Современная датская новелла - Карен Бликсен

— Все снимай.

Они были так возбуждены, что, казалось, и сами уже забыли про Глухую.

Куртка Кристофера послушно упала на землю, они и прежде ее, бывало, сдирали, Кристофер не смел сопротивляться: он знал, что за штуки у них за пазухой. У всех, кроме Герта. Он играл в другую игру, им непонятную. Один Кристофер понимал. Между ним и Гертом стояло нечто, о чем остальные и понятия не имели, что-то вроде ненависти, и Кристофер думал иногда: интересно, а вдруг Герт тоже прослышал, что у них, возможно, один отец.

— Давай кайся, — сказал стоявший напротив.

— Ладно, — прошептал Кристофер, лишаясь голоса. Он не мог остановить того, что поднималось в нем.

— Встань на колени.

Кристофер выполнил приказание, и знакомое чувство унижения охватило его. Но так было всегда.

— Брюки…

— Ты забыл брюки, — уже наперебой командовали они.

Нетерпение заставило их позабыть о субординации.

У Кристофера кровь застыла в жилах. Неужели Герт им и это обещал? Неужели правда? Герт молчал. Кристофер улавливал какое-то несоответствие между его молчанием и нетерпением остальных. Итак, им было обещано и это. Но теперь Герт колебался. Показать ли всем, что он может заставить Кристофера сделать все, что угодно, или же продемонстрировать могущество своей власти, позволив себе нарушить слово.

Герт испытующе смотрел на Кристофера, который, судя по всему, окончательно сдался, хотя чутье подсказывало ему, что на этот раз тут что-то неладно, он почувствовал что-то вроде сопротивления. Мальчишкам неинтересно было бы увидеть просто голого, они хотели увидеть голым именно Кристофера, потому что тот был калека. И вдруг Герт совершенно явно ощутил стену, — то было отчаянное упорство (хоть и с примесью страха), которое зарождалось в Кристофере прямо на глазах.

— Вставай, — сказал он.

Вздох пронесся над головами, и Кристоферу стало жарко.

Нет, только не это. Не брюки.

Он очень медленно поднялся. Только не это. Не брюки. Эти слова молотом стучали у него в ушах, пока не потеряли смысл и не остались всего лишь выражением безумного страха. Все было, как в тот раз, когда они совсем сломали его; он почувствовал дикую, непреодолимую потребность завизжать.

Но он не издал ни звука. Лицом к лицу с ним стоял Герт и глядел на него, внутрь него, и Кристофер знал — Герт видит все, все, что с ним творится, весь его страх и унижение. И впервые в Кристофере возникло и укрепилось что-то такое, что не желало ломаться. Было похоже, он достиг дна в своем унижении и там обрел опору. И ненависть поднялась в нем — будто сваю заколотили в треснувший фундамент.

Герт не мог не заметить перемены. Его прищуренные глаза блеснули.

— Сними брюки, — приказал он.

— Нет, — ответил Кристофер и перевел дух, сам ужаснувшись тому, что натворил.

Никогда прежде не говорил он «нет», но сейчас это было неизбежно, он не мог иначе. Кто-то другой ответил за него, тот, кто, оказывается, жил в нем. Нет, они не увидят его уродства. Ни за что. Он не мог на это пойти.

— Снимай, я сказал, — прошипел Герт.

— Нет, — Кристофер не двигался. Сейчас они изобьют его до полусмерти.

Мальчишки смотрели на Герта. Неужели он ничего не добьется? В глазах у них уже притаилась насмешка.

Герт еще плотнее сжал губы (не рот, а искривленная линия), взгляд приобрел тот особый блеск, от которого у Кристофера обычно подкашивались ноги. Но все равно — на это он пойти не мог.

— Расстегни ремень, — сказал Герт.

— Давай я…

Чьи-то угодливые руки уже потянулись было к ремню Кристофера.

— Идиот! — фыркнул Герт и, не выдержав, ударил того по рукам. — Идиот. Он сам должен, непонятно, что ли? Сам. Иначе какой смысл. — Он так толкнул мальчишку, что тот выронил спрятанный за пазухой обрывок каната. Герт яростно поддал ногой обрывок. — Болваны несчастные! — прошипел он и рванулся к Кристоферу.

— Тебе говорят, снимай, зря упираешься.

Мальчишки невольно отступили на шаг, таким они его еще никогда не видели. Таким беспомощным.

— Ни за что, — сказал Кристофер. — Нечего вам глазеть на меня.

— Сам не снимешь, так заставим, учти, — процедил Герт сквозь зубы. — Все равно заставим. Подумаешь, какой красавец, уж и поглядеть на него нельзя. Урод несчастный, ублюдок.

— Твой отец — это и мой отец! — вырвалось у Кристофера.

Герт задохнулся от злобы. И Кристофер понял, что все, обратного пути нет, но ему было уже все равно.

