Тайфун - Робин Алан Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стэдмен ничего на это не ответил, однако Скавалло была права.
— Если вы только расскажете, что произошло на самом деле, Энглер до возвращения на базу останется прикованным наручниками к стеллажу с торпедами.
— У вас есть мое заявление.
Стэдмен давил на нее как мог, но молодая женщина, рассказывая о случившемся в вентиляторной, упорно не желала переходить какую-то черту.
— Вы понимаете, что слово командира будет окончательным?
— Я также прекрасно понимаю, что произойдет, если я заговорю о попытке изнасилования. Это станет отличным предлогом навсегда закрыть женщинам дорогу на подводные лодки. Так вот, сэр, от меня шовинисты из адмиралтейства этого не дождутся. К тому же, — продолжала Скавалло, — я действительно не подверглась изнасилованию, а обсуждать то, что было у Энглера на уме, я отказываюсь. — Она помолчала. — Мне больше нечего добавить.
— Я мог бы приказать Куперу осмотреть вас.
— Не знаю, кого бы это смутило больше.
Стэдмен закрыл папку.
— Хорошо. Итак, Энглер набросился на вас в вентиляторной с обрезком трубы в руке. Он случайно замкнул клеммы вентилятора, и вам удалось отбиться.
— Да, все произошло именно так.
«Только это не все».
— Вы можете оставаться в моей каюте до тех пор, пока капитан не решит, как быть с Энглером. Разумеется, я попытаюсь максимально ограничить ваши контакты с ним, но…
— Знаю. Мы находимся на подводной лодке. Но я хочу лишь того, чтобы все правила и законы строго выполнялись. Как вы думаете, это возможно?
— Мы это обязательно выясним. Вы свободны.
Десять минут спустя послышался стук в дверь.
— Войдите!
Это был Энглер.
— Присаживайтесь, — как можно спокойнее произнес Стэдмен.
Когда капитан проводит расследование чрезвычайного происшествия, случившегося на борту его корабля, о презумпции невиновности не может быть и речи. Все сводится к тому, кому и чему верить, и Стэдмен уже принял решение.
Энглер вразвалочку прошел в кают-компанию и развалился на стуле.
— Кофе хотите? — спросил Стэдмен.
— Вы угостите меня той же бурдой, которой поят в матросской столовой?
— Абсолютно.
— Нет, тогда я пас.
Сходив к автомату, Стэдмен заново наполнил свою чашку.
— Вы догадываетесь, почему вы здесь?
— Я знаю, что вам наговорила Скавалло. Но только это все неправда.
— Предоставьте решать нам с командиром, правда это или нет. В настоящий момент вы обвиняетесь в оскорблении старшего офицера, нападении на младшего офицера и неуважительном отношении к старшине. Это является нарушением статей восемьдесят девятой, девяностой и девяносто первой единого кодекса взаимоотношений военнослужащих. Далее, если сейчас вы скажете неправду, это станет нарушением статьи сто седьмой. Все эти проступки являются очень серьезными. Вы имеете право хранить молчание и требовать суда военного трибунала. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы все поняли?
— А то как же.
Вернувшись за стол, Стэдмен отпил кофе, давая Энглеру возможность осмыслить услышанное.
— Закончив расследование, я сообщу свои рекомендации коммандеру Ванну, и он решит, как поступить с вами. Возможно, ваше дело все же передадут в трибунал.
— А что же у нас сейчас? Трибунал понарошку?
Подавшись вперед, Стэдмен пристально посмотрел на радиста, пока тот наконец не перестал ухмыляться.
— Мы в одном шаге от начала войны с Китаем. В военное время преступления, в которых вы сейчас обвиняетесь, караются смертью.
— Сэр, я ни на кого не нападал. Вы уже подготовили официальный отказ?
— Ах да, забыл, для вас это не внове.
— Черт возьми, сэр, я уже столько раз проходил через все это, что запомнил все формальности наизусть. Я бы уже был адмиралом, если бы меня не держали в старшинах.
— Энглер, есть кое-что похуже, чем оставаться вечно в старшинах. — Стэдмен протянул два листка бумаги. — Подписав официальный отказ давать показания, вы предоставляете командиру корабля решать, как быть в отношении предъявленных вам обвинений. Вы по-прежнему готовы поставить свою подпись?
— Я ничего не боюсь.
— Подписывайте.
Стэдмен протянул ему ручку.
Расписавшись внизу обоих листков, Энглер оттолкнул их прочь.
— Все знают, что я тут ни при чем.
— Не все. — Но почти все. Стэдмен открыл папку. — Я снял показания у членов экипажа. У тех, кто знал, где вы находитесь, или думал, что знает. — Перебрав листы, он посмотрел на радиста. — Я еще понимаю, откуда ваше местонахождение известно соседу по столу. Я даже могу предположить, что вас случайно видели те, кто работал в машинном отделении. Но у меня есть показания рулевых, торпедистов и даже специалистов вспомогательного машинного отделения в кормовом отсеке. Кажется, вся команда знает, где вы находитесь. Как вы это объясните?
— Ну, это то же самое, что и с боцманом, но только в обратную сторону. Брауну ведь известно, кто где? Ну, а тут, наоборот, всем известно, где я. Эй, послушайте, сэр, а я, пожалуй, передумаю насчет кофе. В конце концов, не за каждым ухаживает старший помощник командира.
— Налейте себе сами.
Несмотря на внешнее спокойствие, в глазах Энглера сверкнула злоба.
— Ладно, не очень-то и хотелось.
— Давайте начнем с того момента, когда лейтенант Бледсоу досрочно освободил вас от несения дежурства.
— Я вышел из радиорубки и спустился вниз в…
— Как? Каким трапом вы воспользовались?
Энглер задумался, взвешивая свой ответ.
— Тем, что рядом с трехдюймовым пусковым аппаратом, — наконец сказал он. — Ну, знаете, который за центральным постом.
— Скавалло спустилась по тому же самому трапу. Вы ее видели?
— Нет.
— Вы прошли из радиорубки прямо на камбуз?
— Сначала я завернул к нашему кубрику.
— Зачем?
— Я пытался решить, то ли мне лечь вздремнуть, то ли немного перекусить. Там меня все видели. В «крысином проходе» нельзя остаться незамеченным.
И там все вокруг твои дружки. «Крысиным проходом» назывались жилые кубрики на нижней палубе, непосредственно перед вспомогательным машинным отделением. В городе в квартал с такими обитателями с наступлением темноты нормальный человек побоялся бы сунуться.
— Куда вы направились оттуда?
— Прямо на камбуз. Кок только что сварил кофе и испек булочки. — Энглер поднял правую руку. — А что было дальше, вы знаете.
«Кок предупредил тебя, что Скавалло обнаружила твой провод».
— Как бы вы охарактеризовали ваши рабочие отношения с лейтенантом Скавалло?
— Что?
— Как вам с ней работалось?
Пожатие плечами.
— Нормально.
— Никаких проблем не было?
— Ну, она моется таким вонючим мылом. Как будто обливается одеколоном. В закрытой радиорубке, среди экранов, которые излучают, как сумасшедшие, терпеть это просто невозможно. Лейтенант просил ее перестать пользоваться этим мылом.
— Вы имеете в виду лейтенанта Бледсоу?
— Да, лейтенанта Бледсоу.
— И она перестала?
— Нет, сэр. Сказала, что от нее пахнет лучше, чем от него.
— Судовой врач осмотрел ваш ожог?
— Я не стал беспокоить
