Иллюзия убийства - Кэрол Макклири

66

Я снова в руках полицейских и прочих, кто следит за мной бдительным оком. При иных обстоятельствах я только была бы рада, если бы убийству фон Райха уделялось профессиональное внимание, но поскольку высокомерные полицейские относятся ко мне почти как к подозреваемой, я без всяких сожалений опровергаю их выводы и ставлю под сомнение их компетенцию.

Но, потрясенная и огорченная смертью человека, которому симпатизировала, и кто долгое время был моим попутчиком и оказывал мне знаки внимания, я позволяю отвести себя в общий салон в вагоне Фредерика. Я не знаю, что и подумать. В данный момент у меня нет ответов. И даже нет вопросов. Все слишком нереально, чтобы дойти до сознания. В первый момент, когда открыла дверь я, подумала, что это инсценировка, шутка фон Райха, но, когда увидела мертвенную бледность его кожи, все поняла.

Половина поезда была разбужена истерическими криками «убийство!», которые разносились по проходам. Порядок в конце концов был восстановлен, пассажиров успокоили. Ожидается «официальное» заявление полицейских, осмотревших тело фон Райха. Его завернули в одеяла и сейчас переносят в багажный вагон.

Фредерик со мной, как и лорд Уортон. Его светлость утомлен и выглядит хуже некуда, в мою сторону старается не смотреть.

Никто не в восторге, что я нашла тело. Никто не считает меня совершенно невиновной.

Большинство смотрят на меня так, словно я угоняла их скот и буду скоро болтаться на веревке.

Фредерик читает мои мысли и трет лоб, будто это избавит его от головной боли.

— Нелли, я не перестаю поражаться вам. Один мой приятель из английской администрации в Индии интересуется верованиями индийцев. Согласно их религии наша жизнь предрешена — дороги, что мы выбираем, предопределены от рождения нашей судьбой, нашей кармой. Я не могу не задаваться вопросом, какая у вас карма, если она притягивает к вам убийства, как медведей к меду?

Возвращаются два полицейских и избавляют меня от необходимости как-то оправдывать свое существование на этом свете.

Они кивают Фредерику и смотрят на Уортона, похоже, погрузившегося в пьяную дремоту. Подбородок его светлости отвис, и изо рта вот-вот потечет струйка слюны.

— Самоубийство, — объявляет рыжий полицейский.

— Чепуха! — Это, конечно, заявляю я.

Полицейский резко втягивает воздух сквозь редкие зубы, и Фредерик вскидывает руки.

— Меня не удивляет ваше утверждение, — говорит он, обращаясь к полицейскому. — Давайте выслушаем факты, выявленные вашим тщательным расследованием, а потом мисс Блай потешит нас своими догадками.

Я вся киплю, но держу рот на замке.

— Все совершенно ясно, сэр: вокруг раны нет следов пороха, однако они есть на небольшой подушке, которой он воспользовался, чтобы заглушить выстрел.

— Зачем ему нужно было подушкой заглушать выстрел? — спрашиваю я.

Полицейский какое-то мгновение переваривает мой вопрос, прежде чем решает ответить в манере, подходящей для детей и… женщин:

— Разве не ясно: выстрел заглушают для того, чтобы его не было слышно.

— Тому, кто скрывается от полиции, охвачен паникой и настолько подавлен, что вынужден лишить себя жизни, нет смысла заглушать выстрел.

— В поступках психов трудно найти здравый смысл, — отвечает полицейский с обидой в голосе.

— В течение нескольких недель я плыла с фон Райхом на одних и тех же пароходах и не отмечала никаких отклонений в его поведении.

— Я вас всех предупреждал, какая она. — Лорд Уортон вернулся к жизни.

Его пьяная декларация, которую он сделал, не открывая глаз, на секунду привлекает наше внимание к нему, но лорд опять быстро погружается в сон.

Рыжий полицейский бросает на меня грозный взгляд. Уверена, под таким взглядом не один преступник дал признательное показание.

— Этим делом занимается полиция, и я вам недвусмысленно заявляю, что у вас возникнут серьезные неприятности, если вы будете вмешиваться в официальное расследование. Мы поняли друг друга, мисс?

— Повторяю, у вас нет официальных полномочий в этой стране. И если вы будете вмешиваться в мое официальное расследование в качестве журналиста, на следующей станции я позову шерифа, и он заключит вас под стражу. Вы поняли меня, сэр?

Он открывает рот как рыба, пытаясь что-то сказать в ответ, но слов не слышно, и рыжий взглядом обращается за помощью к Фредерику.

— Нелли, пожалуйста, полицейские только пытаются оказать содействие в деликатной ситуации. Дайте им закончить донесение. Прошу вас, господин полицейский.

