Зверь с той стороны - Александр Сивинских

Он высунул голову в окошечко. Набрал в грудь воздуха. Замер. Длинно выдохнул. Закричать, позвать на помощь оказалось трудно. Трудно и страшно, гораздо страшнее, чем тихонечко сидеть в уголку и ждать своей очереди на заклание. Психология жертвы, подумал он, кролики и удавы, знаем мы такие штучки. Он снова глубоко вдохнул: а я справлюсь!

На крыльце, едва отмеченное периферийным зрением, произошло какое-то движение. От неожиданности он вздрогнул, разом выпустил весь воздух и опасливо скосил глаза. За мной? Неужели уже за мной?

Люсьен, подопытный кот, стоял на верхней ступеньке, выгнув рыжую спину и задрав трубою хвост. Распушенный хвост мелко затрясся, Люсьен повернулся и обнюхал только что помеченный столб. А затем исчез.

Яков втянул голову обратно и облизнул сухие губы.

"Акселерин", — трезво и хладнокровно сказал себе агент Ёрш.

Котик-то оказался сообразительней человека. Мигом допёр воспользоваться тем, чем наградили большие ученые мужи. А я? Чем я от кота отличаюсь? Высшей нервной организацией? Разве она может стать помехой? Не думаю. Вколоть кубик-другой, стать неуловимым. Опасно? Да плевать… Выбора-то всё равно никакого. То есть… ну нет, заполучить от свернувшихся сатанистов погнутый гвоздь промеж рёбер, это точно не мой выбор.

Он торопливо открыл крошечную холодильную камеру — объёмом пару литров, не больше, вытащил пузырек с лаконичной надписью: «А». Подумай, как пробка притёрлась! Ну же, давай! Ага! Стеклянный грибок крышечки полетел под ноги. Шприцы, где шприцы? В аптечке, где же ещё. Так. Жгут — затянуть; туже, ещё туже. Вена! Не спеши. Вдох. Выдох. Спокойно.

Спокойно.

Есть!

В вену словно воткнули прут изо льда. Прут начал расти, ветвиться, ледяные иголочки проникали всюду, ломались, слоились. Было больно. Господи, было невероятно больно! Особенно, когда обжигающе холодные когти добрались до паха. Он боком повалился на столик, толчками выплёвывал сквозь сжатые зубы воздух, который превращался в груди в колючий крупитчатый снег, который распирал, разрывал грудь, которого стало слишком много. Если придут сейчас, подумал он, если придут сейчас… — и в то же мгновение всё кончилось.

Он поднялся, ладонью утёр обслюнявленный подбородок. Подвигал головой, руками, присел. Внимание привлекла распахнутая дверца холодильника. Он бережно прикрыл её, повернул в замке ключ. С недоумением воззрился на свою руку: ушко ключа осталось в пальцах. Латунный шпенёк поблёскивал свеженькой перекрученной поверхностью слома. Холодильник остался не заперт.

Вот как, подумал он, наливаясь веселой злостью, вот оно, выходит, как! Прошу прощения, господа люцифериты, но сила, понимаете ли, — сила теперь у меня! Он подступил к выходу, примерился и ударил в левую половину двери ногой. Дверь заметно выгнулась наружу, но не открылась. Он ударил снова. Крепкий затвор выдержал и на сей раз, но порвалась нижняя дверная петля. Он сел на пол, согнул колени, упёрся подошвами в дверцу — повыше — и легко, почти нежно выпрямил ноги. Лопнула другая петля. Дверца крутнулась вокруг штанги затвора и остановилась, перекошенная. Он с восхищением тряхнул головой: "могу, а!" — и спрыгнул на вытертые каменные плиты двора.

