Фашисты - Майкл Манн

приграничья» и «государственники» — составляют почти половину респондентов Абеля. Третья волна новобранцев последовала в конце 1920-х: это были в основном молодые рабочие, разочарованные политическим и экономическим застоем Веймара. По большей части они не отрицали, а расширяли и усиливали взгляды предыдущего поколения: более агрессивный национализм, в том числе вражду к демократии и социализму (Merkl, 1975: 68–89, 139; ср. Diehl, 1977; Grill, 1983). Для всех трех волн был очень важен парамилитаризм. Вплоть до захвата власти большинство членов нацистской партии были участниками боевых отрядов.

«Фронтовой миф», мифы о «ноже в спину» и о неблагодарности Веймарской республики в конце 1920-х получили широкое распространение. Последнее было ложью, пишет Бессель (Bessel, 1988): солдат, вернувшихся с войны, по большей части чествовали как героев. Возможно, этот миф подпитывала явная военная слабость республики. Однако из эссе, опубликованных Абелем, видно, что нацисты-ветераны тепло вспоминают о войне; военная дисциплина, строгая иерархия, уравновешенная чувством боевого братства, отвечала их личным и национальным устремлениям:

Национал-социализм был рожден в окопах. Понять его могут только те, кто прошел через фронтовой опыт.

Война дала нам урок великого фронтового братства. Все классовые различия, которые разъединяли нас до войны, развеялись, как дым, с первыми залпами. Главное, кто ты есть, а не кем ты хочешь казаться, — вот что оказалось самым важным. На войне нет от дельных личностей — есть только народ. Общие страдания, общая опасность сплотили и закалили нас. Мы смогли бросить вызов миру и продержались четыре года.

Моя прежняя жизнь разлетелась на куски. Вместо нее мне от крылся мир окопов. Раньше я был одинок, здесь нашел братьев. Сыны Германии стояли плечом к плечу в жестоких боях, ловя в прорезь при целов наших общих врагов. Мы спали в землянках, открывали друг другу душу, делились последним… перевязывали раны друзьям. Кто мог тогда усомниться в твоей немецкости, кому было интересно, какое у тебя образование и кто ты — католик или протестант? (Abel, 1938: 142; Merkl, 1980: 113).

В самом деле, начиная с 1916 г. германская армия стала самой демократичной, передовой в техническом отношении и самой боеспособной среди армий воюющих держав. Гейер (Geyer, 1990: 196–197) пишет о ней: «Немецкая военная машина работала по системе Тейлора», по модели, способной «организовать нацию в целом», стирая «различия между военным и гражданским обществом». Респонденты Абеля считали, что этот армейский дух сохранили только нацисты. В «Стальном шлеме», как писал один из них, «не было духа товарищества — только классовая грызня» (Merkl, 1980: 211). Так парамилитаризм вторгался в политику и преображал ее.

Как и в случае итальянского фашизма, нацисты были в основном молодыми людьми с военным прошлым — хотя постепенно, по мере того, как война уходила в прошлое, нацисты взрослели, обзаводились семьями и «гражданскими» социальными связями. У каждого следующего поколения молодых мужчин правый национализм и этатизм, усвоенные с молоком матери, все усиливались: в первом из таких поколений национализм воспитали довоенные молодежные организации, в следующем — окопное братство, в третьем — десятилетие парамилитарной борьбы против левых и иностранных оккупантов. Истинная поколенческая история нацизма сложна, она не сводится к «бунту» и включает в себя по меньшей мере два поколения. Нацизм родился как парамилитарный национал-этатизм, вошедший в плоть и кровь целого поколения благодаря войне, а последующие события лишь усилили эту тенденцию. Важнее здесь другое — то, что эти безжалостные молодые штурмовики в конце концов пришли к власти в крупнейшем государстве Европы.

Религиозные и региональные группы поддержки

В Германии существовали две основные церкви: евангелически-протестантская и католическая — так что нацисты, задумав стать крупной партией, постарались привлечь к себе и ту и другую. В партийной программе 1920 г. была выдвинута идея «позитивного христианства», то есть деизма; однако она отталкивала обе церкви, и скоро нацисты от нее отказались. Сам Гитлер, как и многие его ранние сподвижники, в детстве и юности был католиком. Однако в целом среди нацистов преобладали выходцы из протестантских семей. Исключение составляли только гауляйтеры до 1933 г.: среди них пропорции были близки к общим долям в населении — 62 % протестантов, 37 % католиков (Rogowski, 1977: 403). Однако из 33 основных лидеров нацистской партии протестантами считали себя 16, католиками — только 3. Остальные называли себя людьми безрелигиозными (Knight, 1952: 31). В подборке эссе у Абеля две трети не упоминают о религии своей семьи, 25 % называют себя протестантами, и лишь 10 — католиками. О религиозных взглядах рядовых членов партии у нас мало информации, однако мы полагаемся на «экологический анализ»: до переворота в католических регионах Германии нацистов было намного меньше, чем в протестантских (Brustein, 1996: рис. 1.4). В анкетах штурмовиков религиозная принадлежность указывалась: среди офицеров и нижних чинов СС, а также офицеров СА соотношение протестантов и католиков колеблется от 3:1 до 5:1, среди нижних чинов СА составляет 2:1 (Merkl, 1980; Jamin, 1984: 90; Ziegler, 1989: 87–89; Wegner, 1990: 239–242). Таким образом, немецкие нацисты происходили преимущественно из протестантских семей. В следующей главе мы увидим: то же можно сказать и об избирателях нацистов. Однако в следующем томе я покажу, что среди исполнителей геноцида решительно преобладают выходцы из католических семей, и постараюсь объяснить этот парадокс.

Мы не располагаем подробной информацией по регионам. Ученые тщательно изучают социальный состав, но их мало интересует география. Полное название фундаментальной работы Катера — «Нацистская партия: социальный профиль членов и лидеров, 1919–1945» (Kater, 1983), однако «социальность» Катер понимает очень узко. 90 % места на страницах книги он посвящает классовой принадлежности и роду занятий, 10 % возрасту. Исследователи нацистских боевых отрядов обычно заключают, что некоторые различия от региона к региону имелись, однако их географические классификации довольно примитивны. Некоторые просто делят Германию на «северную» и «южную» — и не находят между ними значительной разницы. Другие делят на земли и обнаруживают, что особенно силен был нацизм среди баварцев — результат сам по себе любопытный, если учесть, что баварцы были в основном католиками, в партии представленными мало (Jamin, 1984: 92–93; Ziegler, 1989: 83; Wegner, 1990: 235–239). Что касается этнических немцев из-за границы, жителей «потерянных территорий» и «спорного приграничья», то они дают 36 % списка Абеля, с избыточной долей от 2,0 до 3,0. Меркл подчеркивает, что французское вторжение в 1923 г. вызвало резкий рост нацизма на юго-западе (Merkl, 1975: 105, 1980: 136–137). Около 12 % нацистской верхушки, но всего 4 % членов Веймарского кабинета министров родились за границей (Knight, 1952: 28; см. Kater, 1983: 188). Избыточную долю среди офицеров СС составляли австрийцы, а также «этнические немцы», в основном беженцы с востока (Ziegler, 1989). Со всеми этими группами мы встретимся и