Крутые повороты - Александр Борин

Обязать Государственную общеплановую комиссию после представления ей этих проектов и технических условий в недельный срок разработать условия и порядок передачи вышеуказанных проектов для детальной заводской проработки и постройки русским и заграничным заводам…

Объявить конкурс на выработку наилучшей конструкции тепловозов с уплатой премии в общей сумме в 1 миллион рублей золотом, проведя эту ассигновку в установленном порядке через золотую комиссию Совета Народных Комиссаров…»

Госплану совместно с Теплотехническим институтом и НКПС поручалось в десятидневный срок разработать «подробные условия премирования и конкурса для последующего широкого опубликования их в России и за границей».

Юрий Владимирович Ломоносов в составе Русской железнодорожной миссии в начале января был за границей и о постановлении СТО ничего не знал.

Возвратился он в Москву 26 января и на другой день, 27 января, получил записку от Ленина.

Владимир Ильич просил Ломоносова сговориться с Госпланом, НКПС и Теплотехническим институтом об условиях конкурса, считаясь с постановлением СТО от 4 января 1922 года.

«Крайне желательно, — писал Ломоносову Владимир Ильич, — не упустить время для использования сумм, могущих оказаться свободными по ходу исполнения заказов на паровозы, для получения гораздо более целесообразных для нас тепловозов». Он просил неотложно сообщить лично ему результаты последовавшего между Ломоносовым, Госпланом, НКПС и Теплотехническим институтом соглашения.

28 января совещание состоялось.

Встретились Г. М. Кржижановский, профессор Л. К. Рамзин, помощник заведующего техническим комитетом НКПС П. С. Янушевский и Ю. В. Ломоносов.

Юрий Владимирович выслушал сообщение Глеба Максимилиановича о январском постановлении СТО без удовольствия.

Это постановление, отменившее наконец суровый безапелляционный приговор тепловозам, не столько обрадовало Ломоносова, сколько, наоборот, раздражило и рассердило.

— Конкурс на полтора года есть только новая оттяжка, — резко сказал он. — Надо не конкурсы объявлять, а немедленно строить тепловозы.

В тот же день о своих разногласиях с Госпланом Юрий Владимирович телефонограммой сообщил Ленину.

29 января на телефонограмме Ломоносова Владимир Ильич написал управделами Совнаркома Н. П. Горбунову:

«т. Горбунов! Вы или Смольянинов должны специально следить за этим делом. Очень важно. Подберите все сюда относящееся (постановление СТО о премии и т. д.). Поговорите с Ломоносовым. В среду будет совещание у него с Кржижановским и др. в Госплане. Протокол должен быть у Вас. Итог скажите мне. Кржижановскому я это читал. Он говорит, что конкурс и план Ломоносова не исключают друг друга.

29/1. Ленин

P. S. Кажись, у Стюнкеля есть материалы об этом. Надо всю научную литературу об этом кому-нибудь собирать».

Однако Юрия Владимировича это не успокоило.

30 января на новом заседании коллегии Наркомпути Ломоносов гневно сказал:

— Полтора года назад в этих стенах мне официально разъяснили, что нельзя, рано ставить вопрос о введении тепловозов на железнодорожных путях республики. Меня, по сути, обвинили в легкомысленном фантазерстве, в мечтательстве. А сегодня, я вижу, фантазерство предлагается еще похлеще. Хотим устроить всемирный конкурс тепловозов, когда в мире еще нет ни одной порядочной машины…

Через два дня после совещания в НКПС, предварительно созвонившись, Ломоносов приехал в Госплан, к Кржижановскому.

Не беря предложенный ему стул, засунув руки в карманы немецкого, на гагачьем пуху, пальто, Ломоносов объявил Глебу Максимилиановичу:

— Я намерен пожаловаться на вас Владимиру Ильичу.

Кржижановский промолчал.

— Вот, извольте, мое письмо, — сказал Ломоносов.

Кржижановский взял листок, прочел:

— «Высокоуважаемый Владимир Ильич!

Мою точку зрения о бесполезности конкурса на тепловоз по докладу Красовского разделила и коллегия НКПС. В Госплане, однако, нам не дали возможности изложить наши соображения, исходя из того, что раз СТО решило конкурс, нельзя говорить о его бесполезности. Засим это дело было положено под сукно…»

— Какое дело положено под сукно, я не понимаю? — спросил Кржижановский.

— Мои возражения против конкурса, — сказал Ломоносов.

Кржижановский кивнул. Прочел дальше:

«…Таким образом, я лишен возможности исполнить Ваше приказание протолкнуть это дело при себе. Мне это очень больно: я работаю над тепловозом с 1906 года.

С товарищеским приветом Ю. Ломоносов».

— Понятно, — сказал Кржижановский. Он вернул письмо Ломоносову. — Вы бы присели, Юрий Владимирович. Госплан дает вам возможность изложить свои соображения, — он улыбнулся.

Ломоносов сел.

— Итак? — спросил Кржижановский.

