Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— У меня нет доступа к подобной информации. Принцип компании «Хром-Мед» — посадить каждого в отдельный скворечник и не выпускать оттуда. Совсем не так, как в университете, никакого обмена идеями или информацией. Фамилии врача я не знаю, но на его или ее месте я ставил бы нелегальный эксперимент на тех же младенцах, кому вводил бы хромосому для лечения реально подтвержденного муковисцидоза. Допускаю, что этот человек утратил осторожность либо ему просто не хватает пациентов. — Профессора переполняли гнев и горечь. — Кто-то пытается сделать новорожденных детей еще более совершенными, но здоровый — значит уже совершенный. Здоровый — уже совершенный! — У него тряслись руки.

Скорее всего ты узнала о запрещенных испытаниях, узнала, кто за ними стоит, и за это тебя убили, так?

— Вы должны пойти в полицию.

Отвернувшись в сторону, профессор отрицательно помотал головой.

— Вы обязаны обо всем рассказать.

— Это не более чем догадки.

— Моя сестра и ее ребенок мертвы.

Профессор Розен вглядывался в лобовое стекло, словно вел машину, а не прятался в ней.

— Сначала мне нужно доказать, что имеет место мошенничество, только тогда я смогу спасти свой проект. В противном случае меня вынудят прекратить испытания во всех больницах до полного выяснения обстоятельств, а это займет месяцы или даже годы. В конце концов, мой метод могут вообще запретить!

— Но ведь это никак не затронет эксперимент по лечению муковисцидоза. Конечно, все…

— Стоит только газетчикам что-нибудь пронюхать, — перебил меня профессор, — и они перевернут все с ног на голову. Вы же знаете, насколько «умны и деликатны» репортеры. В детских смертях обвинят меня и мою хромосому!

— Вряд ли это произойдет.

— Да что вы говорите! Люди в своей массе настолько малообразованны и плохо просвещены, что не видят разницы между генным модифицированием и генной терапией.

— Это же очевидное… — начала я, но профессор Розен вновь не дал мне договорить.

— Толпы имбецилов клеймят ни в чем не повинных педиатров и даже в открытую на них нападают только потому, что не отличают педиатра от педофила. Точно так же эти глупцы станут кричать, что всему виной мой метод лечения муковисцидоза, ведь они не понимают разницы!

— Зачем же вы пытались что-то расследовать, если не намерены идти с результатами в полицию?

— Я влез в это дело, потому что обещал вам ответить на вопросы! — гневно сверкнул глазами профессор в бешенстве от того, что я поставила его в очень неприятное положение. — Я не рассчитывал что-либо раскопать.

— Хотите сказать, мне придется идти в полицию без вас? — спросила я.

Лицо профессора было искажено, словно от зубной боли, он нервно пытался разгладить складки на темно-серых брюках.

— Заказ на вирусный вектор вполне мог быть ошибкой. Сбой компьютера и все такое. Кроме того, административные ошибки у нас далеко не редкость.

— Это все, что вы скажете в полиции?

— Да, поскольку это самое правдоподобное объяснение.

— И тогда мне не поверят.

Молчание разделило нас, будто глухая стена. Я нарушила его первой:

— Что для вас важнее: здоровье детей или собственная репутация?

Профессор Розен нажал кнопку, отпирающую дверные замки, и посмотрел на меня:

— Если бы вашему брату еще только предстояло появиться на свет, как бы вы посоветовали мне поступить?

Задумавшись всего на миг, я ответила:

— Пойти в полицию и рассказать правду, а потом приложить все возможные и невозможные усилия, чтобы спасти ваш проект.

Профессор вышел из машины и двинулся прочь, не потрудившись подождать меня или запереть авто.

Демонстрантка с рыжими вихрами узнала его и завопила:

— Оставьте роль Бога Богу!

— Если бы Бог как следует выполнял свою работу, мне не пришлось бы делать свою! — огрызнулся профессор.

Женщина плюнула ему в спину.

Мужчина с седыми волосами, стянутыми в конский хвост, крикнул:

— Нет дизайнерским младенцам!

Пробившись сквозь толпу митингующих, профессор исчез за дверями клиники.

Профессор Розен не подходил на роль отъявленного мерзавца; он был всего-навсего малодушным и эгоистичным человеком, который не мог вынести мысли об утрате новообретенной славы и престижа. Однако его бездействию имелось моральное оправдание; обстоятельство, снимающее ответственность: лечение муковисцидоза — неоценимо значимое дело. Кому, как не нам с тобой, об этом знать.

