Рожденные в пламени - Ник Кайм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вулкан предчувствовал, что больше они с Т’Келлом не увидятся, но не хотел, чтобы тот это понял.
Глава 1. Сбор гарнизона
В темных глубинах корабельной топки забушевало пламя. Вздыбленные деформированные артефакты казались Т’келлу переломанными пальцами. Языки пламени голодными стервятниками рыскали по бронестеклу, пожирая все, а взамен выплевывая горький едкий дым. Его клубы лишь изредка позволяли увидеть что-либо: оплавившийся, почерневший клинок или осевший остов, не выдержавший колоссального жара печи.
Все горело, и именно Т’келл разжег огонь.
Он глядел вниз со смотровой площадки и плакал.
Жар пощипывал кожу даже сквозь бронестекло.
— Я словно устроил бойню... — пробормотал он, непроизвольно стискивая пальцами древко громового молота. — Истребил такое великолепие, такую красоту.
В этот момент полномасштабного уничтожения Т’келл остро ощутил жестокое прикосновение поэзии, которую обычно вытесняла из его души логика.
Немногие военачальники могли похвастаться таким безупречным опустошением, а вот он, магистр кузни, ремесленник и творец, совершил это.
Т’келл усмехнулся грустной иронии ситуации.
«Отец Кузни», — напомнил он себе.
— Такое горе, — прошептал он теням, — как будто ты умер еще раз.
Т’келл не был свидетелем гибели примарка, но в своем сердце он знал, что его отец действительно умер.
Говорили, что первым из памяти о недавно умершем стирается голос. Т’келл никогда его не забудет, до самой своей смерти. Последние слова отца врезались в память так же надежно, как почетные шрамы в черную, будто оникс, плоть. Свершилось немыслимое. Остался только пепел.
— Неужели нельзя ничего сберечь, брат?
Он узнал голос Рахза Обека.
В своих раздумьях Т’келл чуть не забыл, что при сожжении творений Вулкана присутствует и Носитель Огня, стоявший рядом с ним на маленькой площадке. Его рельефную броню из зеленого керамита дополнял ярко-красный плащ из шкуры змия. Шлем, пристегнутый ремешком к поясу, венчал темный металлический гребень, деливший его на два равных полушария. Уменьшенная копия гребня — полоска темно-зеленых коротко подстриженных волос — пересекала череп воина. И, как всегда, его лицо хранило суровое выражение. Рахз Обек был стойким как гранит, и это свойство распространялось не только на его действия, но и на эмоции. Заданный им вопрос не содержал ни сожаления, ни просьбы — всего лишь выяснение обстоятельств.
— Этот корабль, где мы находимся, и установленное на нем орудие, — сказал Т’келл, поглядывая на тени под сводчатым потолком. Автоматическая фокусировка его бионического взгляда помогала различать в темноте мельчайшие детали. — И еще пять других артефактов. Всего семь, по одному на каждое из наших царств.
Обек подошел еще на шаг к бронестеклу — единственному, что отделяло его от топки. Прищурив красные глаза, он пытался рассмотреть очертания предметов, которые Т’келлу было поручено уничтожить. Он никогда не видел шедевров Вулкана — даже этот корабль был ему не знаком — и Т’келл решил, что брат-капитаном движет простое любопытство.
В центральной топке «Чаши огня» бушевало адское пламя, красное, как плащ Носителя Огня. Перед его жаром не могло устоять ни одно рукотворное изделие. И Обек, как ни вглядывался, не мог увидеть ничего, кроме почерневшего металла и растущей груды пепла.
— Печально видеть, как сгорают работы отца, но это лучше, чем если бы они попали в руки мятежников.
— Мне он сказал почти то же самое, — ответил Т’келл. — Неудивительно, что он именно тебя поставил во главе... гарнизона.
Обек напрягся от этих слов, чем подтвердил давнишнее подозрение Т’келла. Капитан считал свой пост наказанием, а Прометей, спутник Ноктюрна, где находились космопорт и казармы, — не цитаделью, которую стоило бы защищать ценой жизни, а тюрьмой, где он отбывал пожизненное заключение.
— Хотя, — продолжал Т’келл, не дождавшись ответа, — я догадываюсь, что вы называете себя иначе.
Обек слегка повернулся, и на его драконьих доспехах угрожающе заметались отблески огня.
— Значение имеет лишь одно имя, — после недолгой паузы произнес он.
Т’келл не мог не согласиться:
— Верно.
Огненная буря утихла, оставив только небольшие мерцающие огоньки, рев пламени сменился негромким потрескиванием. Дым затемнил бронестекло, словно стыдясь того, что было сделано. Вернее, уничтожено.
— Ты сказал, что потребуется моя помощь, Отец Кузни? — спросил Обек.
— Таков был его последний приказ перед вылетом к Исствану Пять.
И снова Обек проявил чувства. На этот раз стало заметно, как напряглись его челюсти.
— И как же, по-твоему, я должен поступить?
— Так, как не поступал никогда, — сказал Ткелл. — Покинуть Прометей.
Занду снился человек, объятый пламенем. Не было видно ни его лица, ни каких-либо отметин на броне, чтобы определить ранг и принадлежность к легиону, но он горел. Вечно.
Сержант уже не помнил, как давно появился в его видениях горящий человек, и тем более не знал, чем это было вызвано. Но огненный кошмар постоянно таился где-то на самом краю сознания и ждал, пока он ослабит защиту, чтобы воплотиться в пламенных ужасах.
Сначала Занду решил, что горящий человек — он сам, и отражение в снах предвещает его собственную гибель. Предчувствие неминуемой смерти появлялось каждый раз вместе с пылающей фигурой, но после нескольких подобных встреч сержант понял, что видение означает кого-то другого, что-то другое, отзвук то ли прошлого, то ли будущего.
Когда воин обратился к капеллану Зау’уллу, тот предположил, что объятый пламенем человек сулит гибель в огне кому-то злобному и жестокому.
Со времен Никейского собора среди них не было ни одного библиария, и Занду не верил, что сам обладает их скрытым потенциалом или какими-то способностями. Точно он знал лишь одно: стоит прикрыть глаза, и тотчас появится человек, охваченный пламенем. Навеки проклятый легионер.
Занду очнулся в лихорадочной испарине. Дыхание облачком пара слетело с губ, несмотря на сильную жару. Это явление, как и сон, тоже не поддавалось объяснениям.
— Милосердный Вулкан, — вздохнул он, еще не избавившись от гнета тяжелых воспоминаний.
Мысленным приказом он выровнял стук сердец.
«Дыши, дыши...»
Не одеваясь, он сквозь мерцающее кольцо жаркой дымки сошел с помоста и прошагал босиком по ковру тлеющих углей. В зале было темно, но Занду неплохо видел и без света. Но кое-что он все же пропустил, и, как только потянулся за доспехом и ножнами с клинком, тишину нарушил голос:
— Мрачные сны, брат Занду?
Он обернулся:
— Обек.
— Они не сказались на твоих рефлексах, Огненный Кулак.
Брат-капитан кивком указал на клинок в руке Занду, инстинктивно