…Услышав короткие, хлёсткие удары, донесшиеся из двора, люди в доме насторожились. Им показалось, это выстрелы. Широченный молодой мужчина, склонявшийся дотоле над обнаженным бессознательным телом Алёши, уложенным навзничь на громадный круглый стол, поднял вверх ладонь, призывая к тишине. В другой его руке возник небольшой потёртый револьвер. Подросток, обматывавший Алёшину щиколотку полосой стёганого ватина, испуганно пискнул, сжался и побледнел, глядя на широкого. Тот поиграл желваками и с видимым напряжением выдавил, обращаясь к третьему, обильно потеющему мужику, сидящему на корточках у стены:

— Селифан, харя, у них что, оружие есть? Я ж тебя сейчас…

— Да ты что, Демон, откуда у них? Гадом буду, ничего не было. Они…

— Заткнись. И — метнулся посмотреть! Живо, — скомандовал широкий. Подросток выронил ватиновый моток, кинулся выполнять, но широкий, Демон, цыкнул: — Клаус, стоять, замри.

Уперся взглядом в Селифана:

— Ты, харя тупая, мне что, надо повторять?

Селифан, скобля рукою по стене, начал подниматься, плаксиво морща нос.

— Возьмёшь. — Демон пнул к нему обрезок металлической трубы, измазанный тёмным. — Если что, бей по рукам, по коленям, по почкам. Башку не трогать. Быс-стра, харя! — зашипел он с ненавистью, видя, что Селифан колеблется, и навёл на него револьвер. — На счёт три-четыре стреляю. Раз…

Селифан подхватил трубу, выронил, зарычал, схватил опять и, пригибаясь, побежал на нелепо согнутых ногах к выходу.

…Очутившись во дворе, Ёрш, а скорее и не ёрш уже — Марлин, стремительная меч-рыба, способная развивать в толще воды скорость свыше пятидесяти узлов (а это под сотню километров в час!), с интересом посмотрел в сторону ворот. Уйти сейчас было бы, пожалуй, самым разумным. Алёшке, конечно, абзац, но тут уж как кому повезло. Ну нет, спохватился он. В доме, кроме Алёшки, остался ещё ноутбук, а на нём всё: результаты исследований, дневник, намётки будущих опытов. Формулы — пусть сырые, но с большой долей вероятности правильные. Информация. Дорогая. Такая дорогая, что и представить трудно. Это четко понимал он сейчас, испытав действие «акселерина» на себе. Бесценная, пожалуй. Кроме того, сдавать кровь и плоть для экспериментов натовским (или каким там? может, кто-нибудь и больше заплатит, — япошки, к примеру?) яйцеголовым лучше не свою, а кроличью.

А вот о том, что великолепный акселератор метаболизма вовсю булькает во мне, благоразумнее всего будет помалкивать, решил он. Он развернулся и направился к крыльцу.

Шаги отдались в голове сухим хрустом. Точно ступал по вафельным трубочкам или чипсам. Ему пришло на ум, что никаких других звуков он не слышит. Вообще. Не слышал и тогда, когда крушил фургон. Проверяя, опустился на корточки, двинул кулаком по листу шифера, которым была огорожена завалина. Шифер бесшумно разлетелся крупными волнистыми обломками, из дыры посыпалась сухая земля вперемежку со шлаком. Тишина. Только где-то, на самом краю света, шуршали словно бы стекающие в бескрайнюю жестяную ёмкость рисовые зёрнышки. Это бегут секунды, решил он, поразмыслив. Подумать только, до чего они спешат. Видел он также как-то не вполне обычно, не в фокусе, что ли. Бездушные, неживые предметы — стены дома, автомобиль, ступени крыльца, — в обычной жизни такие неподвижные, подрагивали, ползли по наклонной вниз и вверх. Двоились, а то и вовсе пропадали куда-то на время. Он ждал, что воздух, недовольный чрезмерной быстротой его движений, примется сопротивляться, толкаться, рвать одежду. Он ждал, что связки и суставы, что мышцы, непривычные к такой колоссальной нагрузке, станут болеть, что сердце собьётся с ритма, ждал каких угодно неприятностей, но нет. Чувствовал он себя, в общем, вполне комфортно. Только слух вот да зрение… И в горле комок какой-то. Он сглотнул — отдалось в мочевой пузырь, он едва сдержал готовую пролиться струйку. Почему-то подобные фортели организма показались ему потешными, и он рассмеялся, но тут же умолк: смех звучал ржаво — скрип-скип-скрип, — пренеприятно. Струйка выбежала-таки, горячо и щекотно потекла по ноге.