Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса - Альфредо Конде

Французский консул и мистер Линден, ирландец, открывший математическую школу, во время этих бесед не раз высказывали убеждение большинства жителей Ферроля относительно того, что американская революция служит для испанских колоний плохим примером и представляет опасность для интересов Испании в целом. Это, несомненно, был очень интересный разговор. Как они утверждали, феррольцы опасались, что Соединенные Штаты лелеют амбициозные мечты и, движимые духом завоевания, попытаются присоединить к своим владениям Мексику и Перу. Консул даже процитировал мнение Рейналя[91] о том, что интересы европейских держав не должны допустить, чтобы Северная Америка обрела независимость.

— Мы, американцы, ненавидим войну, — ответил со всей горячностью Джон Адамс, — наши цели — это сельское хозяйство и торговля, и основной интерес Европы должен состоять в том, чтобы поддерживать с нами мир, по крайней мере до того, как наша страна будет полностью заселена.

Затем, под внимательным взглядом Антонио, он стал пространно излагать свои соображения по поводу того, что война и завоевание лежат вне сферы их интересов, ибо внимание североамериканцев направлено на источники процветания страны, на промышленность и накопление богатств, а также на торговлю. Слушая его, Антонио получил большое удовольствие.

Джон, с которым он с тех пор поддерживал интенсивную переписку, критиковал Рейналя — ссылаясь на тех, кто его цитировал, — за то, что тот высказывался против обретения независимости Соединенными Штатами, ибо легко можно было доказать, что это послужило бы на благо всем странам, разумеется за исключением Англии, и, вне всякого сомнения, благотворно сказалось бы и на всем сообществе. Ибаньес, однако, вынужден был признать, что он в значительной степени разделял мнения феррольцев, и нечто смутно предостерегало его относительно недавно завоевавших независимость стран.

— Господство Испании над ее колониями, — доказывал Джон уже более спокойным тоном, — всегда осуществлялось таким образом, что испанцы никогда не пытались и не будут пытаться навязывать те кардинальные нововведения, которыми Англия спровоцировала мятеж в своих владениях.

Антонио молча выслушивал эти утверждения, толком не понимая, имеет ли Адамс в виду технические или культурные усовершенствования или же собственно управление, то есть учредительные меры. Поэтому он не осмелился оспорить его и продолжал хранить молчание, вспоминая о том, что было сделано францисканцами в Техасе, и об университетах, открытых в Америке испанским правительством, пока в нем вновь не пробудилось внимание, вызванное любопытством, в тот момент, когда Адамс убеждал своих собеседников:

— Испанская конституция такова, что она позволит погасить первые же искры недовольства и подавить в зародыше любые народные выступления.

Антонио осознал, что сам он вполне согласен с такой конституцией и по крайней мере с подобной ее оценкой; однако он подумал при этом, что за первой искрой последуют другие, и спросил себя, что за секретный смысл несет в себе утверждение Джона Адамса.

О, Джон Адамс! Он поехал с ним в Корунью, и они поселились в Отель дю Гран Адмираль, куда приехал приветствовать их сам губернатор Галисии. В этом же отеле он присутствовал на ужине, который Адамс дал в честь губернатора и командующего французской флотилии графа де Сада. Главной темой длительной беседы за столом было морское могущество Соединенных Штатов и их торговые интересы. Де Сад был убежден, что ни одна страна в Европе не имеет столь выгодных предпосылок, как Северная Америка, чтобы стать морской державой. Адамс был с ним согласен. Антонио же ограничился тем, что стал размышлять над всем этим, пытаясь вывести причины процветания наций, связывая их с индивидуальными планами всех и каждого гражданина в отдельности, пока наконец все граждане и подданные не слились в его сознании, а затем стали так разниться, что он предпочел внимать речам Адамса, оставив обдумывание соответствующих выводов на потом.

Адамс говорил им, что у них в Америке древесина наилучшего качества и самых разнообразных пород, особенно дуб и красный кедр, более всего подходящих для корабельного дела. Что у них неисчерпаемые запасы железной руды, опытные рабочие и все оборудование, необходимое для выплавки чугуна, работы с ним и его очистки. Он также добавил, что на их землях произрастают лен и конопля высокого качества и что их фермеры умеют выращивать и обрабатывать их. Американцы обладают мощным морским флотом и твердой уверенностью в том, что с помощью древесины, льна, конопли и железа можно сделать все, что угодно. Несколькими днями позже, уже во время бесед в доме на улице Магдалены, Адамс признается Ибаньесу, что у него уже состоялся похожий разговор на корабле Восток с господином де Тевенаром и что там он привел гораздо больше подробностей, чем в беседе с губернатором. Адамс сказал также, что на том ужине у губернатора присутствовали люди, не знавшие английского языка, например граф де Сад; к тому же, поскольку его уши не очень-то приспособлены к французской речи и он был достаточно утомлен, он не смог изложить свои соображения более пространно, а посему теперь снова постарается разъяснить все это, убежденный в том, что Антонио запомнит его доводы навсегда. Из того разговора Антонио вынес немало мыслей, а также, если вдуматься, программу действий на всю оставшуюся жизнь: ведь не напрасно же они говорили о льне и железе, о промышленности и торговле, о свободе и страстном желании обустроить страну.

