Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— Раз уж я не выполнил своих обязательств, — продолжил Уильям, — то постарался хотя бы навести справки в генетической клинике. В свое время оказал там кое-кому несколько одолжений. Смотрите, что я раздобыл. — Он вручил мне тоненькую стопку бумаг, словно букет цветов. — Драгоценные крупицы ваших доказательств, Би.

На верхнем листе я прочла фамилию Митча.

— Майкл Фланаган — сексуальный партнер Каси Левски, — сообщил Уильям, и до меня дошло, что я почти не рассказывала ему о своей дружбе с Касей. — Ген муковисцидоза у него не выявлен.

Значит, Митч все-таки сделал анализ и скрыл результаты от Каси. Вероятно, он, как и Эмилио, подумал — или убедил себя, — что отец ребенка не он. Представляю, какое облегчение испытал Митч при этой мысли. Надо же, подвернулся удачный повод порвать с Касей, выставить ее лживой шлюхой. Только верил ли он в это сам?

Поскольку я молчала и не выказывала особой радости, Уильям решил, что я не вполне понимаю ситуацию.

— Видите ли, чтобы ребенок унаследовал болезнь, непременным условием является наличие гена у обоих родителей. В данном случае у отца ген отсутствует, и значит, вероятность муковисцидоза у ребенка нулевая. Определенно, вокруг эксперимента творится что-то очень странное, и эти документы — лишнее тому доказательство.

Уильям опять неправильно расценил мое молчание.

— Простите, — сказал он. — Зря я вас не слушал и не поддержал с самого начала. Но еще не все потеряно. Вы ведь можете отнести эти бумаги в полицию. А хотите, я отнесу?

— Ничего не получится.

Уильям недоуменно посмотрел на меня.

— Кася, его бывшая партнерша… Понимаете, она из тех девушек, о ком у окружающих складывается неверное суждение. В полиции сочтут, что она либо ошиблась, назвав отцом ребенка Майкла Фланагана, либо обманула его. То же самое они сказали про мою сестру.

— Вы не можете утверждать наверняка.

Увы, я могла, потому что когда-то сама относилась к Касе с предубеждением. Инспектор Хейнз, как и я прежде, увидел бы в ней девицу, которая спит со всеми подряд и способна записать в отцы своего ребенка кого угодно.

В кармане Уильяма запищал пейджер. Этот звук совсем не вписывался в общий фон, состоявший из оживленных разговоров и звона бокалов.

— Извините, мне пора, — произнес Уильям.

Я вспомнила, что дорога до больницы занимает у него двадцать минут.

— Вы успеете?

— Конечно. Я приехал на велосипеде.

После его ухода Беттина опять мне подмигнула, я улыбнулась ей в ответ. Несмотря на то что «крупицы доказательств» оказались бесполезными, я ощутила поддержку. Впервые за все время кто-то встал на мою сторону.

Словно в награду за мою улыбку Беттина отпустила меня пораньше.

Придя домой, я обнаружила, что Кася, стоя на четвереньках, усердно натирает пол в кухне.

— Боже мой, что ты делаешь?

Она подняла голову; на лбу блестели капельки пота.

— Доктора говорят, это быть полезно для малыша, тренировать правильная поза.

Твоя квартира быстро стала похожа на ее собственную, где посреди сырости и ржавчины все сияло чистотой.

— Ладно, — вздохнула я. — Я не против уборки.

Когда Кася была подростком, ее мать работала на заводе. Смены были долгими и тяжелыми. Каждый день после школы Кася убирала, скребла и мыла квартиру, чтобы мать, вернувшись домой, порадовалась идеальной чистоте. Касина любовь к порядку — настоящий подарок.

Я не сказала ей, что у Митча отсутствует ген муковисцидоза, как и о том, что ребенок Хэтти умер. Еще накануне я думала, что оберегаю Касю, однако сегодня засомневалась — не подрываю ли, наоборот, ее доверие? Я совсем запуталась.

— Вот. — Я протянула билеты. — Это тебе.

Она поглядела на меня с любопытством.

— На самолет денег не хватило, только на автобус. Через полтора месяца после рождения ребенка мы с тобой едем в Польшу. Для малышки проезд бесплатный.

Я решила, что Кася должна показать дочку дедушкам и бабушкам — всем четверым, а также своим дядям, тетям и двоюродным братьям с сестрами. У нее целая толпа родственников, на чью поддержку можно рассчитывать. Мы с тобой были этого лишены, ведь мама и отец — единственные дети; наше семейное древо засохло еще до того, как мы родились.

Странно притихнув, Кася молча смотрела на билеты.

— А еще я купила тебе эластичные чулки. Моя приятельница, очень хороший доктор, сказала, что тебе нужно их носить для профилактики тромбоза, zakrzepica.