Он прочищает горло.

— Да, сэр. Самый важный и убедительный довод — оружие, которым воспользовался покойный. Это «дерринджер». На его рукоятке, — он смотрит на меня с победоносным видом, — имеется пластинка с именем «фон Райх».

Слово берет коллега рыжего:

— Естественно, мы рассмотрели вопрос мотива. Покойный скрывался от закона, ему грозило банкротство, а остаток жизни он провел бы в тюремной камере. В качестве причины самоубийства этого вполне достаточно.

Фредерик кивает:

— Совершенно верно. Молодцы, ребята. Вы согласны, ваша светлость?

Лорд Уортон разом просыпается, с шипением подтягивает слюни и смотрит по сторонам, словно не понимая, где находится.

Рыжий полицейский хмурит на лорда брови и говорит Фредерику:

— Мы пойдем. — Он кивает в сторону «Амелии». — Нам нужно дать полный отчет о происшедшем.

Я жду, пока они пройдут мимо меня, а потом делаю одно замечание Фредерику, когда тот встает:

— Так остался без ответа вопрос…

Селус плюхается на прежнее место и смотрит на двух полицейских, которые замерли на пороге. Бедняги, они с удовольствием заткнули бы мне рот, но боятся, что я действительно могу поставить их в трудное положение.

— Хорошо, Нелли, — вздыхает Фредерик, — мы все устали, и вы, конечно, тоже. Пожалуйста, сделайте одолжение и скажите, что у вас на уме?

Вот так! Я встаю и иду на выход.

— Нелли! — кричит Фредерик. — Вы же не сможете спать, если не облегчите душу.

Он прав, конечно, но мне хотелось бы, чтобы все эти люди немного попотели, поэтому я останавливаюсь у двери, поворачиваюсь и улыбаюсь им.

— А как насчет мистера Лазаря?

— Лазаря? — переспрашивает Фредерик.

— Это расследование нельзя считать законченным, пока не решен вопрос о мистере Лазаре.

— Какое нам дело до этого Лазаря? — спрашивает рыжий полицейский.

— Мне любопытно знать, где находится этот человек, поскольку фон Райх был найден мертвым в его купе. Если фон Райх, как вы считаете, действительно террорист и если он знал мистера Лазаря настолько хорошо, что застрелился в его купе, я не могу не задать вопрос: не является ли и этот человек террористом и изготовителем бомб? — Перед тем как выйти из общего салона, я произвожу еще один залп: — Не кажется ли вам странным, что никто никогда не видел мистера Лазаря? Мне хотелось бы спросить ассистентку Мердока Чензу, почему она говорила от его имени.

— Ассистентка сошла с поезда, — говорит лорд Уортон. — Я видел, как она сходила на последней станции.

Я развожу руками:

— Вот так вы ловите террористов! Вы дали уйти единственному свидетелю, кто мог бы подтвердить существование человека, которого никто никогда не видел.

Закрыв за собой дверь, я прислоняюсь к ней спиной. Сердце вырывается из груди, во рту пересохло, желудок того и гляди извергнется. Хотя я пыталась говорить твердым, спокойным тоном, меня всю трясет. Но я довольна, что нанесла последний удар.

Бес опять потянул меня за язык, но я испытываю чувство удовлетворения, по крайней мере в данный момент.

67

Лазарь восстал из мертвых. Вот что сказано в Библии, если в моей памяти правильно запечатлелся тот конкретный урок в воскресной школе.

Я не спала, лежа рано утром в кровати и слушая стук колес, когда вспомнила это имя, и сейчас оно не выходит у меня из головы. Лазарь, восстающий из мертвых, связан с чем-то, что сказал фон Райх на пристани в Коломбо, когда Мердок крикнул какому-то человеку, словно узнал его.

Фон Райх также сказал, что есть лучший стрелок, чем австралиец, и что-то о проблеме с осознанием самого себя в качестве личности и воскрешении из мертвых.

Еще одна мысль сверлит мозг. Если никто не видел Лазаря, кроме Чензы — весьма сомнительного источника, находился ли он вообще в купе?

Я пытаюсь размышлять далее, но мысли путаются. В маленьком помещении, в этом замкнутом пространстве, трудно сосредоточиться, и я решила попытаться снова вызвать Сару на разговор со мной.

Постучав в ее дверь и не получив отклика, я полагаю, что она еще занимается утренним туалетом. Но, подумав, что актриса может просто спать, я открываю дверь — с готовностью принести извинения за беспокойство — и вижу, что ее вещей в купе нет. Божественная Сара либо перебралась в багажный вагон, чтобы спать в гробу, либо нежится в кровати своего любовника. Последнее, на мой взгляд, вероятнее.