прошлом году там неурожай был, и сделался голод. Весной чернь взбунтовалась, и солдаты отказались усмирять. А сейчас король собрал какие-то штаты — ну, вроде думы из купчишек и мещан, которые обо всем дерзко судят…

— Но вы сами сказали, что бунты произошли от голоду. Позаботились бы снабдить их хлебом, а то с голоду люди…

— Э, Сергей Васильевич, разве их накормишь досыта! Все бездельники, как наши мужики, оттого и голодают. Вот Тихон, дворник, за что жалованье получает? А разве мне благодарен?

— Но что адмирал еще рассказывал? — поторопился спросить Сергей, чувствуя, что разговор опять поворачивается на здешнее.

— Да, кажись, ничего..! Но я-то хочу от тех новостей вам дать совет, чтоб внимательней за людьми смотрели. Кучер ваш, я замечаю, ничего не делает, дрыхнет днем, рыло отращивает.

— А что ему делать, пока лошади не нужны? Они у него в порядке, сбруя и тарантас тоже, вот и ладно, — сказал Непейцын.

— Что он делать может, того сразу вам не скажу, — с важностью жевал подполковник, — но только надобно ему мастерство какое изучить, чтоб доход вам приносил. И Фильке вашему не много ль доверия оказываете? Расход всегда ль проверяете?

— Да помилуйте, он дядька мой с кадетских лет и без всяких отчетов деньги мои хранит. Сейчас, к примеру, у него несколько тысяч на руках, а сколько точно, разве я знаю?..

При слове «тысяч» подполковник изменился в лице — все черты изобразили тревогу, даже кадык заходил под овечьим подбородком, будто дух перехватило.

— Да как же можно, Сергей Васильевич? — воскликнул он. — А ежели украдет, да на корабль, да за границу?..

— Куда же он от меня, от родины, побежит? — улыбнулся Сергей. — Я ему больше, чем себе, верю. Надежнее человека нету.

Когда Леонтович наконец ушел, Сергей вздохнул облегченно. Вот и образованный и будто воспитанный человек, но, кроме своей выгоды, на уме ничего нет. Каково с таким Леночке жить?..

А с ней Непейцыну было по-прежнему легко и приятно. В следующие дни они не раз виделись в саду. При встрече после катания по Днепру Леночка попеняла, что не поехал, и очень смешно изобразила разговор старших, непрерывно повторяя на разные голоса шесть слов: жалованье, чин, крестьяне, овцы, доход, убыток. В воскресенье за обедом опять сидели рядом и, продолжая игру, Леночка обращала внимание Сергея на те же поминутно звучащие слова. В этот день один из офицеров увлек слушателей новым проектом получения прибылей в забугских степях. Они будто бы изобиловали растением войда, из которого легко добывать дорогую синюю краску. Собеседники подхватили тему, и началось обсуждение выгодности винокурен, уксусных и шелковых заводов. Потом Сергей и его соседка перестали слушать старших — Леночка рассказывала о своем детстве, о жестокой гувернантке, о старшей сестре, о Киеве, как маменька ее там не могла ходить пешком — там все с горки на горку… «Ффа-ффа!» — смешно отдувалась она, подражая подполковнице.

Но при всех достоинствах Леночки как собеседницы за столом Непейцын чувствовал себя стесненным в этом нарядном доме, среди золоченой мебели, на натертом до блеска полу. Нет, никогда не был светским, а теперь, с деревяшкой, и подавно. Он норовил прийти перед самым обедом и скрыться, когда все переходили в гостиную.

То ли дело в саду! Там Леночка держалась свободней, рассказывала забавное, а то заставляла его говорить и внимательно слушала, сидя рядом, такая красивая, сочувствующая. Конечно, и здесь не раз Сергей горевал про себя, что не мог быть ее парой в движении. Но, как и в первый раз, когда, увидев его, перестала подбрасывать волан, Леночка умела сдержать резвость, смягчить это горькое чувство.

Писем от Иванова не было, аттестат не приходил. Но теперь Сергей не тяготился ожиданием его в Херсоне, хотя страдал от жары куда больше, чем в очаковском лагере. Сильно ныла намятая при ходьбе культя, и середину дня старался проводить в своей комнате раздетый, освободившись от деревяшки.

Зато по утрам, часов в девять, почти ежедневно выходил в сад и садился на скамейку, окруженную деревянным трельяжем, завитым виноградом. Отсюда он слушал звуки фортепьяно, на котором в эти часы играла Леночка, Потом выходила в сад и усаживалась рядом с Сергеем. Пока подполковница путешествовала по лавкам, они дружно смеялись или рассуждали о чем-нибудь всерьез.

Однажды, когда Леночка, по обыкновению, насмешливо отозвалась о привычке своей маменьки долго торговаться с купцами и затем уйти, ничего не купив, Сергей сказал:

— Подшучиваете, а небось ни за что не согласились бы с нею расстаться.

И девушка, не задумываясь, ответила:

— О нет! Согласилась бы! Я и замуж пойду так, чтобы быть самой хозяйкой. Кому же охота вечно девчонкой считаться? Вот сестра так счастлива, что папеньку сюда перевели и около нее ни маменьки, ни свекрови.

— Но помилуйте, Елена Петровна, чем вам матушка помешала?