Последнее слово я специально перевела на польский, заранее отыскав его в словаре. На Касином лице застыло все то же непонятное выражение, и я испугалась, что слишком давлю на нее.

— Мне совсем не обязательно останавливаться у тебя дома, просто я боюсь отпускать тебя в дорогу одну с новорожденным младенцем на руках.

Кася поцеловала меня. Я в первый раз увидела у нее на глазах слезы.

Я рассказываю мистеру Райту об анализах Митча.

— Я поняла, что есть еще одна причина, по которой преступник отбирал бедных одиноких девушек: их слова меньше приняли бы на веру.

На солнышке я не взбодрилась; напротив, меня только больше потянуло в сон. Я заканчиваю говорить про Митча, речь становится все менее связной.

— Потом я отдала Касе билеты, она расплакалась.

Мне трудно сосредоточиться и отделить важное от второстепенного.

— Тем вечером я в полной мере осознала, какая она отважная девочка. Я считала Касю наивной и инфантильной, однако она не раз проявляла настоящее мужество. Плохо, что я не разглядела этого в тот раз, когда она встала на мою защиту, понимая, что Митч ей этого не спустит и изобьет.

Кровоподтеки и ссадины на лице и руках Каси красноречиво свидетельствовали о ее храбрости. Подтверждением этому служил и оптимизм — способность улыбаться и танцевать, несмотря на все трудности, ожидавшие впереди. Подобно тебе, Кася наделена даром видеть счастье в малом. Просеивая песок на золотом прииске жизни, она каждый день находит драгоценные частички.

И совсем не важно, что она, как и ты, страшная растеряха. Считать это признаком незрелой натуры — все равно что думать, будто моя хорошая память на вещи — признак взрослости. Стоит упомянуть и то, что, обучаясь иностранному языку, Кася усваивала только те слова, которые несли в себе позитивный смысл, и отказывалась запоминать противоположные, таким образом, лингвистически выстраивая собственный светлый мир. Согласись, это не наивность, а фантастическое жизнелюбие.

На следующее утро я поняла, что обязана посвятить ее во все события. Кто дал мне право полагать, что после всего случившегося с тобой я сумею уберечь кого-то еще?

— Я собралась поговорить с Касей, но она уже уселась на телефон, чтобы сообщить половине Польши о том, что приедет показать ребенка. А потом я получила письмо от профессора Розена, в котором он просил о встрече. Когда я вышла из дома, Кася весело болтала по телефону.

Профессор Розен назначил встречу у входа в здание «Хром-Мед». Несмотря на воскресенье, в клинике бурлила жизнь. Я ожидала, что мы будем разговаривать у него в кабинете, однако профессор повел меня к своей машине. Когда мы сели в салон, он запер двери. Митингующие по-прежнему стояли на своем месте, поодаль; в машине их выкрики были не слышны.

Профессор пытался сохранять спокойствие, но его выдавала дрожь в голосе.

— По номеру моего эксперимента в больнице Святой Анны проходит заказ вектора на основе активного вируса!

— И что это означает? — спросила я.

— Либо это какой-то чудовищный бардак, — сказал профессор, а я подумала, что раньше не слышала от него подобных слов, — либо в больнице проводят испытание другого гена, для интеграции которого в клетку требуется вектор на основе вируса, а мой эксперимент по генной терапии муковисцидоза используется как прикрытие.

— То есть ваш эксперимент подорван?

— Если вам нравятся громкие фразы, то да, я допускаю такую вероятность.

Профессор старался преуменьшить значение происходящего, но выходило у него скверно.

— Но почему, зачем?

— Подозреваю, что если все-таки имеет место нелегальный эксперимент, его цель — генная модификация. В Британии проведение подобных опытов на людях запрещено.

— Какая модификация?

— Откуда мне знать? Голубые глаза, увеличение интеллекта или мышечной массы — перечень нелепостей бесконечен. В любом случае для транспортировки этого гена в клетку необходим вектор на основе активного вируса.

Он говорил сухо, как ученый, но за словами скрывалась буря эмоций. Профессор был вне себя от ярости.

— Вы знаете, кто в больнице Святой Анны делает пациенткам инъекцию лечебного гена? — спросила я.

— У меня нет доступа к подобной информации. Принцип компании «Хром-Мед» — посадить каждого в отдельный скворечник и не выпускать оттуда. Совсем не так, как в университете, никакого обмена идеями или информацией. Фамилии врача я не знаю, но на его или ее месте я ставил бы нелегальный эксперимент на тех же младенцах, кому вводил бы хромосому для лечения реально подтвержденного муковисцидоза. Допускаю, что этот человек утратил осторожность либо ему просто не хватает пациентов. — Профессора переполняли гнев и горечь. — Кто-то пытается сделать новорожденных детей еще более совершенными, но здоровый — значит уже совершенный. Здоровый — уже совершенный! — У него тряслись руки.