Прорвёмся! - Ice Walker

поднялась. Мерещилось мне, что вот прямо сейчас в дверь постучат, и милиционер с суровым и честным лицом Василия Ланового скажет «пройдемте». И этак презрительно отвернется, как от человека, не оправдавшего ни надежд, ни честного имени советского гражданина и комсомольца. Как заплачет мать, а протрезвевший отец окажет «сын, я от тебя такого, — и ещё эдак поведет рукой, — не ожидал». И отвернется. И как в спину будут охать и судачить соседи.

Но ничего не случилось. Даже Суренчика, кажется, никто не искал. Даже его родители. Я как-то видел у ларька, принадлежащего его папику, его мамашу. Большая толстая усатая армянка, вполне бодрая и при макияже. Ну совсем не похожая на убитую горем. Видимо, ублюдок достал даже его вполне нормальных родителей, так что Сурен был быстро забыт. Вышел из дома и не вернулся. Да и земля ему стекловатой, точнее, Иртыш. А я ещё месяц потрясся да просыпался в холодном поту, а потом как отрезало. Успокоился почти. Я пошел в выпускной класс, вернулся к тренировкам, ну и никогда до сего дня не заходил в воспоминаниях слишком далеко.

На этом вечер воспоминаний закончился. Боб пораженно молчал и думал о чем то своём, а я по пьяной дури дохлебал водку, выгнал с топчана Боряна и упал спать.

***

Как и предсказывал великий шаман Боб, проснулся я рано и под его едкие замечания о застарелом нелеченом алкоголизме то кряхтел, то ходил, то хлебал чай. Другу это надоело, и он согнал меня с топчана, отвернулся к стенке и уснул, а я сидел у буржуйки и наблюдал за игрой света и тени в приоткрытой дверце. Состояние было не то чтобы сильно похмельное, но слегка мутное, и вроде спать охота, но и не спится. Чтобы отогнать послеалкогольную депрессуху, решил заняться делом. Как рассветет, надо бы почистить поддувало в буржуйке. А то из него зола уже сыплется, и дрова плохо горят. Кстати да, и дров надо бы нарубить. Думаю, до завтра пары сосенок хватит, а завтра уже с утра выдвигаться надо. Бобу вроде уже существенно лучше, температуры нет, а уж посидеть на сиденье пассажира он всяко сможет. Короче, пора двигаться дальше. На том и порешим.

Потом включил фонарик, офлайн-навигатор, и начал изучать карту, разложив ее на тумбочке. Карандашом наметил опасные участки — крупные поселки по пути следования и мосты. Хотел было отметить участки, где лес близко подходит к дороге, но плюнул — мы вроде не в степях, у нас тут дороги без близкого леса реже встречаются. Нет, южнее Иртышска как раз таки степи, и по левому берегу много открытых участков. А вот тут, на правом берегу, я и места хуже знал, и лес здесь почему-то гуще и больше. Единственное, что смог сделать, так это пометить повороты на просёлки перед мостами в сторону Иртыша. Но через некоторое время я начал путаться даже в собственных пометках, а информативности в карте было немного. Да и топлива столько не было, чтобы как туристам сильно уж выписывать петли по заснеженным дорогам. Так что через час медитации над картой я психанул и перестал изображать из себя стратега Суворова, плюнул и пошел отлить.

Ещё через час, когда окошко под потолком засветилось лучами рассветного солнца, я вычистил таки золу из буржуйки, подкинул дров и поставил полный чайник. Скоро Боб проснется, а я весь чай уже выхлебал.

***

— Кхе-кхе… — от голоса, неожиданно раздавшегося сзади, я аж подпрыгнул. Сердце тоже подпрыгнуло куда-то в горло, дзинькнула и завибрировала ножовка, приклад с деревянным стуком ударился о ствол спиленной мною сосны, когда я развернулся, а ствол СВДухи двинул меня в ухо.

— Здравствуйте, уважаемый.

Метрах в пяти от меня стоял щуплый казах лет… а хрен его знает, с этими азиатами, сколько ему лет. От сорока до шестидесяти. В старом изорваном малахае, весь в каких-то бурых пятнах, валенках и широких штанах. Шапку-ушанку он держал в руках, и в волосах с проседью явно были видны следы засохшей крови. И ещё он был с синей рожей. Проще говоря, на этой самой роже живого места нет. Гражданина явно недавно где-то очень даже всерьёз отмудохали. Да так, что на этом самом лице разгладились все морщины, а узкие глаза почти исчезли.

— Э…а…кхм, — я поправил сползшую с плеча СВДуху. — И тебе не кашлять.

Возникла пауза. Казах баюкал левую руку, которая, судя по цвету и состоянию, была сломана, и молчал, и так же молча глядел на меня.

— Чё, дрова пилишь?

Это казах прервал молчание. Голос у него был соответствующий — высокий, и говорил он грубой скороговоркой, с акцентом, свойственным приезжим, не местным казахам. Хотя, может быть, это было из-за разбитых посеченных губ и нехватки зубов.

— Нет, бля, Буратину строгаю, — огрызнулся я, сбитый с толку абсурдностью происходящего.

Сбоку скрипнула дверь свинарника, оттуда выперся Боб, почесывающий пузо, без шапки и в расстёгнутой куртке, на ходу расстегивая ширинку.

Казах уставился на Боба, Боб забыл про поссать и уставился на нас с казахом.

— Это, уважаемый, есть чё пожрать? А то замёрз, ёпть.

Не зная, как реагировать, хотел на всякий случай послать мужика нахуй, но передумал.

— Жратва нынче дорога. Дрова попилишь? Типа, заработай.

Опять скрипнула дверь. Отвлекшись на этого персонажа, я пропустил момент, когда Боб скрылся с предела зрительной памяти.

Казах покосился на ножовку без энтузиазма, сплюнул, перешёл на пару метров и сел на пенек, кряхтя и хватаясь за поясницу.

— Не могу. Рука болит, — и тут же сменил тон. — Ну чё в натуре, куска хлеба жалко?

— Нету, в мегамолле санитарный день, не купили хлеба. Икру с колбасой будешь есть?

— Ага, если буду, то мол зови, когда буду? — проявил сообразительность мужик.

Снова стукнула дверь, и я увидел идущего к нам Боба. Теперь он был застегнут, при шапке, а на плече висел его укорот. Я перестал торчать перед казахом и уселся на ствол поваленное мною сосны. Сосна плавно качнулась подо мной на ветвях.

Казах заценил Боба, потом укорот, потом как-то поник и заканючил на одной волне:

— Вот бля, чё за люди, в натуре, видят же, человек, не собака пришел, хреново ему, я бы пожрал и ушел, земля она круглая, может и я когда помог бы, бля, ну чё за люди…

Боб подошёл ближе, профессионально оглядел сине-фиолетовую рожу мужика и осклабился:

— Привет, Василёк!

Казах прервал монолог, и огрызнулся:

— Я не василёк. Я Ермек!

— Да похуй. Чё припёрся?

— Дайте пожрать. Видишь, бля, ситуация сложная.