Ломоносов сказал:

— Создать тепловоз в чертежной зале нельзя. Он может быть создан исключительно в работе, на рельсах… Необходимо как можно скорее построить новый локомотив, приступить к его испытанию и усовершенствовать в практических условиях.

— Кто же возражает? — спросил Кржижановский.

Ломоносов вопроса не принял.

Он развил свою мысль:

— Кто был всегда и остается сейчас главным тормозом паровозостроения? Известно: паровозостроительный завод. Заводчик заинтересован строить машины по уже готовым, хорошо испробованным и достаточно устаревшим моделям.

А кто творит прогресс? Известно: железная дорога.

Система компаунд, перегрев пара, подогрев воды… Изобретатели Кларк, Вебб, Бородин, Лопушинский… Разве это люди, связанные с промышленностью?.. Ничего подобного, это железнодорожники, эксплуатационщики. Они, и только они, создали современное лицо рельсового транспорта.

А Госплан рассчитывает на соревнование ради прогресса подвигнуть промышленников. Пустое предприятие!

— Машина, которой еще не имеет мир, — сказал Ломоносов, — не явится готовенькая, как Минерва из головы Юпитера. Ее могут вынянчить только рельсы.

Кржижановский слушал Ломоносова внимательно, не перебивая.

Когда Ломоносов закончил, он сказал:

— Прежде чем рельсы начнут вынянчивать, надо, чтобы кто-нибудь из промышленников построил тепловоз. Пока его нет в природе, нечего и вынянчивать… — Он добавил: — Пусть рельсы вынянчивают сразу несколько тепловозов, отобранных нашим конкурсом. Или вы, Юрий Владимирович, возражаете?

Ломоносов на шутку не отозвался. Неожиданно спросил:

— Мне сообщили, Госплан готов ассигновать на конкурс не миллион уже рублей золотом, как предполагалось, а все полтора миллиона?

Кржижановский посмотрел на него.

— Да, — сказал он, — если конкурс состоится, действительно уйдет полтора миллиона.

Ломоносов проговорил негромко:

— Несметные деньги! Как вы можете ими рисковать?

Кржижановский встал из-за стола. Дошел до окна. Вернулся.

— Да, Юрий Владимирович, — сказал он. — Несметные. — Он не дал Ломоносову возразить. — По поручению Владимира Ильича мы подсчитали, во что обойдется затея, даже если конкурс вообще, — досказал резко, — сорвется…

— Не поступит ни одной иностранной машины?

— Да… если не поступит ни одной иностранной машины. Мы потеряем тогда сто — сто пятьдесят тысяч золотых рублей…

— Гроши? — спросил Ломоносов.

— Нет, Юрий Владимирович, — сказал Кржижановский. — Вы знаете, совсем не гроши…

Он молча еще раз прошелся по кабинету. Сказал спокойно, но видно было, как Глеб Максимилианович волнуется:

— Владимир Ильич спросил, велики ли шансы, что за границей откликнутся на наше предложение.

— Мизерные! — сказал Ломоносов.

Кржижановский кивнул.

— Именно это я и сказал Владимиру Ильичу: «Шансы мизерные». — Вздохнув, Кржижановский повторил: — Совсем мизерные. — Он вплотную подошел к Ломоносову. Произнес: — А Владимир Ильич мне ответил: «И все-таки я за то, чтобы мы ассигновали эти средства».

Глеб Максимилианович замолчал. Возвратился к себе за стол. Сказал, уже не скрывая волнения:

— Раз мы, социалисты, на весь мир заявили, что выступаем за свободу научно технического творчества, то надо же это и на деле доказать. На словах нам никто не поверит. Мы должны быть готовы из последних средств оплачивать талантливую научную мысль… Тратиться на науку никогда не дорого, Юрий Владимирович… Такова отныне российская государственная политика…

— А практически? — спросил Ломоносов.

— Что практически? Если заграница не откликнется? — Он засмеялся. — Состязаться станете вы с Гаккелем… Устроим конкурс двоих… Но, может быть все-таки откликнется, а, Юрий Владимирович? — Кржижановский взял со стола бумагу, несколько секунд молча в нее глядел. Заговорил просто и буднично: — Вот условия конкурса, которые по поручению Владимира Ильича я и предполагал с вами обсудить. Если бы вы, простите, не заупрямились… Участие в конкурсе могут принимать на равных условиях как русские, так и иностранные частные и государственные заводы, организации и частные лица… Первая премия — 650 тысяч золотых рублей, вторая — 350 тысяч, третья — 300 тысяч. Уплата премий производится в валюте страны завода-строителя по курсу дня уплаты… Жюри — пять человек. Из них трое — представители от высших технических учебных заведений Москвы и Петрограда и двое приглашаются от Международного бюро железнодорожных конгрессов. Срок конкурса — 1 марта 1924 года. В этот день готовые локомотивы должны поступить в Петроград на ветку Гутуевского острова. — Глеб Максимилианович остановился. — Как вы, железнодорожник, можете быть к этому равнодушны? — Он пожал плечами. — Признаться, Юрий Владимирович, я этого не понимаю.