— Твой отец тоже иногда заявляется к нам по ночам, — добавил он. — Я сам видел.

Он не узнал собственного голоса. Неужели он сам сказал такое? И он не издал ни звука, когда Герт схватил с земли завязанный узлом обрывок каната и хлестнул его по голой груди.

— Вот тебе… будешь знать… вот тебе, гад…

Кристофер пытался заслонить руками грудь. Но он не плакал. Было больно. Было очень больно, но ему вовсе не хотелось плакать. Как странно. Кристофер сам себе удивлялся, и Герт тоже был поражен и все хлестал и хлестал изо всех сил.

Кристофер у него еще заплачет, снимет эти вшивые брюки во что бы то ни стало. Разве он не хвалился им всем — разве не обещал, что сегодня Кристофер снимет с себя все и они увидят, какой он урод?

И разве этот гад не обхамил его? Не наговорил гадостей про его отца? Нет, теперь он просто должен его заставить, просто вынужден. У Герта побелели ноздри. Он просто вынужден добиться своего.

— Держите ему руки! — приказал он.

Множество рук протянулось к Кристоферу, его схватили и прижали к стене, как бы распяв. Мальчишки напирали друг на друга, толкались и пихались, уж очень им хотелось угодить Герту.

— А ну, отодвиньтесь! — скомандовал Герт. Он молча выжидал, пока снова не окажется лицом к лицу с Кристофером. Он все равно своего добьется. — Ну, что ж, сам не хочешь, так придется мне, — сказал он и, шагнув вперед, расстегнул ремень на Кристофере. Брюки соскользнули с худого мальчишеского тела, и ребята захихикали. Стоявшие сзади поднимались на цыпочки, тянули шеи.

— Отпустите его, — сказал Герт.

Они с жадным вниманием разглядывали бледнокожую, кривобокую фигурку, так вот, значит, он какой. Нет, не того они все ждали. Они отводили глаза от его лица, этот горящий ненавистью взгляд будто связывал их по рукам и ногам. Вместо беспомощного, собачьего выражения — взгляд, прожигавший насквозь.

Даже Герт чуточку покраснел. Неужели это тот самый Кристофер?

Кристофер не отрываясь смотрел на Герта, он чувствовал, что взял верх.

— Скотина ты! — он сверлил взглядом Герта. — Что, не вышло?

Герт молчал.

— Сволочь ты, вот ты кто!

Полнейшее отсутствие страха, вот чем он взял Герта, он был сильнее, и наконец-то пришли все те слова, которые он всегда мечтал сказать ему. Он не сомневался, что расплатой будет смерть, но какое это сейчас имело значение. Вскоре они, конечно, забьют его насмерть за то, что он себе позволил.

Он в упор смотрел на Герта, а тот стоял, как парализованный.

— Вот ты-то сам и есть ублюдок! — сказал он. — Просто моя мать перепутала нас, когда мы были маленькими. Будто ты не знаешь!

Подобная мысль Кристоферу и в голову никогда не приходила, сейчас она возникла как-то сама собой. Было даже что-то пугающее в той яростной, фанатичной убежденности, с какой он произнес эти слова, стоя перед ними во всей своей уродливой наготе.

Герт побледнел. Собственное бессилие приводило его в бешенство. А Кристофер ликовал, и безудержная радость, бушевавшая в нем, прорвалась потоком слов. Они выговаривались как-то сами собой, без всякого усилия с его стороны. Все эти диковинные слова, которых мальчишки никогда не слышали и значение которых Кристофер едва ли знал сам. Слова, которые он где-то услышал или прочитал и скрывал, как сокровище, до того они были диковинные.

Слова, таившие в себе смысл, о котором он мог лишь догадываться. Теперь он черпал их обеими горстями из своей сокровищницы.

Он и сам не заметил, как речь его обрела проповеднический пафос, точно он предавал их всех анафеме. Он был похож на безумного.

«Слова, — думал Кристофер. — Те самые. Все до единого».

«Он просто свихнулся», — думали другие. Они онемели от страха.

«Все до единого. — У Кристофера будто крылья выросли, до чего же легко было у него сейчас на душе. — Это потому, что я скоро умру», — думал он.

Но умирать вдруг стало так обидно. Нет, умирать, оказывается, вовсе не так легко, как ему думалось. Когда он замолчал, мальчишки не сразу очухались — какое-то время во дворе еще стояла мертвая тишина.

Им вроде как необходимо было от чего-то избавиться, от какого-то груза, который давил на них. Раздалось шарканье ног, кое-кто уже попятился, но не успели они опомниться, как Герт присел и рысью прыгнул на свою жертву. Но Кристофер просто взял и отодвинулся, он и теперь не боялся Герта, голова была ясная, светлая. Со всей отчаянностью проигравшего прыгнул Герт, но промахнулся — Кристофер сделал шаг в сторону, и еще один — прямо в открытую дверь, что вела к Глухой.