Завершив столь длительный экскурс, Ибаньес поднялся и позвал ожидавших его людей. Как кстати пришлась ему эта остановка, этот отдых, во время которого он смог предаться воспоминаниям, охраняемый щитом памяти; как полезно было раздумье перед последним подъемом на его пути, который вернет его в Саргаделос впервые после мятежа тридцатого апреля. Если хорошенько поразмыслить, то все последние годы он только этим и занимался: извлекал прибыль из железа, обрабатывал лен, добывал руду, снаряжал корабли и заполнял их трюмы товарами; ему оставалось лишь воспользоваться землей, которая, если увлажнить ее своим дыханием, источает запах белой глины. Быть может, грех его состоял в том, что он пытался делать в этом религиозном, отсталом краю то же, что в других, таких как страна Адамса, далекая и вместе с тем такая передовая, отдаленная и отрезанная от вековых обычаев и пороков, полная порыва и силы, достаточных для того, чтобы мир в ней словно бы рождался заново, вновь и вновь, как это происходит повсюду, за исключением краев, вечно погруженных в сумерки.

Стояла поздняя весна. Там, в Рибадео, в конце нового подземного хода Лусинда, должно быть, ждет его. А в Саргаделосе его ждет действительность и длинная тень Шосефы, переехавшей в Карриль, дабы укрыться под защитой Шосе Андреса Гарсии. Вновь пошел мелкий дождь.

И вот он снова в Саргаделосе. Десятого февраля исполнилось десять лет, как он получил разрешение жителей Руи на строительство литейного производства после хлопот, достаточно непростых и тягостных, но счастливо завершившихся благодаря его собственной напористости и помощи двух верных друзей: брата Венансио и Бернардо Фелипе.

Брат Венансио, помимо того что составил соответствующее Представление, в котором официально испрашивалось разрешение его величества составить план предприятия, внушил ему мысль о необходимости обратиться к жителям, прежде чем предпринимать какие-либо другие действия. Ибаньес хорошо сделал, что последовал его советам. Лишь действуя таким образом, он получил их разрешение, столь необходимое для его целей. Руа находится на пологой горе, спускающейся к равнине, переходящей в чудную просторную долину, расположенную среди весьма внушительных, хоть и невысоких гор — таких невысоких, что они кажутся округлыми. Это спокойная, ровная долина, в начале которой возвышается Пао-да-Велья, распятие, осеняющее все, что есть в этой местности, в том числе и земельный надел Кастро, где находится округлая каменная плита, омываемая стремительно бегущей речкой, придающей ей вид морской раковины; там любят сидеть местные жители, обсуждая свои дела. Они проводят так дни напролет, споря пока не придут к единому мнению. Именно на этой плите, похожей на морскую раковину, они собрались в свое время, чтобы поговорить о том, чего хочет от них человек, которому суждено было стать хозяином литейного производства Саргаделоса.

Бернардо Фелипе тоже помог ему, воспользовавшись своими связями, скорее дворцовыми, нежели мадридскими, более светскими, чем предпринимательскими или даже политическими, сплетая сеть интересов и симпатий, которые всегда необходимо возбуждать, если хочешь, чтобы твой проект был претворен в жизнь. Итак, заручась помощью и поддержкой своих двух друзей, Антонио начал вести переговоры с жителями Руи, теми, что были ближе всего к горам, откуда он собирался добывать топливо для доменных печей, а также с теми, кто хоть и не проживал в непосредственной близости от них, но все же неподалеку и имел там свои интересы; столичные же дела он полностью передал в руки господина Гимарана. Он не вел переговоров ни с кем из столицы, но зато убедил жителей Трасбара, владельцев часовни Святой Эуфемии, расположенной поблизости от источника, куда немощные приходят омывать свои больные места, развешивая затем на ветвях ивы тряпки, которыми они их обтирают. Еще он поговорил с епископом Мондоньедо, который был ее юридическим владельцем. Действуя таким образом, он добился, что надлежащее ходатайство было сопровождено двумя разрешениями. Венансио составил прошения, а Бернардо позаботился о том, чтобы поток был направлен в соответствующее русло, орошая то поле, которое нужно было оросить, и никакое другое.