Уже в метро я сообразила, что профессор снабдил меня крайне важной информацией. На мой вопрос, известно ли ему, кто из врачей в больнице Святой Анны вводил пациенткам «волшебную» хромосому, он ответил, что не имеет доступа к таким сведениям, но тут же упомянул, что этот человек, по-видимому, специально отбирал еще не рожденных детей, у которых был подтвержден диагноз муковисцидоза, чтобы подвести свой подпольный генетический эксперимент под легальное испытание нового метода лечения. Иными словами, уколы женщинам делал тот, кто отвечал за проведение эксперимента по муковисцидозу. Сама понимаешь, найти врача, ответственного за осуществление проекта в больнице Святой Анны, в тысячу раз проще, чем установить личность того, кто делал простой укол.

Здесь очень хорошо. Небо — точь-в-точь голубой веджвудский фарфор. Клерки по одному и группами возвращаются в свои офисы, а я вспоминаю, как в школе Святой Марии в жаркое время уроки проводились на открытом воздухе. Все — и учительница, и ученицы — усердно делали вид, будто смотрят в книгу, а на самом деле наслаждались летним теплом. На мгновение я даже забываю, что замерзла.

— По вашему мнению, в разговоре с вами профессор Розен сознательно не пошел на полную откровенность? — спрашивает мистер Райт.

— Да. Он очень умен и педантичен, такие люди не позволяют себе забыть об осторожности. Полагаю, он утаил фамилию врача для очистки совести, предоставив мне самой найти недостающее звено, если у меня хватит сообразительности. А может быть, именно в этот момент в нем возобладали лучшие качества. В любом случае мне всего-навсего требовалось найти того, кто руководил испытаниями новой хромосомы в больнице Святой Анны.

Ноги у меня совершенно онемели. Не знаю, смогу ли я встать, если сделаю попытку.

— Я позвонила Уильяму, и он пообещал, что к вечеру постарается все разузнать. Потом я позвонила Касе на мобильный, однако номер оказался занят. Видимо, она все еще болтала с родственниками — теперь уже они звонили ей, так как к этому времени деньги на ее телефонном счете давно должны были закончиться. В тот день Кася собиралась пойти в церковь, встретиться с кем-то из своих землячек, поэтому я решила рассказать ей обо всем, когда она вернется. Когда нам станет известно имя убийцы и Кася с малышкой будут в безопасности.

Тем временем я отправилась в Питерсхэмский питомник, где мы с мамой хотели выбрать растение для твоего садика. Я порадовалась возможности немного отвлечься: лучше что-то делать, чем бесцельно мерить шагами квартиру в ожидании звонка Уильяма.

Кася опять настойчиво убеждала меня в том, что я должна положить цветы у туалета, где тебя нашли. Она объяснила, что таким образом я оставлю на чем-то плохом и страшном свой odcisk palca, наполненный любовью. По-польски odcisk palca означает «отпечаток пальца»; перевод не точный, но очень красивый, правда? И все же это должны делать другие люди, не я. Мне предстояло найти источник зла и встретить его во всеоружии, а не с цветами.

После долгих недель холода и сырости выдался первый сухой весенний денек. В питомнике уже начали распускаться камелии, примулы и тюльпаны. Я поцеловала маму, она крепко обняла меня в ответ. Под сводами старинных оранжерей мы ощущали себя путешественницами во времени, которые перенеслись в прошлое и очутились в пышном саду богатого особняка.

Маму интересовала морозоустойчивость тех или иных видов и способность к повторному цветению, а я была погружена в собственные мысли. Почти два месяца поисков, и вот сегодня вечером я наконец узнаю, кто тебя убил.

Впервые после приезда в Лондон я почувствовала, что мне жарко, и решилась снять дорогое теплое пальто.

— Что за ужасный наряд, Беатрис? — охнула мама.

— Это одежда Тесс.

— Я так и подумала. Ты что, осталась совсем без средств?

— Почти. Кое-что есть, но эти деньги заморожены до тех пор, пока не будет продана квартира.

Признаюсь, с некоторых пор я ношу твои вещи. При моем теперешнем образе жизни нью-йоркские наряды выглядят нелепо, к тому же я убедилась, что твоя одежда намного удобнее. Наверное, я должна была бы испытывать какие-то особые, серьезные и странные ощущения от того, что одеваюсь в платья умершей сестры, однако почему-то представляю лишь, как бы ты развеселилась, увидав в обносках из обносков ту, которая прежде носила лишь дорогие дизайнерские модели и отдавала вещь в химчистку, надев ее один раз.